Овидий в изгнании - Роман Львович Шмараков

в тяжело-блистательных одеждах и с царскою диадемой на высоком челе, а подле ее белых плеч вились справа барабулька, с удивительно напыщенным видом, а слева барракуда, сохраняющая выражение простоты и участия. Путешественники застыли, изумленно глядя женщине в лицо, на котором выражалось безмятежное величие.

— Я рада видеть вас в тех краях, — сказала она, — ради которых вы претерпели столько невзгод и мучений. Приветствую вас.

— От лица моих товарищей, — церемонно сказал Генподрядчик, — позволю себе выразить благодарность за радушный прием, а также спросить, ради каких именно краев мы претерпели столько невзгод и мучений, поскольку до сего момента мы имели основания полагать, что претерпеваем их просто так.

— Любые мучения, — невозмутимо сказала женщина, — претерпеваются ради каких-либо краев. (Сантехник был уверен, что читал нечто подобное в «Хрониках Нарнии».) Что до тех, ради которых претерпевали вы, то окружающая вас местность — это столица морского царства, а я временно являюсь владычицей морскою.

— И золотая рыбка у вас на посылках? — не утерпел сантехник, восхищенный случаем на середине жизни воочию увидеть ту сказочную страну, которую с детства знал по книжным иллюстрациям.

— На посылках, — подтвердила владычица, — и на коммунальных платежах подменяет иногда. Сегодня, правда, не ее смена, но ради гостя мы, безусловно…

— Ни в коем случае, — запротестовал сантехник, одновременно отряхиваясь от налипших обрезков клубничного уса, — я надеюсь, мы найдем время застать ее на рабочем месте.

— Прошу вас во дворец, — сказала она. — Вас проведут в отведенные вам покои, где вы можете переодеться, а через сорок минут я жду вас на обед в северо-северо-восточной столовой.

Мореходы потянулись за ней в дом, оставив приплывшую с ними веслодержащую девушку стоять среди водорослей. Пышная анфилада, декорированная агар-агаром и рогами нарвала, простерлась перед ними. Слышно было, как владычица, склоняясь влево, спрашивала у барракуды: «Завтра кто заступает в эскорт?» — «Завтра, — справлялась та в уряднике дворцовой службы, — волосозуб северный и востробрюшка». — «Какая востробрюшка? Ханкайская?» — «Нет, востробрюшка типичная». — «Прости меня, Эдгар, но с типичной так нестерпимо скучно… уж лучше бы ханкайская…» — «Что поделаешь, госпожа, условности суть прочнейшая вещь на свете… Я взываю к вашему благоразумию…»

Барабулька, отряженная сопровождать сантехника, провела его в небольшой, но уютный покой, где он нашел платяной шкаф с неплохим выбором обеденных костюмов. Ему в самом деле не мешало бы переодеться, поскольку его халат выглядел неубедительно уже после поездки на Эпистрофадии, а лежание в сельдях не могло прибавить ему резонанса в обществе. Со щёлком подвигав вешалки, он остановился на костюме Карла Пятого, включавшем белые чулки, дублет, подбитый ватой, и богемскую накидку. В комплект входила также большая охотничья собака у левого бедра и берет с небольшим пером. Одевшись, он посмотрел на себя в зеркало и сказал: «Поесть, и правда, давно пора. С самого ужина во рту ничего, кроме вкусовых сосочков». До назначенного времени оставалось пятнадцать минут; он кликнул собаку, отзывавшуюся на все имена, но охотней всего — на Трафальгарский Триумф, и вышел в коридор, рассчитывая не спеша дойти до северо-северо-восточной столовой. То и дело останавливаясь, чтобы разглядеть на стенах охотничьи трофеи, вроде головы акулы молот или пирата Черная Борода, красиво привинченной к древесному спилу, почесать Трафальгарскому Триумфу за ухом или спросить дорогу у кого-нибудь, кто проплывал мимо, он оказался в столовой, стилизованной под крюйт-камеру, в ту минуту, когда все, кому назначено было обедать, вошли в нее резными дубовыми дверьми.

Владычица пригласила рассаживаться без чинов. Вследствие этого приглашения единорог оказался рядом с ней, а сантехник с Генподрядчиком напротив. Сантехник оглядел своих коллег: они тоже успели приодеться, а единорог среди функций своего костного отростка нашел цветомузыку, придававшую разговору задушевный тон.

Когда гости удовлетворили первый голод, Генподрядчик, взявший на себя роль говорить от общего лица, сделал вопрос, куда они попали, чтобы ориентироваться в ситуации. Удовлетворяя справедливому любопытству гостей, владычица завела рассказ о стране и о том, как ей привелось надеть венец ее правителей. Речь ее, обильную на генеалогические схемы и некрологические статьи, временами переходившую в стихи, мы приводим в сокращении. Некогда, говорила она, властителем над этими землями был Хариберт, и было у него два сына, Хнут и Хредгар, утехою в горе, опорою старости были правителю. Хнуту он южные отдал пучины, хляби восточные Хредгару предал. Один сын был лучше, а другой завистливей. Южные пучины казались ему скучными, скудными на жертвы кораблекрушений и вообще лишенными хорошего общества. Рознь встала, озлобив кровных: Хредгара Хнут ранил на ловле, удел свой оставя (суд отчий был ему страшен), к Торну бежал, пространновластному, волку зыбей. Этот Торн владычил железною лозой над Сайрокрылами и Пристипомянутыми. Не знавшие ни страха Божьего, ни людских узаконений, эти угрюмые чудища произошли некогда от человеческих изгнанников, сошедшихся во тьме Марианской впадины с рыбными и мясными изгнанницами. Явившись ко двору Торна, Хнут завоевал его нелегкое доверие, за обедом написав чермным вином по скатерти признание в любви его дочери, пользуясь тем, что Торн был неграмотен, и, обольстив ее общеизвестную невинность, поставил Торна перед фактом. Торн, оказав молодым этикетную суровость, но внутренне довольный найти в зяте подобное проворство, пышно справил их свадьбу, и Хнут заручился его поддержкой в притязаниях на власть стареющего отца, в чью столицу посланы были отборные Сайрокрылы, с мерцающей удочкой на носу, представившие Хариберту претензии бежавшего сына. Хариберт в это время сидел у ложа Хредгара, умирающего от раны, нанесенной ему братом, и поднялся лишь для того, чтобы указать послам, где здесь пожарный выход. Празднично иллюминованные Сайрокрылы отправились восвояси, приговаривая, как положено по протоколу, что Хариберт об этом пожалеет. Торн с зятем объявили войсковой сбор. В гнездо колюшки, свитое у их красного крыльца, засунулась мурена и, невзирая на героические наскоки колючего отца, сожрала девяносто икринок из ста. Торн счел это предсказанием того, что они одержат победу, захватив столицу Хариберта на девяностый день войны. Но противные течения не давали им выступить, и Торн собирался уже для умилостивления стихий принести в жертву единственную дочь, зная, что так делается в подобных случаях, причем Хнут противился ему лишь из вежливости, когда наконец течения переменились и Торн приказал поднять боевые хоругви.

На этом месте рассказа произошла перемена блюд.

У среднего сантехника всегда были сложности с лангустами. Даже омары не вызывали у него таких затруднений. И на́ тебе — их подают на стол. Сказав себе: «Ну, мальчиши, пришла беда, откуда не ждали», он искоса поглядел на товарищей, желая заимствоваться их методиками, если те покажутся убедительными. Единорог забавлялся тем, что, мотая головой, нанизывал на себя пироги с