Несравненное право - Вера Камша

Диман, поклонившись не слишком низко — как раз в меру, — сообщил Базилеку, что Его Высочество примет его у Башни Альбатроса, это совсем недалеко, и он, Диман Гоул, с радостью проводит туда высоких гостей. Щека императора дернулась, но он промолчал и, подав пример многочисленной, зеленой от качки и тревоги за собственную участь свите, пошел чуть впереди маринера. Башня действительно была недалеко, но, чтобы туда попасть, нужно было преодолеть около пяти сотен довольно крутых ступеней, что ни самому императору, ни его двору удовольствия не доставило, хотя ступени и были усыпаны зелеными ветками.

К концу подъема большинство гостей дышали, как загнанные лошади, но мужественно шли, стараясь угнаться за не по возрасту проворным маринером. Наконец проклятая лестница осталась позади, и арцийцы очутились на высокой площадке, окруженной оградой из цепей, соединявших насмерть вбитые в камень огромные якоря. Стройная, словно бы вобравшая в себя жемчужный небесный свет Башня (идаконцы привыкли видеть ее разной, то серой, как зимнее море, то сверкающей серебром в загадочном лунном свете, то черной во время шторма) закрывала вид на город, зато Чаячья бухта с ее причудливыми скалами представала во всей своей прихотливой красе. Обладай гости зрением эльфа или же недавно выдуманным умником из Академии окуляром, они могли бы увидеть на горизонте туманное пятнышко — Полосатый мыс, за которым лежала Гверганда, город-отражение Идаконы.

Но Базилека и его свиту Гверганда не интересовала. Запыхавшийся император с удивлением рассматривал несколько высоких кресел, стоящих на небольшом каменном возвышении в углу площадки. Проследовать туда арциец не решился, так как у пологих ступеней замерло шестеро высоких эландцев с недвусмысленно скрещенными копьями. Оставалось ждать, что было весьма унизительно. К счастью, Рене Аррой испытывал терпение своих гостей куда меньше, чем любой другой монарх. Не прошло и оры, как тяжелые двери башни с шумом распахнулись, пропустив идущих попарно воинов, впереди которых шел высокий худой человек, одетый в черное с серебром. Воины сноровисто и красиво делали свое дело: одни встали у ограды спиной к морю, не сводя настороженных взглядов с гостей, другие образовали живой коридор от дверей башни к стоящим креслам, еще шестеро отточенным долгими тренировками нарочито медленным шагом подошли к копьеносцам и, проделав несколько лихих упражнений с оружием, сменили стоявших на посту. Последние развернулись и, печатая шаг, направились к лестнице, вынудив арцийцев расступиться. И тут наконец появился герцог.

Аррой шел легко и стремительно, похожий издали в своем алом одеянии на оживший язык пламени. По правую руку чуть позади владыки Эланда не шел, но шествовал кардинал Максимилиан в парадном облачении, опираясь о посох, усыпанный изумрудами и богомольниками. Сразу же за Арроем крепкий темноволосый юноша вел под руку женщину в простом черном платье, однако диадема из черных бриллиантов на распущенных светлых волосах и огромный сверкающий камень на груди придавали ей царственный вид. Сзади выступали Паладины Зеленого Храма Осейны, изменившие по такому случаю нарочитой эландской сдержанности. Различные диковины, привезенные из краев, о которых большинство арцийцев знало лишь понаслышке, в один миг превратили грубоватых морских волков в ослепительных нобилей.

Рене опустился в кресло и внимательно оглядел нежданных гостей, которые, задрав головы, в свою очередь впились глазами в эландского вождя. Впрочем, большинство эландцев было поражено не меньше, если не больше чужаков. Таким своего герцога они еще не видели. Алый цвет Волингов подчеркивал снежную белизну волос, на которых красовалась старинная герцогская корона из неведомого черного металла. Грудь герцога украшали аж три цепи — черная, с изумрудами — Первого Паладина Зеленого Храма Осейны, серебряная, герцогская, и золотая, королевская, надетая Рене впервые с того дня в месяце Волка, когда кардинал Максимилиан торжественно возложил ее на шею будущего короля. Все это великолепие дополнялось драгоценным оружием атэвской работы и алым, подбитым белоснежным шелком плащом, сколотым на плече немыслимой красоты фибулой в виде золотого созвездия Рыси со звездами-рубинами.

После того как прадед нынешнего калифа запретил живущим в Армских горах оружейных дел мастерам, единственным во всей Тарре обладателям древних секретов, под страхом смерти брать заказы от «грязных северных свиней», каждая изготовленная подгорными оружейниками шпага или кинжал имела цену небольшого корабля и встречалась реже, чем девственницы в портовых притонах. Рене же обладал оружием, несомненно вышедшим из рук лучших оружейников калифата. Это отчего-то особенно потрясло арцийцев, думавших увидеть грубого моряка, а нарвавшихся на владыку, прекрасно осведомленного о собственном величии.

Герцог объявился неожиданно, и я не успела придать лицу тщательно отрепетированное выражение доброжелательного равнодушия. Мои губы сами собой расплылись в дурацкую, счастливую улыбку, которую герцог, к счастью, не заметил, так как весь был в предстоящей беседе с нагрянувшими арцийцами, для участия в которой я ему и потребовалась. В качестве вдовствующей королевы Таяны, разумеется. Мне было велено одеться пороскошнее и ждать. Первое было сделать не так уж трудно — Аррой в припадке то ли гостеприимства, то ли сочувствия, а вернее всего, желания избавиться от ненужных ему тряпок, буквально завалил меня маринерскими трофеями. Я могла менять платья каждый час, и прошел бы год, если не два, прежде чем мне пришлось бы повториться.

Не могу сказать, что мне совсем не нравилось крутиться перед зеркалом, ведь я была не только чудовищем, но и женщиной. Конечно, ни в какое сравнение с эльфийскими красавицами я не шла, да и доставшийся мне бархат и шелк рядом с переливчатыми тончайшими тканями Дивного Народа казался не более чем дерюгой, но по человечьим меркам все было даже слишком хорошо. Если не считать, что герцогу не было никакого дела ни до моих платьев, ни до меня. И все равно это было хоть какое-то развлечение и способ удовлетворить неуемную доброжелательность трех или четырех приставленных ко мне расфуфыренных матрон. Уж не знаю, откуда в суровой Идаконе появились такие дамы, видимо, беспутный племянничек Рене в бытность свою герцогом старался следовать арцийским привычкам и выписал из Мунта камеристок и портних.

Мне было ужасно стыдно, но я их все время расстраивала, так как не желала объедаться сластями, слушать всякие глупости, а когда наконец занялась делом — то есть своими туалетами, напрочь отказалась от бантов и оборок, чем, на их взгляд, вконец себя изуродовала. Ну и пусть, я и до Убежища подозревала, что чем меньше всего накручено, тем лучше, а после общения с Клэром окончательно в этом убедилась. Готовясь к встрече хоть и с паршивым, но императором, я сумела за себя постоять и отбила-таки право надеть черное атласное платье, лишенное всяческих выкрутасов. Уж не знаю почему, но черный цвет мне казался вполне приличествующим случаю, так как не прошло и года, как я потеряла сначала возлюбленного, а потом и мужа. Про мои отношения с Астени никто не знал, да это никого и не касалось, кроме меня, хотя, перебирая платья, в первую очередь я вспоминала именно о нем. Уж не знаю почему — черное в Арции никогда не было знаком траура, скорее наоборот.