После бури - Фредрик Бакман

ждал его у синей линии. После спортивный директор скажет, что Цаккель как будто выставила на лед другого игрока. Они сблизились, Петер приготовился отразить нападение, но парня как ветром сдуло. Вместе с шайбой. Все это было похоже на случайность.

Петер замахал руками в воздухе, рухнул на пятую точку, вскрикнув от боли в паху, и несколько минут валялся на льду мешок мешком. Пробив по воротам, Александр обернулся и услышал, как что-то звякнуло об лед. Ключи от машины. Цаккель уже шла к выходу.

Впервые за долгое время Александр снова почувствовал, что в хоккее все-таки что-то есть.

63

Бойня

Фрак протянул через стол две бухгалтерские книги и с неуверенностью в голосе, которую обычно прятал за глупыми шутками, сказал:

– Я полностью доверяю тебе, Мира. Если ты войдешь в правление…

– Не ты назначаешь правление, Фрак, это делают члены клуба… – перебила Мира.

– За членов клуба не волнуйся, об этом я позабочусь! – в свою очередь перебил ее Фрак.

– Поэтому ты и сидишь тут весь в поту и дрожишь от страха – так ты хорошо обо всем позаботился, да? – презрительно фыркнула Мира, и эти слова так пошатнули уверенность Фрака, что даже лампа под потолком закачалась от сквозняка.

– Я просто хочу быть уверен, что ты сейчас в первую очередь адвокат. Что ты… не нарушишь конфиденциальности.

Мина смерила его долгим взглядом:

– Ты боишься, что я расскажу о том, что увижу в этих папках, кому-нибудь из домочадцев или кому-то вне стен этого дома?

– И того, и другого.

– Окей. Тогда спрошу тебя как адвокат: какого результата ты ждешь, когда посвятишь меня во все проблемы и я приступлю к работе?

Фрак ответил мгновенно:

– Я хочу, чтобы «Бьорнстад-Хоккей» снова стал элитным клубом! Логичнее всего для этого убедить муниципалитет закрыть «Хед-Хоккей». Снести их старый ледовый дворец и вложиться по полной в «Бьорнстад». Мы построим ультрасовременный тренировочный комплекс как часть бизнес-парка «Бьорнстад»! Удвоим доходы и вдвое урежем затраты: у муниципалитета будет одна основная команда вместо двух, одна юниорская, одна администрация…

Мира кивнула и мрачно подумала: один спортивный директор вместо двух. Один вахтер. Одна уборщица. Как же это похоже на мужиков вроде Фрака – они что угодно готовы отдать ради прибыли, даже не думая о том, что будет, если их мечты осуществятся. Они готовы уволить персонал, нанять сторонних звезд, отняв места в команде у местных ребят, взвинтить цены на билеты так, что самые верные болельщики не смогут ходить на матчи. При этом они не понимают, что в один прекрасный день клуб так расцветет, что они сами останутся не у дел.

Но Мира ответила как адвокат:

– И для этого ты хочешь доказать муниципалитету, что «Бьорнстад» лучше – и в спортивном плане, и в экономическом? Что это настолько мощный бренд, что глупо пытаться создать новый клуб под новым именем?

Фрак ухмыльнулся и прогрохотал:

– А я что говорил! Зачем мне просто юристы, когда у меня есть ЛУЧШИЙ!

Проигнорировав комплимент, Мира подалась вперед и пристально поглядела на Фрака:

– Что вы натворили, Фрак?

Ухмылка у Фрака включилась на автомате.

– Ну… убивать я никого не убивал! Но ты сама знаешь этих журналюг, они просто немного покопались в наших бумагах, а у кого они нынче безупречны? Небось даже у тебя не все чисто?

У Миры екнуло сердце, хотя Фрак, конечно, ничего не просек. О финансовых проблемах своей фирмы она никому не рассказывала. Даже Петеру. Отведя глаза, она повторила:

– Что вы натворили, Фрак?

Ухмылка исчезла с его лица. Он кивнул на папки. Мира открыла одну. Ей достаточно было прочесть всего несколько страниц. Она посмотрела на него и покачала головой, не то сочувственно, не то осуждающе.

– Господи… неужто это правда? Клуб на грани банкротства? Ну, то есть пока Петер был спортивным директором, я знала, что дела у вас обстоят неважно, но ведь фабрика взяла спонсорство на себя и все вроде как разрешилось?

Фрак грустно закивал:

– Да, да, но с деньгами пришли и требования. Мы должны пиарить их бренд. А знаешь, во сколько обходится содержание хоккейного клуба? Особенно такого, как наш?

– Что это значит?

Фрак развел руками, вскочил со стула.

– Команда для девочек, ты видела в ролике. Ставка на многообразие и равенство в работе с детьми и подростками. Новый закон об этике – сколько денег нам стоило его пробить! Социальные проекты. Все думают только про основную команду, но, Мира, у нас, черт возьми, на льду детский сад! Все местные дети учатся кататься на коньках у нас! СМИ, которые сейчас придрались к нам, это те же самые СМИ, которые вынудили нас построить этот политически корректный воздушный замок; единственное, о чем они пишут, это что у нас мало «инклюзии», но кто раскошелится на то, чтобы всем можно было участвовать во всем? Никто не хочет признать, что всё, кроме ставки на элиту, – это роскошь! Если мы хотим содержать команду для девочек, основная команда должна сперва начать выигрывать. Нам нужны спонсорские деньги. Без них никуда. Как говорил мой отец: все хотят жрать мясо, но никто не хочет работать на бойне.

Мира посмотрела на вторую папку, которая лежала ближе к Фраку.

– А здесь что?

Он прокашлялся:

– То, чего никто больше не видел.

– Бойня?

– Да.

– Покажи. Покажи мне все.

И Фрак показал.

* * *

Петер заметил ее, только когда выползал с площадки. Она сидела одна, на самом верху. Александр тоже ее увидел и вдруг улыбнулся – так, как улыбался, наверное, только ей.

– Мама? – недоуменно пробормотал он.

Она неловко махнула ему рукой, он помахал в ответ – так же неловко, как будто им было непривычно видеть друг друга здесь, в этом месте. Отец зыркнул на нее удивленно и злобно. Петер видел такое и раньше: лед так легко становится вселенной одного родителя, когда другому в лучшем случае отводится роль зрителя, в худшем – захватчика, вторгшегося на чужую территорию. К своему стыду, Петер не сразу понял, что если ни отец, ни Александр не ожидали увидеть здесь мать, то позвонить и пригласить ее сюда мог только один человек.

Мама жестом дала понять сыну, что будет ждать его на улице. Александр кивнул и сразу пошел в раздевалку. Отец окликнул его, в досаде от утраченного авторитета забывшись и назвав сына прежним именем. Тот даже не обернулся. Отец повысил голос и пошел за ним, но Петер остановил его.

– Позвольте мне… простите… можно я с ним поговорю?

В ответ отец прошипел, разрываемый отчаянием и