По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

Обнаружил тело Кумратова Вадим Акимович в тот самый день, когда Жунид, оставшись один в кабинете Бондаренко, предавался своим аналитическим размышлениям.

Произошло это так.

Оставив газик в районе Псыжского моста, Дараев, Арсен Сугуров и Семен Дуденко вместе с проводником служебно-розыскной собаки, который за все время, пока они бродили по лесу и безрезультатно обследовали каждый куст, не проронил ни одного слова, направились сначала к тому месту, где убийцами был брошен в воду труп Барсукова.

Снова проделали они весь путь, что и тогда с Жунидом, только затратили на это вдвое больше времени, обшарили все вокруг гигантского развесистого бука, под которым больше недели назад нашли медную пуговицу — предположительно от гимнастерки сторожа фабрики, заставили ищейку пройти по правому берегу Псыжа до самого моста, потом в обратном направлении, но уже по левому — ничего.

Усталые, злые, вернулись назад и присели покурить на бревнах, в беспорядке разбросанных внизу, у основания моста.

— Не умеем мы по-хозяйски распорядиться государственным добром, — сказал Вадим Акимович, ни к кому в особенности на обращаясь. — Кончил дело — собери все, что осталось, увези, пригодится еще. А тут — сколько леса гниет под дождем, повсюду остатки раствора, какие-то бетонные бруски.

— Мост ремонтировали недавно, — лениво отозвался Семен Дуденко. Опоры укрепляли и берег, чтобы не смыло. Псыж весной иногда буянит, если в горах большие дожди…

День был солнечный, жаркий. И Дараев, и Арсен, и Семен обливались потом. Овчарка забралась в тень ржавой металлической бадьи с ручками по бокам, в которой, видимо, подавался автокраном раствор к основанию опор, и, высунув язык, тяжело дышала. Молчаливый хозяин ее, проводник с петлицами старшего сержанта милиции, даже не расстегнул воротничка и сидел совершенно сухой, только казался еще более скучным и угрюмым.

— Жарища, — сказал Семен, вытирая платком лоб. — Середина июня… Что же будет в июле-августе?..

— Как хотите, — хмуро сказал Дараев, отвечая своим мыслям, — а с пустыми руками я не покажусь на глаза Жуниду.

— Да-а… — почесав рыжий затылок, протянул Семен. — Если вернемся ни с чем, я никому из нас не завидую. Я еще не помню случая, чтобы он был в чем-нибудь уверен и ошибся…

— Логически все правильно, — сказал Вадим Акимович. — И он имеет основания для уверенности. Следы подводы — в сорока-пятидесяти метрах от того места, где найден Барсуков. Пуговица — в ста шагах дальше. Если их убили обоих, а на это очень похоже, то охранника почему-то решили оттащить в сторону. А, возможно, он был убит позже, и пуговица — один из следов борьбы…

— Не знаю, — возразил Арсен. — Зачем нужно прятать трупы так далеко один от другого. Если бы убили обоих, то и бросили бы вместе…

— Вряд ли так просто… — рассеяно сказал Вадим, видимо, что-то соображая. Он даже встал со своего бревна и, отряхивая песок с брюк, внезапно загоревшимся взглядом стал рассматривать довольно большую неровную площадку у основания Псыжского моста, где они сейчас находились.

Повсюду — остатки стройматериалов — неошкуренные бревна, горбыль для опалубки, песок, несколько разбитых бетонных блоков, из которых торчала погнутая арматура, поломанный деревянный ящик, где, наверное, разводили раствор, полусгнившие, отбеленные дождями бумажные мешки из-под цемента, проволока и несколько тавровых железных балок, битый кирпич — все это в беспорядке валялось на берегу.

— Что с вами, товарищ старший лейтенант? — спросил Семен, заметив взгляд Дараева.

— Понимаете, ребята… ведь дорога за мостом идет в двух направлениях: к Черкесску, прямо — шоссе, а в стороне — проселок на Шахар. Это мимо пасеки Юсуфа. Их было, судя по тому, что нам известно, — трое. Двое могли расправиться с кассиром и охранником, здесь, в леске на холмогорье, а третий выехал с моста на проселок и ждал их..

— Ну, и что? — не выдержал Семен.

— А то, что никуда они Кумратова не тащили. Они убили его раньше, чем кассира! Или, во всяком случае, если даже и одновременно, от трупа охранника избавились раньше. А тащили Барсукова, почему-то не захотев оставить убитых в одном месте.

— А ведь верно, — оживился Арсен. — Итляшев видел этих троих без подводы, но шли они в направлении моста. Значит, их путь лежал от моста к пасеке, а не наоборот…

— А раз так, то на подводу они могли сесть километрах в шести от моста, не раньше. Если предположить, что Барсуков и Кумратов убиты именно здесь, а все говорит за это, — то они могли тут сбросить и трупы — вниз по насыпи, — показал Дараев рукой. — Кумратова спрятать поблизости — на площадке, скажем… — он огляделся, — это не более стапятидесяти, двухсот квадратных метров. Барсукова же потащили дальше.

— А пуговица?

— Не знаю. Разве точно установлено, что она с гимнастерки охранника? Она такая же — вот и все, что известно.

— Но… если так, то…

— То искать надо у подножья моста. Здесь. Пошли. Хватит раскуривать.

Поиски заняли около часа и… снова ничего не дали. Овчарка вела себя нервно, вертелась главным образом вокруг площадки, где строители готовили раствор и арматуру, ворчала, что-то вынюхивала, но без всяких видимых результатов.

Дараев весь мокрый — рубашка у него на спине прилипла к телу (китель лежал в машине) — с досадой сплюнул и, смахнув с ресниц набегавшие со лба кайли пота, спросил у проводника собаки:

— Что с ней, сержант? Почему она вертится вокруг да около? Может, ваша ищейка больная?

— Нет. Здорова, — обиженно отозвался тот, исподлобья глянув на Вадима Акимовича. — Чует она что-то; а где, не поймет.

— Отпустите ее с поводка, — приказал Дараев.

— Есть, — сержант отстегнул карабин — Ищи, Тундра, ищи!

Овчарка снова заметалась между бетонных глыб, виновато поскуливая.

— Заметьте, она все время описывает круги, то шире, то уже. — наблюдая за собакой, сказал Семен. — Почему? Земля тут утрамбована, облита раствором — сама как бетон — если бы и месяц назад копали, видно было бы.

— Когда ремонтировали мост? — спросил Дараев.

— В самом конце апреля. С тех пор тут все и валяется.

— Ничего не понимаю — Дараев нагнулся к собаке — Смотрите — ей явно не нравится этот ящик.

Среди глыб затвердевшего раствора, растоптанных песчаных куч, погнутых прутьев и прочего строительного хлама наполовину скрытая кустами торчала еще одна ржавая бадья, на две трети заполненная ссохшимся закаменевшим бетоном.

Дараев подошел ближе пнул сапогом погнутый край бадьи.

Тундра зарычала и ткнулась мордой в ее основание.

Вадим оглянулся к стоявшим сзади Семену, Арсену и проводнику По лицу Дараева скользнула тень внезапной догадки..

— Слушайте, ребята…, а что, если.

— Что?

— Кувалду бы сейчас… Ну-ка, Арсен, Семен… Поищите какую-нибудь железяку или кусок рельса… — Вадим взял камень и с силой ударил по засохшему в бадье раствору, отколов небольшой его кусок. Тундра угрожающе зарычала. Семен поднял отлетевший кусок, повертел.

— Марка — семьсот пятьдесят. Для мостовых и подводных сооружений… — и вдруг с надеждой поднял глаза на Дараева. — Неужели вы думаете?..

— А что же еще? Ты посмотри на овчарку.

Шерсть на загривке у Тундры встала торчком, передними лапами она уперлась в край железного ящика и возбужденно глухо рычала.

Сугуров бросился в сторону, туда, где валялся железный лом. Через несколько минут они вдвоем с Семеном приволокли метровый брус двухтаврового железа.

— Возьмите собаку, — сказал Вадим Акимович сержанту. Тот повиновался — пристегнул к ошейнику повод и оттащил упиравшуюся Тундру.

Семен Дуденко потом говорил, что он на всю жизнь запомнил, что такое цемент марки семьсот пятьдесят. Они долбили бетон попарно, стоя по обоим краям бадьи и, как выразился Арсен, «в четыре руки» поднимая балку, чтобы потом с силой бросить ее вниз, не выпуская из рук. У всех четверых на ладонях вспухли кровавые мозоли.

Молчаливый проводник ищейки, несмотря на свою худобу, оказался сильным и жилистым. Не дожидаясь приглашения, он привязал Тундру к стволу одинокой акации, росшей неподалеку, снял гимнастерку и жестом предложил Вадиму Акимовичу сменить обливавшихся потом Семена и Арсена. Потом почесал волосатую мускулистую грудь, расправил широкие плечи и, подождав, пока Дараев тоже поудобнее возьмется за балку, так же невозмутимо, как все, что он делал, принялся крушить застывшую в бадье бело-серую массу.

Дараев старался изо всех сил, чувствуя, что поневоле отстает, и рельс сам тянется вверх после очередного удара о бетон, почти без его участия. После десятого удара (Вадим почему-то принялся в уме считать их) он уже не чувствовал собственных рук, а сержант продолжал махать вверх-вниз, как заведенный. Пот заливал Дараеву глаза, он уже не видел, куда опускается брус, не чувствовал отлетавших осколков, один из которых больно ударил его по щеке, когда подошли Арсен и Семен, чтобы сменить их.