Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий

На ладони Сашки лежала горсть черных трубочек. Майя нерешительно дотронулась до них, но потом принялась перебирать одну за другой, словно ничего интереснее в жизни не видела. Прикосновения ее изящных пальчиков вызвали широкую и совершенно обалделую улыбку Сашки.

Я вновь ощутил уколы ревности и зависти – неистово хотелось оказаться на его месте. Майка даже в скучной школьной форме смотрелась круче одноклассниц, а сейчас, в тонком платьице, через которое просвечивал темный лифчик, ей просто не было равных. Хотя больше всего мне (наверняка и Сашке) нравились ее длинные рыжие волосы. Они блестели на свету, будто лакированные. Обычно Майка забирала их в причудливые прически с резинками, заколками или крабиками, но сегодня обошлась простым конским хвостом.

Я заставил себя оторваться от ее волос, осознав, что смотрюсь как зомби при виде мозгов. Стоило и в самом деле взглянуть на Сашкины богатства. Больше всего у него было мелких петард, которые мы называли перделками за характерный звук, издаваемый при взрыве. Среди них затесалась «бабочка» с крыльями и длинным фитилем. Она невысоко взлетала, прежде чем взорваться. Так, ничего особенного. Мое внимание привлекли несколько крупных петард и одна огромная – толщиной с два пальца. На черном боку был нарисован только номер, но пацаны во дворе называли ее «черной шрапнелью». Ходили слухи, что в прошлом году взрыв «шрапнели» оторвал какому-то мужику руку, поэтому такие петарды запретили. Правда или нет, но они действительно исчезли из продажи. А вот теперь, похоже, объявились вновь.

Сашка подмигнул Майе:

– Хочешь сама запустить? Давай вон коробку от сока разнесем на фиг!

– А вдруг в руке рванет? – с сомнением покачала головой она. – Нет, ты лучше сам. И потом, эти только хлопают. А мне больше салюты нравятся. Огромные такие, как на День города.

– Вам не угодишь… – протянул Сашка. – А коробку я все-таки расфигачу. Вот и будет мини-салют из ошметков.

Он принялся деловито перебирать петарды. Майя с тревожным выражением лица отошла от него ближе ко мне. Видно, не так уж увлекла ее затея Сашки. Даже немного напугала. Я судорожно размышлял, не обнять ли ее за плечи. Как бы показать, что со мной бояться не нужно. Однако все же не стал – вдруг не поймет? Да еще такой ехидный комментарий отвесит, что все потом будут вспоминать и ухохатываться. Поэтому я обнадежил себя тем, что успею показать свою лучшую сторону в другой раз. Впереди было целое лето. Большинство одноклассников разъехались кто куда: на юг, в лагеря или на дачи. Но только не наша троица. Мы целыми днями зависали на улице. В городском парке в основном, так как жили неподалеку. Причина наших долгих прогулок была проста – предки.

Мои, например, сутками пропадали на работе, даже в выходные. Раньше мы частенько выбирались в кино или кафе, но теперь этому мешала квартира в новенькой девятиэтажке. С крутым ремонтом и модной мебелью. Купленная в ипотеку, само собой. Батя с мамой делали все, что могли, чтобы внести очередной платеж за месяц. Я, кстати, был не против проводить время дома, но на игровой ноут или приставку предки денег не выделяли, а смотреть телик или читать книги было попросту скучно.

Сашка жил с матерью в старом деревянном доме с другой стороны парка. Вечно жаловался на тараканов, которые, по его словам, были величиной с руку. Сам я тараканов не видел, зато видел Сашкин дом, представляющий печальное зрелище: перекошенные стены, облупившаяся краска, протекающая крыша и разбитые окна первого этажа. Страшно было проходить рядом – вдруг развалится? Сашка рассказывал, что дом скоро расселят и они с матерью переедут в кирпичный особняк в центре города, хотя верилось в это с трудом. По мне, было больше шансов на то, что отец Сашки вернется в семью спустя десять лет после развода.

О своих родителях Майка болтать не любила. Как-то вскользь упомянула, что они уходят в запои и это ее раздражает, так как неделями приходится готовить и убирать самой. Только вряд ли все ограничивалось алкоголизмом предков. Однажды я заглянул к Майке домой, чтобы позвать на прогулку. Дверь открыл ее отец, шатающийся, оплывший и провонявший какой-то тухлой дрянью. Злой. Он пригрозил, что если еще раз увидит меня рядом с Майкой, то выбьет всю дурь ножкой от табуретки. Потом захлопнул дверь и принялся орать. Аж стены задрожали. Если он так обращался с Майкой, то ей можно было только посочувствовать. Неудивительно, что она проводила больше времени на улице, чем дома.

Я вздрогнул от громкого хлопка и тут же ощутил, как в щеку прилетело нечто липкое и влажное.

– Саня, ты мне все платье испачкал! – возмутилась Майя, отдирая с одежды кусочки коробки от сока. Оборванный логотип «Вимм-Билль-Данн» болтался у нее на плече.

– Мне прямо в лицо фигануло, – поморщился я, пытаясь очистить щеку от липкой массы. В носу защипало от приторно-сладкого аромата вишни.

– Да кто знал, что там внутри еще осталось! – с грустью заметил Сашка. Он стоял к нам спиной, нелепо разведя руки в стороны и не шевелясь.

– Ты в порядке? – спросила Майя.

Сашка повернулся к нам лицом. Его желтая футболка была покрыта огромными бурыми пятнами и кусками картонной упаковки. Руки он по-прежнему держал приподнятыми, словно боялся прикоснуться к себе.

– Мама меня убьет! Единственная «Пума» все-таки!

Безудержный хохот обуял нас с Майей одновременно, хотя, казалось бы, особых причин для этого не было. Мы долго не могли остановиться, а когда Сашка принялся показывать, как пытался уклониться от взрыва коробки, засмеялись еще громче.

Затем позади нас раздался визгливый истеричный вопль:

– Совсем охренели, малолетки паршивые! Вы уже всех задолбали своими петардами!

Сашка испуганно уставился за наши спины. Его глаза стали круглыми, как блюдца. Наше с Майкой веселье исчезло без следа. Мы растерянно обернулись и увидели худющую морщинистую тетку с остервенелым взглядом. Ее вид мгновенно вызвал желание убраться как можно дальше. Грязные волосы сбились в кривые сосульки. Стоптанные босоножки не скрывали пальцев, увенчанных длинными гнилостного цвета ногтями. Потрепанный плащ, который носила тетка, несмотря на теплую погоду, был криво застегнут на пару уцелевших пуговиц (вместо остальных торчали кончики белых нитей). Сквозь просветы в одежде я разглядел обвисшую грудь. Вместо возбуждения ее вид вызвал во мне глубокое отвращение.

Пожалуй, единственной нормальной деталью в образе тетки была новая, чистая детская коляска. Из сумки, пристегнутой к ручке, торчал краешек пеленки. В корзинке болталась бутылочка с водой. Однако мне показалось странноватым, что капюшон коляски закрыт, несмотря на жару и духоту.

– Я вам эти петарды в рот засуну, твареныши! – продолжала верещать тетка. – Чтоб вам языки поганые оторвало!

Майя попятилась, взглядом умоляя нас прекратить ненормальный разговор и уйти из парка прочь.

– Да я вообще не в вашу сторону кидал! – огрызнулся Сашка, поспешно засовывая петарды в карман.

– Точно, – добавил я, – хлопнуло только один раз, и то еле-еле. Мы дольше и громче ругаемся. Вашего ребенка разбудить можем.

– Заткнитесь, заткнитесь! Вы все заодно! – взвизгнула тетка, судорожно качнув коляску. – Хватит стоять посреди дороги. Пошли прочь, твареныши!

Я растерянно огляделся. Мы стояли посреди широченного пересечения двух тротуаров, по которым в праздники, бывало, запускали парады из музыкантов, спортсменов или волонтеров.

– Места хватит всем, – тихо произнес я, но все же отошел в сторону.

– До фига и больше места, – поддакнул Сашка.

Тетка с силой толкнула его жестким краем коляски. Сашка охнул от боли и, прихрамывая, отошел. На его ноге набирала красный цвет кривая полоска.

– Умник сраный, – проронила тетка и проворно направилась в глубь парка. Злое бормотание еще долго доносилось до наших ушей.

Недовольство взрослых нам было наблюдать не впервой. Пару дней назад Сашку отругал какой-то пенсионер за то, что он матерился. А до этого я на велосипеде проехал по луже, случайно обрызгав семейную парочку. Тоже много нового о себе узнал. Однако никогда прежде на нас не выливали потоки ругани только за то, что мы посмели взорвать мелкую петарду и встали на пути детской коляски.