Отбитая. Том 2 - Кира Романовская

херанул. Так вот я и спрашиваю, ты хоть понимаешь, насколько это было с твоей стороны жестоко? Из теплой постельки прямиком в ледяную прорубь.

Вадим отложил вилку, вытер губы салфеткой и тяжело вздохнул, разговор начался раньше, чем он рассчитывал.

— Когда мы были с тобой в театре, я и не думал с тобой расставаться, но на утро, такое решение казалось мне самым логичным.

— Почему? — нахмурилась Катя, вспоминая ту ночь.

— Ты снова устроила истерику, когда я в тебя кончил. Извини, что назвал это истерикой, для меня она такой казалась. Ты всего лишь защищала свои личные границы, я понимаю, а я хотел стереть эти границы в пыль. Мне хотелось, чтобы ты забеременела, чтобы ты была привязана ко мне хотя бы так. Когда я осознал это, я решил, что чувства к тебе разрушат нас обоих.

Катя дернула головой, чтобы посмотреть в окно, но там было только её отражение и закрытое снаружи окно, пришлось снова смотреть правде в глаза и Вадиму заодно.

— Мы с тобой о многом молчали, когда надо было обсуждать. Я злился, давил, но сам при этом ничего не делал. Мужчина должен вести женщину в отношениях за собой, а не наоборот, мне нужно было тебе сказать, что я хочу с тобой серьезных отношений, что я начал задумываться о семье и детях. Я промолчал, думал, простого «люблю» и «я хочу, чтобы ты переехала ко мне» будет выглядеть достаточно серьёзно. Надо было говорить по-другому, и тебе, Катя, надо было сказать, что с тобой случилось, с нами обоими случилось. Я бы тебя не оставил с этим наедине.

— И что бы ты сделал? — горько усмехнулась она, сглатывая порцию боли.

— Хотя бы о тебе позаботился.

— Я хотела с тобой расстаться после этого! — выпалила Катя. — Я поставила на себе крест, седьмой раз, сам понимаешь.

— Понимаю, Катя, теперь понимаю, — вздохнул Вадим, он достал из кармана телефон, включил медленную музыку погромче.

Великан поднялся во весь рост и протянул ей руку.

— Давай сделаем то, что никогда не делали.

— Ты же не танцуешь? — проворчала она, хватаясь за его руку ледяной ладонью.

— Ты сейчас научишь, — улыбнулся он.

Катя, в смешных красных носках, надетых на чулки, в бордовом платье с модного показа в Милане, со шмыгающим красным носом, который готов был вот-вот начать сопливить из-за слез, снова напомнила себе карикатуру женщины рядом с Вадимом, которой иногда себя чувствовала рядом с ним.

— Мне тоже ботинки снять? Да, лучше снять, ноги тебе отдавлю.

Так они оказались друг напротив друга, в пустом ресторане, в носках. Вадим начал действовать первым — обнял её одной рукой за талию, второй рукой взял за руку. Катя изображала из себя манекен, даже глазами не хлопала.

— Дальше что? Ты поведешь?

Она замотала головой, обняла его двумя руками за шею и уткнулась ему лбом в грудь.

— Щас, мне срочно поплакать надо. Я быстро, — всхлипнула Катя и залилась слезами.

Вадим представлял этот разговор совсем не так, но что уж получилось. Он гладил её по спине, пока Катя тихонько поскуливала у него на груди, это теперь было в порядке вещей. Ночью он три раза заставал её сидящей на кухне, с планшетом на столе, где шла какая-нибудь бабская слезомойка, которые она раньше не смотрела. Катя ела что-нибудь и плакала. Сначала он переживал, пытался отнять у неё планшет, потом еду, но она сказала, что это всего лишь гормоны.

— Я отказываюсь ставить крест на нас, Катерина, — тихо сказал он ей под ухом. — Тем более сейчас.

Она резко вскинула голову, сверкая глазами:

— Я не заслуживаю такого унижения, слышишь?! Не надо со мной быть только из-за того, что я детьми отпочковываюсь!

Вадим прыснул от нервного смеха.

— Ничего смешного!

— Извини! Ты просто смешно пошутила, — оправдался он. — Я с тобой не потому что ты беременна. Хотя, признаюсь, это сильно облегчило мне задачу. Ты стала такая неповоротливая и медлительная, постоянно голодная, что удерживать тебя дома, приманивая аппетитными запахами, стало намного проще.

Лицо Катерины вытянулось от удивления, она хлопнула ладошкой ему по плечу, пока Вадим зашёлся нервным смехом. Он слишком долго себя сдерживал, от её ворчания ему всё это время было только смешно, если она злилась становилось ещё смешнее. Когда он успокоился, её лицо пылало красными щеками гнева, Вадим обнял её за лицо ладонями и поцеловал в лоб.

— Я люблю тебя, Катя, поэтому я с тобой, вот так вот всё просто. Но вместо того, чтобы бороться за нас, я будто боролся с тобой. Я больше так делать не стану, я тебе обещаю. Я всегда буду бороться за нас.

— Со мной не будет легко, Вадим, никогда не будет, — шмыгнула она носом.

— Да нет, с тобой легко. Молчать, слушать, любить, вовремя кормить — ничего сложного, — усмехнулся Вадим. — Мне просто нужно знать, что я для тебя важен.

— Я тебе не сказала тогда, почему я с тобой, потому что ты бы не понял! Спроси меня ещё раз!

— Почему ты со мной, Катя?

— Потому что с тобой я чувствую себя целой! — её голос сорвался на крик, в глазах заблестели слёзы. — Мне не надо делить себя на части, они обе к тебе тянутся, понимаешь?

— Ты права, я бы не понял, — вздохнул Вадим. — Мы об этом ещё поговорим, когда захочешь.

Катя покрепче обняла его за шею и слегка подпрыгнула, проверяя рефлексы Великана, он не потерял сноровки — обхватил её за бёдра и приподнял повыше, чтобы она удобно обхватила его ногами. Потом был поцелуй, слаще, чем её любимый десерт, что так и остался нетронутым в этот вечер на столе.

Ей хотелось плакать и смеяться одновременно, она не понимала, что чувствует сейчас, как будто всё сразу, но всё было так приятно. Она запустила руку в его густые волосы на затылке и тяжело вздохнула, прижимаясь к его лбу своим.

— Мы больше не будем ничего замалчивать, Катя, мы будем всё обсуждать.

— Я не хочу сейчас разговаривать, не хочу расстраиваться, поговорим потом, ладно? Хотя нет, я хочу знать одну вещь. Зачем ты пошёл в этот чёртов морг смотреть на мой труп?

Вадим только расслабился, чувствуя радость, и сразу напрягся опять, почувствовав тяжесть тех дней, он ссадил её с себя и посмотрел ей в глаза. Там были все ответы на его незаданные вопросы, надо было просто чаще в них заглядывать.

— Я вспомнил, что ты говорила, что пережила, когда у тебя забрали того, кого ты любила, и не дали проститься. Я