Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В представленной здесь космологии плерома является Urgrund или же изначальным расположением Urgrund, откуда он вышел и куда (если все будет хорошо) мы в конце концов вернемся. Если рассматривать бытие в целом как дышащий организм (ритмично вдыхающий и выдыхающий, см. palintropos harmonie Гераклита), то можно метафорически сказать, что сперва мы были «выдохнуты» из плеромы, на мгновение зависли в овнешненном состоянии (в здешней жизни), а затем плерома снова вдохнет нас внутрь себя. Такова нормальная пульсация бытия, его базовая активность, признак жизни.
Однажды под влиянием ЛСД я записал по-латыни: «Я – дыхание Создателя моего; пока Он вдыхает и выдыхает, я живу». Пребывая здесь, в проецируемом мире, мы «выдохнуты» и на некоторое ограниченное время покинули плерому. Но возвращение не будет автоматическим; чтобы вернуться, мы должны пережить анамнесис. Но такова жестокость артефакта, что для анамнесиса, похоже, требуется все больше и больше страданий. В чрезмерности горя – сущность освобождения; такое откровение получил я однажды – и возрадовался ему.
Что можно сказать в защиту страданий живых существ в мире сем? Ничего. Ничего, кроме того, что страдание по самой своей природе вызывает мятеж или неповиновение – которое, в свою очередь, ведет к уничтожению этого мира и возвращению к Божеству. И именно оправдание страданий более всего склоняет к мятежу, заставляет особенно остро ощутить, что в этом мире что-то страшно, чудовищно не так. То, что страдание бесцельно, случайно и незаслуженно, в конечном счете ведет к уничтожению – и его, и его автора. Чем лучше мы осознаем бессмысленность страдания, тем более готовы против него восстать. Любые попытки различить в страдании искупительный смысл или цель лишь крепче привязывают нас к порочному и ирреальному порядку вещей – и к жестокому тирану, которого даже нельзя назвать живым. «Я этого не принимаю! – вот каким должно быть наше отношение. – В этом нет ни смысла, ни цели!» Бестрепетно рассматривая страдание, мы отвергаем его, как отвергаем одно за другим и все заблуждения. Всякий, кто заключает перемирие с болью, подчиняется артефакту и становится его рабом. Это означает, что артефакт не только заполучил себе жертву, но и получил ее согласие на все, что с ней делает. В этом конечная победа артефакта: жертва сама соучаствует в собственном страдании и охотно соглашается с естественностью страдания в целом. Искать смысл и пользу в страдании – все равно что искать смысл и пользу в поддельной монете. «Смысл» очевиден: это подделка, предназначенная для обмана. Если мы поддадимся обману и поверим, что страдание служит – должно служить – какой-то благой цели, значит, подделка окупится и получит свое.
В каком-то из евангелий (я забыл в каком) Христу показывают калеку и спрашивают: «Почему он стал калекой – сам ли согрешил, или родители его?», на что Христос отвечает: «Ни то, ни другое. Единственная цель этого – в том, чтобы он исцелился, да явится на нем милосердие и могущество Бога»[225].
Милосердие и могущество Бога восстают против страдания: об этом в Новом Завете говорится четко и ясно. Чудесные исцеления, совершенные Христом, были существенным признаком приближения Царства Небесного; другие же чудеса значили очень мало или вовсе ничего. Если милосердие и могущество Urgrund направлены против страдания (болезни, ран, утраты), как прямо говорится у Синоптиков, значит, человек, чтобы связать себя с Urgrund, должен вооружиться против мира, порождающего страдания. Ни в коем случае нельзя ему считать страдание эманацией или орудием Божества; стоит сделать эту интеллектуальную ошибку – и он окажется союзником мира против Бога. Жертвой этой интеллектуальной ловушки пала значительная часть христианской общины в истории: поощряя или приветствуя страдания, они, сами того не понимая, все более превращались в рабов артефакта. Обратим внимание, что Иисус обладал чудесной силой исцеления, однако не исцелял всех страждущих своего времени. Об этом упоминает Лука (словами Христа):
Поистине говорю вам: много вдов было в Израиле во дни Илии, когда заключено было небо три года и шесть месяцев, так что сделался большой голод по всей земле, и ни к одной из них не был послан Илия, а только ко вдове в Сарепту Сидонскую; много также было прокаженных в Израиле при пророке Елисее, и ни один из них не очистился, кроме Неемана Сириянина[226].
Не слишком содержательный ответ. Он отвечает на вопрос «что?», но не «почему?». А мы хотим знать – «почему?». И еще более – «почему нет? если Божество способно изменить нашу участь (избавить нас от страданий), почему этого не делает?». Здесь подразумевается одна неприятная возможность. Она связана с властью артефакта. Раб стал господином – по-видимому, он очень силен. Пугающая мысль! Может быть, и Шива, чья задача – уничтожить его, пока не может с ним справиться? Не знаю. За все предыдущие тысячелетия никто не дал на это удовлетворительного ответа. А пока удовлетворительного ответа не будет – видимо, все остальные следует отвергать. Чего не знаем, о том и говорить нечего.
Мне приходит в голову одна возможность: она связана с тем, что в 1974 году я видел то, чего остальные люди по большей части не видели. Я осознал, что мудрость и сила Urgrund активно действуют, улучшая наше положение путем вмешательства в исторический процесс. Экстраполируя из этого, можно предположить, что происходят и другие подобные вмешательства, которых мы не замечаем. Urgrund не объявляет артефакту: «Я здесь!» Допустим, Urgrund понимает – вполне справедливо, – что, узнай артефакт о его возвращении, он усилил бы свою жестокость до максимального уровня. Сейчас мы переживаем тихое вторжение, Бог входит в мир крадучись, тайком: об этом я уже писал. Улучшения на массовом уровне раскроют присутствие Urgrund, так же как чудеса Христовы во время Первого Пришествия сделали Христа заметной мишенью. Чудеса исцеления – признак Спасителя, свидетельствующий о том, что Спаситель уже здесь.
Если постулировать, что у Urgrund сильный противник, такой, мощь которого позволяет ему спроецировать и поддерживать целую поддельную вселенную, из этого станет ясно и возможное объяснение того,
