Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Об этом мне известно.

— Но откуда?! — не поверила она.

— Я волшебник и мне открыты тайны мира, тем и удовлетворитесь.

Майрон Синда медленно двинулся по комнате, погружённый в мысли; доски пола скрипели под его весом, руки оставались за спиной.

— Конан Свен пользуется смертью своего сына Балахаса как предлогом, чтобы объявить вас кровным врагом, — вы сказали. Значит ли это, что на самом деле им движет корысть?

— Им движет ненависть к народу Оры, почтенный. Свен сторонник мужского мира. Не скажу, что на Стигге женщины в опале, нет, у них есть немало власти в домах, они понукают мужчинами, когда те возвращаются из походов, но сама мысль о том, что женщина может возглавлять набег, вести корабль, сражаться в стене щитов, противна Свену. Он всю жизнь желал придушить женскую волю Оры, и наконец собрался.

— А что конан Хрейн?

— Хрейн заключил союз со Свеном. Они много лет укрепляли свою власть, так как на островах нет особого единства кланов. Все эрлы чтут конанов, но каждый норовит взбрыкнуть. Также было устроено и на Оре… Я отвлеклась. Свен и Хрейн набирались сил пятнадцать лет, превратили свои владения в почти что нерушимые державы, а потом созвали Великий Лейданг1 и повели его на Ору. Шансов победить не было, я решила передать власть той, кого сочла достойной, той, к кому Свен не мог предъявить кровных счетов. Затем я собрала свой клан и бежала. — Последние слова дались Йофрид с особенным трудом.

# # 1 Л е й д а н г — созванный конаном флот, включающий корабли и воинов всех подчинённых кланов и родов.

— Вы поступили мудро, — приободрил Майрон, любуясь красотой её грусти, — и он наверняка этого не ожидал. Но спрашивал я не о том. Для Хрейна Пожирателя Собак важнее захватить Ору или увидеть вашу отрубленную голову на копье?

Йофрид почти не замешкалась с ответом:

— Насколько мне известно, для Хрейна это по-настоящему личное. Он в трауре со дня смерти своего сына Монго и не единожды лично возглавлял набеги на Ору ещё до создания прочного союза. Хрейн жаждет именно моей крови…

— Прекрасно! — Улыбка Майрона больше походила на звериный оскал.

— Что в этом прекрасного? — воскликнула Йофрид с непониманием.

Но он уже уходил, получив то, зачем явился. Конани ничего не оставалось, кроме как следовать. Она желала задать этому человеку вопрос, что-то узнать, но не могла найти в себе слов. Неясное чувство лишало её покоя со дня их первой встречи…

— Вам нужна помощь, почтенный.

— Нет.

— Возьмите с собой хотя бы Хейдрун и Бергдис. Кнуда Косолапого сопровождает шаман, несущий в своём сердце зло, он едва не потопил нас в море.

Седовласый притворился, что не слышит, лишь улыбнулся напоследок да поднял своего скакуна в небо. Конани смотрела ему вслед, бессильно сжимая кулаки. Потом она совершила порывистое движение, отбрасывая что-то незримое.

— Как Улва чувствует себя?

— Она полностью здорова и полна сил, — ответила Бергдис.

— Мальчик одарённый целитель, лучший из всех виденных, — добавила Хейдрун.

Йофрид кивнула своим мыслям.

— Тогда вот ей мой приказ…

* * *

Тот день Майрон провёл взаперти, внутри своего кабинета. Он попросил ученика о покое чтобы сосредоточиться на воздухе, наполнявшем тело и исходившем вовне. Часы пролетели прежде чем седовласый открыл глаза. Вечер настал, — о том твердил внутренний хронометр.

Он поднялся и открыл шкаф, где в футляре с бархатными гнёздами лежал его старый посох, разобранный на сегменты и давно не используемый. Самый драгоценный дар, символ призвания, опора могущества… и совершенно ненужный предмет после омертвения астрального тела.

Но кроме посоха шкаф хранил и другие артефакты. Внутри лежал в ножнах длинный кинжал с навершием в виде совиной головы и хрустальным лезвием, от которого шёл мороз. На подставке покоился небольшой чёрный арбалет, украшенный изображениями разных падальщиков и с прикладом в виде распахнутой шакальей пасти. Тускло поблескивал белой рукояткой атам самого Майрона; его зачарованное бронзовое лезвие могло резать камни и металлы, однако теперь в нём не осталось нужды. В подвешенной кобуре покоился пистолет с колесцовым замком, самый обычный, но заряженный керберитовой пулей, способной убить любого волшебника. Наконец, внутри лежал цилиндр чёрного металла. С одного конца он был плоским, с другого же находился крупный красный кристалл аловит огранки «бриллиант».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Майрон взял цилиндр в руку, ощутил его тяжесть, присоединил к живым пальцам бронзовые, — длины Светоча Гнева хватало на полторы ладони.

Седовласый создал этот необычный меч на излёте своей практики, когда заклинания ещё слушались, но он знал, что со временем потеряет контроль над Даром. Чертежи Майрон добыл из старых книг, которые нашёл в Шангруне. Извёл много попыток, много материалов, но преуспел. Оболочка из чёрного чугуна, сердечник из чистого золота, проецирующий элемент — огненный кристалл аловит. Такая простая конструкция, но такие сложные заклинания. Кроме того, оболочка и сердечник были разделены прослойкой свинца глубокой отчистки, который мог изолировать некоторые виды энергий и придавал рукояти дополнительный вес.

Майрон прицепил кобуру к поясу, достал из шкафа два кожаных ремешка со вшитыми магнитами и затянул их на левом предплечье, после чего прилепи к магнитам Светоч Гнева. Прежде чем закрыть дверцы шкафа, он снял с крючка бархатный мешочек. Оттуда на ладонь выпал кусок магического янтаря, содержавший маленький тёмно-сиреневый кристалл.

Накинув плащ и взяв из корзины у двери двуручный меч, Майрон переступил через порог. Когда он выводил торгаста во двор, у ворот конюшни ждал Обадайя. Ученик переминался с ноги на ногу и ёжился как от сырости, хотя воздух был бархатно-тёплым.

— Я постараюсь вернуться не позже рассвета. Пригляди за усадьбой, рассчитываю на тебя.

Отрок шмыгнул носом, его губы шевелились слегка, глаза избегали прямых взглядов, а на красивом лице появлялись красноватые пятна. Невольно Майрон вспомнил, каким был его ученик в день встречи, такой спокойный, безмятежный ребёнок. Лишь позже, когда они по-настоящему сблизились, рив понял, — это была защита. Обадайя слишком многое увидел и понял в свои восемь лет, он заперся от мира внутри собственной головы и смотрел на всё как сквозь мутное стекло, дабы не раниться больше.

Теперь мальчишка оправился настолько, что полноценные чувства не давали ему покоя и Майрон не мог решить, гордиться этим, или волноваться.

— Вам нужна помощь?

— Нет.

— Вы хотите призвать обитателей чащобы? Если так, то прошу, не надо!

— Оби, — бронзовые пальцы коснулись подбородка мальчика и подняли его лицо. — Не беспокойся. Ни за мою жизнь, ни за жизни людей, явившихся с севера. Я предложу им выбор и буду молить Господа-Кузнеца, дабы Он послал им мудрость выбрать правильно. Ты тоже помолись, в молитве мы редко получаем ответы, но обретаем спокойствие духа и силу для жизни.

Сказав это, Майрон поднялся в седло и торгаст поскакал, унося своего всадника от земли, но не от её тягот. Тревога навалилась на отрёкшегося волшебника, хотя он и не боялся того, что вскоре могло произойти. В тот миг седовласый видел себя курителем мока1, который смог преодолеть сие гибельное пристрастие, но вновь очутился в шаге от срыва. И это чувство возбуждало.

# # 1 М о к — сильнодействующий наркотик.

Пока чудесный конь скакал в небесах, Майрон Синда предавался воспоминаниям, смотря на прошлую свою жизнь как на чужую. Многие дела остались в его памяти, теперь они выглядели как дела кого-то другого. Добрые и дурные. Но лишь до тех пор, пока сердце не содрогалось от стыда и угрызений совести, а в животе не разрасталось пламя гнева. Это ведь он сделал. Всё это натворил он. Стыд, вина, они жили внутри Майрона как впавшая в спячку болезнь, которая могла пробудиться в любой миг. Особенно страшен был гнев, и лишь один только человек ограждал седовласого от погружения в звериное неистовство, — Обадайя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})