Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения - Андрей Ильич Фурсов

(сетевой человек) – должен иметь, как зафиксировано в инструкции образца аж 1994 г. Международного республиканского института (International Republican Institute) мировоззрение, излагаемое всего одной фразой, социальную позицию – излагаемую тремя словами, которые должны действовать ударно, как хэштэги, и выскакивать в сознании автоматически при появлении в сети определённого звукового или визуального сигнала, определённой фразы типа «грабь награбленное», «долой диктатуру» и т. п. Иными словами, мы имеем дело с самым настоящим зомбированием, а сеть структур, стоящая за этим может квалифицироваться как тоталитарная сектосеть. Дерационализированное, избавленное от «излишних знаний», деисторизированное сознание кардинально облегчает решение задач информационных войн. Перефразируя «болтун – находка для шпиона» можно сказать: Homo retis – находка для «сетевиков» и их хозяев в борьбе с государствами-мишенями. В этом плане можно сказать, что образование, обрезанное по умыслу ли или по простоте, которая, как известно, хуже воровства, ослабляет национальную безопасность России, а за одно – безопасность психоисторическую и цивилизационную.

Эффект бумеранга

Советское образование надо было реформировать. Но реформировать не значит разрушать, снижая образовательные возможности значительной части населения и ослабляя позиции страны в международной конкуренции. Отмечу особо, что нынешняя «реформа» образования бьёт не только по низам, но и по верхам, бумерангом возвращаясь к тем, кто её запустил. Конкурентоспособность страны, а следовательно, безопасность правящего слоя определяется, помимо прочего, уровнем образования населения. Страна с низким уровнем образования, а следовательно и её верхи, правящий слой, обречены. И хотя Бжезинский заметил, что если ваша элита держит деньги в наших банках, то это уже наша (т. е. западная или западоидная) элита, в реальности не всё так просто, как кажется «Лонг Збигу». Далеко не всем и уж тем более не в их нынешнем качестве найдётся место на Западе, куда безопаснее на Родине. Разумеется, если она безопасна, если есть кому её эффективно защищать и осуществлять эффективную конкуренцию на мировых рынках, а для этого нужно уметь не только и не столько потреблять, сколько созидать. Получается, разрушение образования – это не только предательство по отношению к будущему страны, её народу, но и по отношению к тем, кто этим народом правит. Я уже не говорю о таком факторе дестабилизации, как социальное недовольство, в том числе и недовольство, вызываемое «реформой» образования и её результатами. Социальная несправедливость нынешней «реформы» образования очевидна, она встроена в эту реформу, является одним из её моторов. И в этом плане «реформа» работает на рост недовольства и социальной напряжённости – в тем большей степени, что власть не реагирует, например, на массовые протесты общественности и профессионалов против ЕГЭ, не реагирует на требования общественности отрешить министра образования от занимаемой должности.

Как избежать эффекта бумеранга? Думаю, для начала в этом плане «реформаторы» образования должны покаяться. Рвануть тельник на груди, поклониться и сказать нечто вроде «Прости, народ русский. Бес попутал. Заморочили нам головы басурмане заморские. Не со зла делали, от помутненья и одуренья». И – повинную голову меч не сечёт. А в качестве конкретного предложения, которое должны сделать сами же деформаторы образования во искупление грехов, должно быть следующее: максимально широкое обсуждение закона об образовании прежде всего профессионалами, специалистами, а не «манагерами за всё», обсуждение, за которым должна последовать кардинальная переработка закона об образовании в интересах общества в целом, страны, нашего будущего. И это только первый шаг на пути исправления курса на разгром образования.

Ну а если нет, если будет продолжаться начатое, то, значит, движутся наши «реформаторы» образования по опасной дороге. И как пел бард, «а в конце дороги той – плаха с топорами». И хорошо, если в переносном, а не в прямом смысле. Впрочем, как говаривал блаженный Августин, наказания без вины не бывает. И да воздастся упорствующим в неистине – по закону, разумеется. Только по закону.

Интеллигенция и интеллектуалы[220]

I

Трудно переоценить значение проблемы интеллигенции как объекта социального исследования, особенно в русской истории. Во-первых, проблема интеллигенции – одна из важнейших в социальной теории. Во-вторых, она занимает важное место в практике русской истории последних полутора столетий: интеллигенция не только оказывалась в центре многих определяющих событий, но и по сути монополизировала их интерпретацию, интеллектуальную, а порой и эмоциональную рефлексию социальной реальности и, что не менее важно, самой себя. Делала она это, разумеется, со своих групповых позиций, в результате мы имеем главным образом интеллигентоцентричную (сразу в нескольких смыслах) версию того, что происходило в России и в мире: «нет Бога кроме прогресса и интеллигенция – пророк его, а кто не с нами – тот против нас, а потому реакционер, консерватор, шовинист и т. д.». В-третьих, пожалуй, ни одна проблема теории и истории, по крайней мере, русской истории и её теоретического осмысления не является столь запутанной – сознательно, подсознательно, бессознательно – и мифологизированной, как проблема интеллигенции, начиная с определения этого феномена.

К этому следует добавить еще одно: как показали дискуссии 1990-х годов об интеллигенции, ее месте и роли в русской истории (этой теме посвящена одна из частей работы А.С. Кустарева, которая так и называется «Дискуссии об интеллигенции в 90-е годы: поиски тематики и теории»), большая часть дискутантов продемонстрировала слабое знание западной социологической классики, не говоря уже о новых работах и концепциях. Присоединяясь к этому выводу А.С. Кустарева, замечу: пожалуй, именно в анализе «интеллигентской», казалось бы, своей проблематики, наиболее ярко проявляются нарастающие (по сравнению с советским временем) разрыв между отечественной наукой и наиболее интересными и продвинутыми зарубежными научными эпистемологическими программами и провин-циализация российской социальной науки, как будто специально заимствующей наиболее банальные западные схемы и идеи.

Вряд ли имеет смысл пересказывать содержание работы А.С. Кустарева (лучше прочесть ее), фиксировать основные идеи (лучше него это никто не сделает), объяснять и характеризовать структуру книги (это сделал сам автор в Предисловии). И тем не менее, кое-что необходимо сказать как по поводу книги, так и по поводу объекта ее исследования.

А.С. Кустарев пишет, что его «книга дает некоторую общую картину участия интеллигенции (интеллектуалов) в советской публичной жизни в последние 30 лет XX в.

Речь идет о стратегии самоидентификации и саморепрезентации интеллигенции. А более конкретно – о ее языковом поведении, о самоопределении через выбор идеологии, о практике сословной консолидации, но также и статусной конкуренции между разными группами интеллигенции. Эти практики интеллигенции сыграли существенную роль в подготовке атмосферыблагоприятной для радикальных перемен, происшедших в России в 90-е годы».

Эта автопрезентация соответствует реальности, но вовсе не в полной мере. На самом деле количество и масштаб поднятых в книге проблем, теоретический