Последний мужчина - Михаил Сергеев

— «Гласлитпуст», глас. Да, вы назвали наших единомышленников.

— А расшифровывается? Голос пустой литературы?

— Ну вот, опять… — редактор поморщился. — Мы с вами разговариваем двадцать минут. Поверьте, то, что вам отказали, имеет под собой вполне объективные причины. Вы же не согласны сократить роман на шесть авторских листов? Войти в формат?

— Это двести страниц. Я и одну убрать не могу.

— Вот видите! Потом, сюжет, как бы сказать, не очень удобен. Ну, и последовательность странная. А выводы? Такое себе позволить! Надо бы выстроить по-другому.

— Но таков замысел, определённая цель. Вы требуете невозможного.

— Цели у нас расходятся.

— Я заметил.

— Простите, я устал. Попробуйте в новом издательстве, только появилось — «Оковлитпут».

— Даже так. Ещё одно? Получается, скинули государство, и уже вы наблюдаете за несвободой слова? Условия для писателя растут быстрее ограничений?

— Постойте! Постойте! С кем имею честь… Писатель? Или пишущий? Если первый… Тогда не к нам. Тогда…

— Первый, — перебил Сергей. — Отдаю, болею, мучаюсь. Нуждаюсь в перерыве. Душа должна отлежаться. Пью. Потом снова прислушиваюсь. Легко и непринуждённо не могу. Растрачивая, по роману в месяц — это к другим.

— Ну, батенька… — редактор развел руками, — четыре романа в год разве условие? А ведь написано при входе. Куда смотрели? Как надоело повторять…

— Всё-таки бывает? Повторяете?

— К сожалению, всё чаще. Посылаю… как можете догадаться. Печатаются сами, пятисотым тиражом. Дайте срок, кончим и это.

— Вы даже не представляете, как обрадовали меня! — лицо Сергея светилось. — Значит, не вытравили. Жива. Всё-таки рожает госпожа! Значит, дети будут.

— Какие дети? Какая госпожа?

— Литература!

— А… вы всё о ней. Мы слово-то забывать начали. Не модно. Рынок давно уже… рынок.

— Рынок несвободы?

— Рынок денег.

— Тельца надо менять. Пора. Не находите?

— Нет.

— Кого скинули, отвечали так же. А что за обязательное предисловие по всем книгам: «Редакция не несет ответственности за случаи отравления»?

— Разглядели-таки? Ведь мелким, очень мелким, мелкоячеистым… Что ж, могу пояснить, — неудовольствие человека за столом было очевидным. — Пугает массовость, знаете ли. Массовость отравлений.

— Даже вас?

— Увы. Мои дети тоже иногда гуляют по вечерней Москве. Так что вынуждены… так сказать, скрепя сердце.

— Ещё осталось что крепить? Удивлён, но рад.

— Ёрничаете? Таки зря. К тому же мы заинтересованы в серийности книг. Серия!

— Серия? «Как обуть мир»? «Как стать отменной дрянью»? «Как вскарабкаться на вершину, задушив совесть»? Убеждая, что заслужил. У вас всё из этой серии. Но не стопки томов признак писателя, не количество картин или постановок мастеров лукавого жанра. И не горы наград. Есть глубочайше интимный, скрытый в отношениях с богом признак. Пока вы только плюнули в лицо первой леди — России, Госпоже и Матери, выкормившей два столетия поэтов! Скрывая оскал. Хотите, назову следующую серию? «Озверение» — как разорвать их на куски, трёх этих граций. Но проекция не по зубам. На ней броня из миллионов сердец. Миллионов!

— Что вы позволяете себе?! Какие еще грации?! Откуда вам известны планы?

— Да… — протянул Сергей, — а эти идиоты думают, что виновны западные спонсоры. Вот откуда надежда на Сибирь! — Гость резко встал. — Да вы так и сибиряков кончите?

— Сибиряк?!

— Так точно! Выжил. Захлёбывайтесь злобой!

— Бажена! Охрану! — завизжал редактор в трубку.

— Нет у вас охраны, пока я жив! — Сергей хлопнул дверью».

Василий Иванович поднял глаза на Богданова:

— Ну, как тебе?

— Ничего. — Тот не повёл и бровью. Другие мысли занимали его в эту минуту. — Так всё-таки, — обратился секретарь уже к Сергею, — какое издательство берется?

— Так за этим я его и привёл! Как же ты не въехал? — перебил Меркулов. — Ну, говори, — теперь на Сергея смотрели уже оба.

— Дело в том… — неуверенно начал гость, — что издать я хотел бы у конкретного человека…

— Знакомого тебе, — вставил Василий Иванович, переведя взгляд на друга. — Издатель Сапронов. Вы же знакомы?

Юрий Николаевич машинально кивнул и как-то отстранённо опустил глаза в тарелку, лихорадочно соображая и пытаясь вспомнить, что связано с этой фамилией. «Ах, да, сегодня эта дама… упоминала…» — И, взяв тут же себя в руки, спросил:

— Ну, так и что? Я думаю, особых проблем не возникнет. Роман?

— Роман, — кивнул Сергей.

— Ты будешь смеяться, — обращаясь к другу, произнёс Богданов, — но вы не первые за сегодняшний день, кто просит меня пообщаться с Сапроновым. Какое название?

Вопрос был явно адресован новому знакомому.

— «Последний мужчина», — ответил тот.

Холодный пот, разом выступивший на лбу побледневшего секретаря, увидели все, даже официант, который бесшумно появился с пепельницей в руках.

— Вам плохо? Что с ним? — настороженно спросил парень в бабочке, с растерянностью поглядывая на спутников.

Всех опередил сам Богданов:

— Все в порядке… — и, тронув за руку режиссёра, смущаясь, предложил: — Можно тебя на минуточку в холл? — Не дожидаясь ответа, он вдруг направился к выходу.

Растерянный Меркулов последовал за ним, извинительно кивнув Сергею.

Тот задумчиво посмотрел на вилку в своей руке и, наклонившись вперед, начал безуспешно цеплять ею маленький помидорчик в соленьях. Наконец, оставив попытки, выпрямился и перевёл взгляд на резную лестницу, ведущую на балкон. «Да, со вкусом. И любовью. Настроение каждого, кто бывает здесь, одаряется когда-то вложенной наперёд любовью к себе. Интересно, понял этот безвестный, что вложил лишь часть, одну каплю, а отдает тысячи? Каждый день, — подумал он и вдруг услышал за спиной:

— Простите за прямой вопрос… но не впадут ли в атеизм молодые люди, прочитав в книге «Сатанизм для интеллигенции» ваше утверждение, что христианство — едва ли не единственная религия на земле, которая утверждает неизбежность своего исторического поражения?

— Да, совершенно верно, такая фраза у меня есть, и я не собираюсь от неё отрекаться. Потому что это слова Христа: «Сын Человеческий, придя, найдёт ли веру на земле?» Это и Апокалипсис, где говорится о сатане: «И дано было ему вести войну со святыми и победить их…»

Сергей замер. «…И победить их», — голос был хорошо знаком. Всё бы ничего, но два дня интернет пестрел сообщениями о смерти говорившего. Он с трудом подавил в себе желание обернуться.

— И всё-таки, для неокрепших душ, без опыта жизни, не резковата ли правда? — продолжал первый. — Слова, которые привели вы, они не прочтут, а вот утверждение враги христианства растиражируют. И людей украдут. Нельзя же исключать и такое, отец Андрей?

— Пожалуй, соглашусь. Мне недавно на лекции в МГУ подали записку примерно следующего содержания: «О победе Христа говорится в символе веры: «… и Его царствию не будет конца…». Как можно ратовать за православную веру и не верить во всемирное торжество Евангелия?»

— Вот видите, налицо смущение, по крайней мере.

— Скорее всего, человек начитался рериховской литературы… — продолжал знакомый голос. — Царство Христово наступит тогда, когда «времени больше не будет». А пока есть время — мы потерпим поражение. Но для меня это не повод отказываться от Христа — мало ли поражений здесь, на земле? Есть вечность, а в вечности Господь — само торжество. Здесь явный недостаток образованности.

— Но вы сами укоряли меня, говоря о читающих мои книги, будто на лбу у них написано высшее образование! А ведь я всего лишь с большей деликатностью старался показать пустоту теософских воззрений, эзотерического христианства, предлагая обратиться к индийским первоисточникам, к оригиналам, если уж вам интересен восточный опыт. «Бхагават-гита», «Упанишады» в достаточном количестве переведены на русский, зачем пользоваться переделками? Просто нужно помнить, что безличный аспект абсолютной истины, описанный в них, — это шаг назад. Уже две тысячи лет как человек прикоснулся к личностнойсути Бога, а древнеиндийский опыт лишь подготовка к столь небывалому событию в мире. Чего стоит, к примеру, вся история с попыткой Блаватской со товарищи превратить мистически одаренного юношу Кришнамурти в нового Христа? В этом была какая-то самодеятельность. Прямо детский сад, прости господи. Ведь он сам через десять лет отрекся от звания лжемессии. — Говоривший сделал паузу. — А всего-то… повзрослел парень.

Группа молодых людей, громко о чем-то споря, пересекла зал ресторана.

— Кстати, — провожая их взглядом, продолжил первый. — Вот для них старался оттенить, если так можно выразиться, опасность сайентологии, современного шаманизма и прочих экзотических увлечений молодёжи, не говоря уже об откровенно сатанинском колдовстве ведуний-перевёртышей, «белой» магии… смычки их с организаторами популярной передачи об экстрасенсах. Новая форма пропаганды, как ни крути. Что, кстати, не бесследно для последних.