Вейн - Инна Живетьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Егорушка, живой!..
Кто-то сел рядом. Юрка покосился: Грин. Конечно, куда без него.
– Она же Ласовская, – сказал, лишь бы не молчать.
– Девичья фамилия. По мужу Натадинель.
Собачий лай во дворе не утихал, к нему присоединились испуганные вопли. В распахнувшую дверь ворвались васяки, следом еще какие-то люди. В руке у Егора мелькнул пистолет. Грин стремительно поднялся.
– Убрать все! – скомандовали от порога. – Хозяин, острый нож. Иглы. Горячей воды. Лампы принесите, темно.
Загалдели посетители. Вскрикнула девушка, та самая, замотанная платком. Кто-то ринулся к столу, с грохотом полетела посуда. Это же Дан!
Васяки расступились, и Юрка увидел Хельгу. Она лежала на носилках, запрокинув голову. Рубашка ее намокла от крови.
– Где врач? – спросил худющий парень с длинными светлыми волосами.
– Здесь, – отозвалась Олза. – Но я терапевт.
– Ассистировать сможете?
Женщина кивнула.
Дан поднял Хельгу и осторожно переложил на стол. Загорелись лампы, растолкав по углам тени. Васяки кинулись вон из трактира, прикрывая глаза ладошками.
Притопала Желька с корзиной рукоделия.
– Вот, других игл нету!
– Приготовьте, – отрывисто бросил парень Олзе. – Хозяин, нож. И еще один подержите в водке.
Затрещала ткань. Юрка увидел оперение болта, торчащего из Хельгиного живота, и его замутило.
Из полумрака вдруг появилась девушка. Она стянула косынку – пепельные, такие же, как у лекаря, волосы упали на плечи. На побелевшем лице горели желтые глаза с тигриной прорезью зрачков.
– Иринка, не надо! – дорогу ей преградил менестрель, грязный до неузнаваемости. – Поздно. Я не успел.
Девушка схватила себя за горло и сжала пальцы, но все равно прорвался утробный вскрик. Игорь притиснул ее к груди и повернулся, отгораживая от людей.
– Вода, – растерянно сказал трактирщик. Он с трудом удерживал полную кастрюлю.
– Мыло и полотенце, – попросил лекарь. – Чистую одежду, лучше какой-нибудь фартук и халат.
Умчалась Желька. Лиза метнулась на кухню.
Парень закатал рукава и долго плескался в тазу, потом тщательно вытирал каждый палец. Чего он возится, рассердился Юрка, Хельга же умирает!
– Как вас зовут? – спросил лекарь у матери Егора. – Ола? Вы из верхнего мира? Хорошо. Ну, помоги нам Двуликий!
– Дан, – окликнул менестрель. – Уйди оттуда.
Вейн упрямо мотнул головой.
– Отойдите, – строго велела Олза. – Вы мешаете.
Ее послушался. Сделал назад шаг, другой.
Девушка с тигриными глазами посмотрела на вейна. Ее ненависть была такой густой и осязаемой, что у Юрки перехватило дыхание.
– Ну что? – хрипло спросил Дан. – Довольна?
Губы у йоры дернулись.
Вейн рванул через голову шнурок. С размаху ударил о край лавки глиняной подвеской и швырнул разбитый амулет.
– Молись, жрица!
Сам опустился на колени и вытянул руки, сомкнув в кистях.
– Все, что хочешь. Сам приду, безоружный, но чтобы она жила!
Кусочки глины осыпались у Йорины под пальцами. Девушка покачнулась. Не держи ее менестрель – упала бы.
– Ты же отдал, – недоуменно сказал Игорь, глядя на каменный полумесяц.
– Подделку.
– Они же проверили!
– А я зарядил на базаре, так, по мелочи, лишь бы фон был. Не думал, что его приведут, – Дан показал на лекаря. – Чуть не обделался, когда увидел.
Йорина высвободилась из рук менестреля и встала напротив хирурга. В левом кулаке она сжала амулет, правая легла раскрытой ладонью на лоб Хельги. Голос жрицы то истончался до шепота, то поднимался криком. Она просила, умоляла, угрожала, требовала. Спорила с той, с которой воевал хирург.
«Не умрет», – понял Юрка. Так ясно, словно кто шепнул ему на ухо.
– Боже Всевышний! – выдохнул Игорь. – Это же… Смотрите! Он – врачует, она – дарит надежду. Вот почему у жрицы родился мальчик. Брат и сестра – новое воплощение Двуликого!
Ахнула Желька. Испуганно перекрестился Тобиус.
Дан спрятал лицо в ладонях и заплакал.
В углу гомонила компания, поглядывая с почтением на испачканный стол. Во дворе громко – даже тут было слышно – рассказывали подробности операции. Много врали, и кто-то сокрушался, что приехал поздно.
Желька водила по доскам мокрой тряпкой. Кровь сходила плохо.
Парень-хирург привалился к стене. Он закрыл глаза и положил на колени руки ладонями вверх. Напротив сидела жрица, выпрямившись и высоко подняв голову. Лица у брата и сестры казались одинаково уставшими.
Сверху сбежала Лиза, попросила у Жельки еще одну простыню.
– Как Дан? – спросил у нее Грин.
– От постели не отходит. Молчит. Олза не гонит, говорит, ему так легче.
Желька бросила в таз тряпку и поманила Лизу за собой. Хлопнула дверь под лестницей.
– Да-а-а, – вздохнул Тобиус и ушел за стойку.
Вернувшись, выставил на стол пыльную бутылку темного стекла.
– Налейте, что ли!
К бутылке потянулся Грин. Отмерил всем поровну, не обойдя ни девушку, ни мальчишек.
– Ну, чтоб жила.
Кружки столкнулись боками.
– Будет, – пообещал лекарь и посмотрел на сестру.
Йорина кивнула.
– Ее молитвами и твоими стараниями, – сказал менестрель. – Про амулет-то сразу понял, что фальшивка?
– Конечно.
– Что же не выдал?
Лекарь дернул уголком губ:
– Кому? Арерам?
– Ну да… Эрик, верно? Я – Игорь, – менестрель протянул руку.
Жрица метнула на него взгляд из-под ресниц, но смолчала.
– Алекс, – представился Грин.
Игорь удивился:
– Эй, ты же говорил: Витька. Виктор Зеленцов. Я точно помню! Парня вон по твоему следу отправил, – он кивнул на Юрку. – Еще увидел, подумал: надо же, нашел! Фантастика!
У Юрки зашумело в ушах. Испуганно посмотрел на него Егор.
– Да какой я уже Зеленцов! – отмахнулся вейн. – Сто лет прошло. Тебя бы не встретил, так и не вспомнил. Просто, ну, хорошо тогда сидели, трактир славянский, ты – земляк, песни наши поешь. Сам не понял, как выскочило.
– Нет, – перебил Юрка, и Егор почему-то взял его за руку, точно они собирались идти через узел. – Вы – Алекс Грин. Дан спрашивал у вас про Зеленцова! В «Хрустальном колокольчике»!
– Когда? А-а-а, ты про то. Не спрашивал он. Мы про Вцеслава говорили, а потом он языком еле ворочал.
Юрка помотал головой. Это неправда!
– А почему Грин-то? – заинтересовался Игорь.
«Пусть он молчит, – подумал Юрка. – Пусть заткнется!»
– Да… глупо вышло. Я только начал на Середину ходить. Молодой, борзый, море по колено. А тут англичане подвернулись. Мы за встречу. Познакомились. Я им: «Виктор Зеленцов», они повторить не могут. Я опять: «Зеленцов, ну, зеленый, зелень». Смеются: «О, Виктор Грин». Я мальчик начитанный, возражаю: «Грин – Александр». Они: «О, Алекс!» Ну и черт с вами, думаю. Утром встал, башка трещит, а на меня мужик кидается, вчерашние собутыльники сосватали. Кричит: «Алекс, вы можете!» Елки зеленые, меня тогда хоть горшком назови… Ну, с того клиента еще потянулись, искали как Грина. Чего народ путать? Да и, признаться, понравилось: как же, дома обычный студент Витя Зеленцов, а тут – Алекс Грин, вейн по особым поручениям. Возраст такой был, сами понимаете.
– Романтика в одном месте играла, – подсказал Игорь.
– Не без этого, – согласился Грин и повернулся к Юрке: – Зачем искал-то?.. Что с тобой? Тобиус, воды!
– Не надо! – крикнул Юрка.
Задергался уголок глаза, обожженный в межсезонье, прижал его пальцем.
– Я… искал, да. Хотел сказать…
Нет, этого не может быть! Грин – его?..
– Сказать… Что я вас ненавижу! Из-за тебя погибла мама! Других спас, а ее – убил!
Грин растерянно смотрел на него.
– Ты бросил ее и сбежал!
– Юра… Господи, боже мой! Да, мне приходилось уходить, когда было поздно. Иногда я просто не успевал. Наверное, твоя мама…
– Моя мама – Дарья Жданова! Она погибла на шоссе, возле остановки. Возле вашего узла!
– Какой остановки?
– Той самой! Не помните?
– Постой… Дашка?! Погибла?!
– Не смейте, – жестко сказал Юрка, вставая. – Не смейте ее так звать. Бросили одну, беременную, а потом позвали на шоссе. Зачем?
– Ничего не понимаю. Я не звал.
– Врете!
Грин переменился в лице.
– Даша ждала ребенка? От меня? Юра, ты?!.
Он коротко усмехнулся:
– Дошло. Здравствуй, папочка!
Вейн тоже поднялся, но Юрка отскочил.
– Не подходите ко мне. Слышите, вы!.. – Он отступал, пока лестничная балюстрада не ударила в спину. – Иди к черту!
Перемахнул разом через несколько ступеней и бросился в свою комнату.
Грин рванулся за Юркой, но его удержала девушка с тигриными глазами.
– Не сейчас, – повелительно сказала она.
Вейн обмяк, повалился на лавку.
– Я не знал. Чем хотите клянусь! Даша ничего не говорила. А у меня срок… Я, когда шел, понял, что это последний. Вернусь, застряну навсегда. Ее было не вытащить – индивидуальная сопротивляемость. Ну, думаю, молодая, полюбит другого. Письмо написал, чтоб не ждала. Скинул почтовиком через слабенький узел где-то в Канзасе. Мне в голову не приходило…