Дневник А.С. Суворина - Алексей Суворин

— «А если мы будем совещаться, вы нас не разгоните?» — «Нет».

Они и совещались и подписали свои 11 пунктов, которые распространились быстро. Конституция делается сама собой, воруется, так сказать, но у народа уворовано больше. Чего тут разбираться. Надо брать, что плохо лежит. Печать тоже берет, что может. Святополк-Мирский, очевидно, сам не знает, что делает и не знает, что делать. Laissez faire, laissez passer. Собралось столько людей, совершенно растерянных, что будущее покрыто мраком неизвестности, а студенты требуют прекращения войны и созыва учредительного собрания. Как оно и следует, они и тут, в присутствии земцев, все-таки впереди. Требуют, разумеется, так, чтоб оба пола участвовали в выборах и в представительстве. У нас иначе нельзя. Вот она «весна», которую я провозгласил 3 нояб. 1903 г. «Право» и «Наша жизнь» в либерализме всех превзошли, затмили «Рус. Вед.» Одни «Моск. Вед.» защищают самодержавие, и в них печатаются письма с выражением сочувствия самодержавию. Какой-то дворянин Павлов там действует. Сегодня призывает дворянство высказаться и ждет «кары» на нарушителей законности. Чепуха идет прямо невообразимая и смехоподобная. Б. А. Васильчиков за созыв какого-нибудь собрания, ибо земства станут обсуждать в своих собраниях 11 пунктов и будут скандалы. Вчера в Москве, в дворянском собрании, во время концерта Собинова, шикали гимну одни, другие апплодировали, а с хоров падали прокламации. В земских собраниях не мудрено, что станут кричать «долой самодержавие». В Петербурге есть гвардия, а в провинции возможны беспорядки такие, что дело дойдет до кровопролития.

Куропаткина ругает Сахаров и многие другие. У него нет смелости, и он теряется.

— «Какой он военный, — говорил Скальковский, — когда он кроме сельтерской воды ничего не пьет».

За что адм. Алексеев получил Георгия? Государь очевидно, тоже ничего не знает, что делать и как. Его советник, кн. Мещерский, не призывается, и он остается с одним Гессе. Витте потирает руки. Еще возможно, что он воспользуется положением вещей, как наиболее умный, и будет нашим Бисмарком или вроде того.

О себе могу сказать, что ни к чорту не годен. Ни писать, ни думать.

Столыпин, боюсь, окажется просто бездарностью. Он не пишет, а прокурорствует и совсем не умно.

Можно спросить: есть ли у правительства друзья? И ответить совершенно уверенно: нет. Какие же могут быть друзья у дураков и олухов, у грабителей и воров.

Вчера был у франц. посла. Он присылал ко мне секретаря, спросить, когда он может меня застать. Я сказал, что приеду сам. Говорил он о том, что в газете проскальзывают ненавистнические нотки относительно Франции. Долго говорил о соглашении Франции с Англией, о том, что импер. Вильгельм II во Франции говорит о том, что Россия никуда негодна, а в Петербурге, что никуда негодна Франция, у которой тоже, как в России, ни флота хорошего, ни генералов.

19 ноября.

Мне прислали три человека «Одесский Листок», где помещена заметка П. Тенеромо обо мне, что я будто бы приезжал к Л. Н. Толстому с тем, чтоб просить его передать мне право на его издания, и вел длинный разговор об евреях.

Ничего подобного! Мы приехали с кн. Оболенским в Ясную Поляну. Л.Н. не было. Нас встретил какой-то молодой человек еврейского типа, в русской поддевке, и стал расспрашивать об еврейской комиссии, которая в это время была в Петербурге.

Не мог также я говорить и о том, чтоб Л.Н. отдал мне право на свои сочинения. Кто такой этот Тенеромо, видно из приложенного при сем письма елисаветградца. Когда я приехал в Москву и стал рассказывать Л.Н.-чу о. свидании с ним, графиня О. A-на сказала:

— «Разве этот негодяй еще там? Я просила губернатора убрать его из Ясной Поляны».

Л.Н. опустил голову и молчал. Тенеромо в Ясн. Поляне говорил мне, что Л.Н. сердится на меня за то, что «Нов. Вр.» против евреев говорит. Я спросил Л.Н-ча, правда ли это, и у нас завязался разговор. Он говорил, что право жить где угодно должно быть неотъемлемо у всякого человека. Я указал на Соед. Штаты, которые не пускают евреев.

— «Тем хуже», сказал он.

20 ноября.

Чудеса. Статья Кладо («Прибой»). Огромное впечатление. Вызывал его Мирский, затем в. к. Алексей Алекс. Мирский обещался доложить государю о соперничестве двух компаний по покупке линейных крейсеров, причем одной покровительствует Балетта (á bas l'état). Великий князь оправдывался, ссылаясь на свою старость, а месяц тому назад поднял бучу по поводу фельетона Меньшикова, доклад государю и т. д. Кажется, все подалось и почувствовало, что почва болотная, которая может засосать. Статья морского офицера против всего морского ведомства и генерал-адмирала! Это знамение времени.

Был сегодня франц. посол. Разговор о революции. Никакого сравнения с Францией XVIII века, в которой было сильное образованное третье сословие и богатое. Все партии знали, чего хотели и имели свои планы. У нас критикуют, но планов никаких. Земские пожелания «не оригинальны», сказал с иронией посол.

7 декабря.

Вчера умерла Е. О. Лихачева, очень старой. Думаю, что она была моей ровесницей. Когда-то нас связывала с нею крепкая дружба. Благодаря ей, т.-е., ее настойчивости, куплено было и «Нов. Время». На Вл. Ив. она имела влияние. Когда Трубников предложил мне купить «Нов. Время», я, конечно, колебался, потому что не было денег и взять их было не откуда. Некрасов приходил ко мне (я жил в это время близко от него около Бассейной) и говорил, чтоб я не отказывался, но денег все-таки не было. Я бросался всюду и ничего не мог сделать. Сочувствия было много. Лихачев был близок к Кронебергу, варшавскому банкиру, — он что-то важное для него сделал. У него мы и решились просить денег. Лихачев поехал к нему в Варшаву и привез 30 тысяч под его и мою расписку. Когда все уже было кончено, и мне надо было ехать в гл. упр. по делам печати, чтоб подписать условие и уплатить Трубникову деньги (плата была рассрочена), я не решался. Ел. Ос. настойчиво прогнала меня из своей гостиной, где я излагал ей свои опасения и боязнь. Потом начались дрязги, которые трудно рассказывать и длинно. Соперничество Вл. И-ча, иногда мелочное; желание его стоять на первом месте, когда его не признавали; он настоял на редакторстве. Мое письмо к К., им прочитанное. Уплатил сейчас же долг Кронебергу, не сказав мне, и взял все почти из кассы. Это было в февр. 1877 г., когда он редактором не был еще. Мы помирились. Ел. Осип., хотя и обиженная, стояла за меня. Он стал баллотироваться в судьи коммер. суда. Я упрашивал его войти в газету. Не был выбран. Так тянулось вплоть до объявления войны с Турцией. Он уступил и вошел снова в газету. В 79 г. в декабре он решил выйти из газеты, с тем, чтоб я уплатил ему его часть, или он уплатит мне две части. Я колебался, боясь остаться одному. Меня уговорили уплатить ему. Так и было сделано. С тех пор ни его, ни Ел. Ос. я никогда не видал, исключая в Париже, однажды, у Кука, когда мы с женой входили, а он с Ел. Ос выходил. Все женщины и женщины во всем и всегда.