Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

Снэульв расхохотался – он тоже видел ход мысли бывшего противника и оценил, что кулаками сумел-таки прибавить ему ума.

– Развяжи. – Он протянул Загляде руку.

Удивленно двинув бровями, она опять послушалась и развязала ему тесемку на рукаве.

Благодарно кивнув, Снэульв поднял рукав рубахи до самого плеча, согнул руку. Потом он разжал кулак и показал Спеху ладонь. Тот следил за всем этим с таким явным недоумением на лице, что Загляда тихо смеялась. Она уже поняла, что Снэульв хотел сказать. Снэульв посмотрел на нее.

– Ты будешь переводить мои слова или сама объяснишь этому… славному любимцу Всплеск и Волны, так его называл Тормод?

– Сама объясню, – сказала Загляда и обратилась к Спеху. – А это все к тому, брате мой милый, что весло на морской ладье под три-четыре сажени, не чета нашим веслам на стругах. Ты и по реке-то плавать маешься, а погляди на те весла, что Тормод приготовил, да подумай, как будешь ими ворочать по полдня. Уразумел?

Спех озабоченно скривил рот и кивнул. Ему не требовалось и даже совсем не хотелось сейчас поднимать собственный рукав.

– А теперь скажи ему вот что, – добавил Снэульв. – Сейчас его возьмут на корабль только гребцом, и то для него это будет честь. Но ему будет очень тяжело. Так тяжело, что не раз потянет броситься в объятия Ран. А вот если он будет умным и женится на сестре Маленького Тролля, то уже на другой год сможет поплыть за море на своей собственной ладье. Она будет нагружена его собственными мехами, но на веслах будут сидеть другие. А он будет смотреть по сторонам и считать серебро. Если он умеет считать хотя бы до трех.

Последнее Загляда не стала переводить. Спех с вниманием слушал эту речь, и на его лице постепенно проступало глубокомыслие. Ему не хотелось признавать правоты своего давнего обидчика, но от правоты этой было некуда деться. Тяжесть кошеля с серебром гораздо приятнее тяжести весла. Не надо быть мудрецом, чтобы это понять. И Загляда подумала, что Мансикке, пожалуй, недолго осталось ждать своего жениха.

А Снэульв снова протянул к ней руку. Он ничего не сказал, но Загляда и сама догадалась. И пока Спех обдумывал советы, она старательно завязала тесемку на рукаве Снэульва.

В начале месяца зарева[214], в самый Велесов день[215], посольство князя Вышеслава отправилось в далекий путь. Провожать их собралось множество народу из Ладоги, из поселений волховского пути, даже из Новгорода: слишком много людских судеб зависело от успеха посольства. Караван из пяти ладей отошел от Олеговой крепости и направился вниз по Волхову, впервые со времен набега тревожа Ящерово ложе. Столб густого дыма поднимался им вслед со двора святилища в Велеше, благословляя в дорогу.

Так началась осень 997 года, несчастливого и для южных, и для северных русских земель. Но, как скажут на Руси позже: «Зла бегаючи, добра не постигнута; горести дымные не терпев, тепла не видати. Злато бо искушается огнем, а человек напастми; человек, беды подъемля, смыслен и умен обретается. Аще кто не бывал во многих бедах, несть в нем вежества»[216].

Глава 8

Проводив посольство, князь Вышеслав не торопился уезжать из Ладоги. Княщина, как видно, пришлась ему по душе. Не чванясь родом и званием, он не сторонился простых людей и, к удивлению боярыни Ильмеры, целыми днями сидел среди дружины в гриднице, как привык с самого детства. И нередко рядом с ним сидел Тормод. Молодому князю полюбились его рассказы и предания, он с удовольствием слушал, часто посмеивался, но не пропускал мимо ушей мудрости старого норвежца. Он даже старался запоминать слова северного языка и однажды позвал Тормода с собой в Новгород.

– У меня тоже есть нужда в добрых кораблях! – сказал ему Вышеслав. – И я хочу наконец научиться понимать язык моей матери. Не возьмешься ли ты меня обучать? Видно, от вашего племени никуда здесь не деться, – со вздохом добавил молодой князь, и Тормод с лукавым сочувствием закивал.

– Это сказано мудро! – одобрил норвежец. – Но добрые корабли для тебя я лучше буду строить здесь, поближе к морю. Ехать в Новгород мне… э, Бьерк-Силвер, как лучше сказать?

– Помилуй, княже, не лишай меня отца названого! – ответила вместо него Загляда. – Эйрик и то смиловался.

– А мы и тебя возьмем! – весело предложил Вышеслав. – Как же такую красавицу оставить!

Загляда смутилась, а Тормод подумал, что теперь все наоборот. Эйрику ярлу нужен был корабельный мастер, и поэтому он хотел взять с собой девушку; конунгу Висислейву нужна девушка, и поэтому он хочет взять с собой старого Белого Медведя.

– Послушай, что я тебе расскажу! – Тормод тронул Вышеслава за локоть. – Эта старая повесть, но в ней много пользы для конунгов. В ней говорится о Харальде конунге. Он жил пять или шесть поколений назад и был славнейшим из всех конунгов в северных странах. Харальд конунг послал своих людей привезти к нему одну девушку – ее звали Гюда, она была очень красивая и очень гордая. Но Гюда ответила, что для нее мало чести ехать к конунгу, у которого земли всего ничего.

«Вот если бы нашелся конунг, который подчинил бы всю Норэйг, к такому я пошла бы с радостью, – сказала она. – Если Харальд конунг сумеет это сделать, тогда я стану его женой».

Гонцам ее ответ показался дерзким, но их было мало, и они не могли увезти ее силой. Пришлось им вернуться к конунгу ни с чем и передать ему ее ответ.

«Эта дева дерзка и неразумна, – сказали они конунгу. – Ты должен послать за ней большое войско и привезти ее к себе с позором».

Но Харальд конунг ответил:

«Мне не за что мстить ей. Скорее я должен быть ей благодарен. Удивительно, что мне самому не пришло это в голову. Я подчиню себе всю Норэйг и буду править в ней один, как конунги свеев и данов!»

И он дал обет не стричь и не чесать волос, пока не подчинит себе всю Норэйг, и за это его прозвали Харальд Косматый…

Слушая Тормода, Вышеслав смотрел на Загляду и думал, что если бы она потребовала от него какого-нибудь подвига в награду за свою любовь, он бы тоже многое сделал. Вот только объединять всю Русь ему не придется – она и так вся в руках его отца, киевского князя Владимира. Нет на свете другой такой огромной державы, как Русь, раскинувшаяся от Варяжского до Греческого моря!

А Загляда думала, какие странные девушки в северных странах. Если эта Гюда любила конунга, то зачем ей вся Норэйг? А если нет – то разве земля и подати сделают его лучше? Конечно, в любви богатого конунга больше чести. Но сама Загляда, думая о Вышеславе и Снэульве, о чести и любви, не колебалась в своем выборе.