Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

над бровью, а заканчивалась под глазом на скуле. Рядом на виске была какая-то нашлепка, края которой были подмочены (видать, в душе). Нос казался опухшим, будто у парня был затяжной насморк. По шее пролегли еще две бордовые полосы. На руках проступали крупные и мелкие синяки: признак защиты. А глаза казались очень уставшими. И всё, что хотел сказать Ник, утратило смысл. Тимка не просто так стоял. Он просто не мог отойти. Ник бы тоже не отошел.

— Как Лера? — спросил Егоров.

Тим почти улыбнулся, только глаза оставались холодными, как тяжелый ноябрьский лед.

— Плакала…

— А кто бы смеялся-то? — вспыхнул Ник. — Ей ведь тоже…

Но Тимка замотал головой.

— Не в этом дело. Она плакала из-за меня…

Тимка не слышал, что кричала девочка, которую он защищал, но слышал ее сорванный голос, выкрикивающий с промежутками его имя. А потом, когда уже вылетел безопасник, директор и еще кто-то (в узком коридорчике вдруг стало тесно), и женщину оттащили от парня, он вдруг ощутил тонкие ледяные пальцы на своем лице.

— Тим… Тим… крови сколько!

А он не видел ничего. Перед глазами марево какое-то. Глаз болел так, что руку отвести в сторону было страшно. А потом услышал, как кто-то рядом не то скулит, не то стонет, и даже не сразу понял, что стонет он сам. Потом прибежала мама…

Ему обрабатывали раны, а он не спускал глаз с белого Лериного лица. Та молчала, только слезы катились по щекам, да нижняя губа дрожала. Но переброситься и парой слов не получилось.

Ник смотрел на друга, а у того зазвонил телефон. Тим глянул на экран, и единственный глаз потеплел, он провел пальцем по экрану.

— Привет, — сказал приглушенно, и Никита уставился на него: таких интонаций в голосе друга он раньше не замечал. Значит, звонила Лера. Уваров махнул другу на кухню, а сам притормозил на пороге.

— Ты… Ты где? — спросила девочка, и парень почти улыбнулся. У Лерки был необыкновенный голос: бархатный, немного «с песочком», но сейчас он звучал мягко и ласково.

— Всё норм. Я дома, — ответил Тим.

— Как… как…

— Лер, — позвал Уваров нежно, и по ту сторону даже дыхание в трубке сбилось, — со мной всё хорошо. Видеосвязь бы включил, но… ни к чему, а в остальном всё просто замечательно. Честное слово!

— А глаз?

— Да куда он денется? Ник, правда, обозвал Кутузовым…

Но девочка не засмеялась, даже не улыбнулась.

— Зачем… почему... — но договорить она не смогла.

— Ну… так правильно, — ответил тихо парень.

— Дурак!

— Выходит, дурак.

И опять молчание. Тим слышал дыхание девочки, иногда она вздыхала особенно тяжело. Лера слушала дыхание Тима, а видела легкую улыбку. Это он для нее улыбался. Даже сейчас, когда она не видит. И она понимает причину этой улыбки: Лера сама так делает, чтобы мать не волновалась.

— Не улыбайся так. Я всё равно не вижу, да и тебе больно, — проговорила девочка.

— Но ты же чувствуешь, что улыбаюсь…

— И знаю, чего стоит такая улыбка, — перебила Лера.

— Ладно. Больше не улыбаюсь. Слышишь?

— Слышу…

И вновь тишина. Тимке сказать было нечего. Хотя нет! Конечно же было, но… он не говорил. Он знал, что Лера еще не всё сказала, и парень давал ей шанс собраться с мыслями, давал время созреть.

— Тебе… тебе ведь в висок попало? Что в больнице сказали? Ты… соревнования… — кое-как проговорила девочка.

«Потому что сама спортсменка! Это для обычных «ура! можно в школу не ходить»! Для нас это видится под другим углом. Это как просто взять и спустить все свои сбережения за год в унитаз! Ради чего весь год задницу рвал?»— мелькнуло в голове, и Уваров вздохнул.

— Во-первых, Валерия Николаевна, мне прилетело не в висок, а в скулу, просто… кровищно вышло…

— Кровищно? Нет такого слова.

— Ну, теперь есть. Давай запатентуем!

— Уваров! Не лечи меня!

— О! здесь я бессилен. Во-вторых, ни сотряса, ни прочей лабуды у меня нет! Поняла?

— Поняла. Лабуда тебе не по карману. Да и песни у нее… так себе…

— Какие песни? — не понял Тим.

— Лабуды.

Уваров даже завис на мгновение, пока до него не дошел смысл сказанных слов. Улыбнулся, скривился от боли, свято веря, что Лера его шипение не расслышала в телефоне.

— А насчет соревнований… ну как сказать?

— Как есть, так и говори.

— Поживем — увидим.

— Ясно.

— Лер, я не жалею, поняла? И ты не жалей, — вдруг сказал Тим.

А девочка молчала. Легко говорить не жалей! С чувствами-то что делать? И говорить дальше с Тимкой почти невозможно! Ну сколько она продержится до того, как заревет?

— Ладно, — пробормотала она.

— Я здоров, как бык!

— Угу.

— Вот по чесноку…

— Да поняла я! Пока…

— Пока, — сказал Тим в замолчавшую трубку и вздохнул.

Ник смотрел, как тот кладет телефон, как садится за стол, и переживал. Он не понимал, почему в отношениях этих двоих столько сложностей. Видел, что оба тянутся друг к другу, но… Откуда взялось это «но» и почему, не понимал. Он накрывал на стол, вновь хозяйничал на кухне.

Тим завертел телефон в руках, и на Егорова не смотрел. Он пытался понять, почувствовать, что происходит сейчас с Лерой, и вздыхал. Глядел на глянцевый, смоляной экран, а видел в нем плачущую Леру и вновь вздыхал. Ему не хотелось бы, чтобы она плакала, но… Опять это пресловутое «но»…

В тысяче метров от дома Тимки Лера действительно плакала. Плакала, уткнувшись в подушку, потому что боялась еще сильней расстроить маму, которой сегодня и так хватило волнения. Зачем еще добавлять-то?

А Тимка… нет, не Тимка — Тим… Тим стоял перед глазами. Сначала его широкая спина. Вновь она прятала за собой Леру и не подпускала к ней ту страшную женщину. А потом… Он смотрел на нее. Смотрел одним глазом, потому что второй, красный, из-за царапины через всё лицо, слезился, безостановочно. Из