Вейн - Инна Живетьева

– Как вы думаете, куда нас? Как вы думаете? – тоненько повторял девичий голос.

– В Белый карьер, – ответил из глубины мужчина. – Не пищи! Без тебя тошно.

– Прекратите пугать! – строго велела женщина. – Проверят документы и отпустят.

– А если у меня нет документов?

– Назовешь адрес. Соседи подтвердят, что ты там проживешь.

«Черт, у меня ни документов, ни адреса», – подумал Юрка. Вот дурак, говорили же ему, чтоб не совался на площадь!

– Ну да, отпустят. У меня так брата угнали.

Загалдели, вспоминая, кого еще увезли и с концами.

– Скорее бы уж повесили пащенка, – буркнул кто-то.

В грузовике замолчали. Стало слышно, как тарахтят мотоциклы. А потом прорезался звонкий мальчишеский голос:

– Трусы! Отсиживаетесь, пока другие воюют!

– Заткнись, щенок! – по-бабьи взвизгнул мужчина. – Эти другие улепетывали, только пятки сверкали!

– А Старая крепость? А партизаны?

– Где они, твои партизаны? Вон командирского сынка и того выручить не могут. Нас подавно…

Грузовик качнуло на повороте, Юрка лязгнул зубами.

– Говорят, в лагерь отправляют, под Петухово. На торфоразработку, – тоскливо сказала женщина. – Голодно там. Люди мрут, как мухи.

– Вы бы, дамочка, лучше документики приготовили, чем панику разводить.

– Не знаете, там обыскивают? А? Кто слышал?

Юрка машинально провел по бокам: пустые карманы. Чужие штаны, футболка…

И бирка с фамилией Натадинеля!

Дернул за цепочку. Снять, бросить под ноги. Темно, тесно – не заметят. Даже если найдут, не докажут, что его.

Толчок. Замолчал мотор. Приехали.

Ждать пришлось долго. Из машины вытаскивали по одному и заводили в комендатуру. Брезент накалился на солнце. Кому-то у кабины, там, куда совсем не проникал свежий воздух, стало дурно. Запахло рвотой.

– Следующий! – Полицай откинул полог. – Давай, парень!

Ноги затекли, и Юрка неуклюже спустился. Дулом автомата его подтолкнули к двери.

В коридоре слышался металлический стрекот пишущей машинки. Прямо на полу грузно сидела женщина, прижав к груди узелок.

– Сюда!

В душном кабинете работали двое зейденцев, и к каждому была приставлена барышня с пишущей машинкой. Один был занят, допрашивал пожилого мужчину. Тот отвечал с готовностью, и барышня резко ударяла по клавишам. Юрку пихнули к другому. Офицер раздраженно оттянул ворот рубахи, подул себе на грудь и спросил:

– Документ? Фамери?

Барышня подняла на Юрку водянистые глаза с густо накрашенными ресницами. Ее руки замерли, готовые при первом же звуке броситься на клавиатуру.

– У меня нет документов.

– Фамери?

Фамилия? Юрка перемялся, посмотрел в залитое солнцем окно. Интересно, Грин ждет его в интернате или мечется по улицам?

Офицер вытер платочком вспотевшую шею и поторопил, коверкая слова:

– Отвейчать! Быйстро!

Пальцы непослушные, точно на морозе. Юрка разжал кулак и протянул на ладони бирку.

– Моя фамилия Натадинель.

Лязгнула машинка, напечатав одну букву, и замолчала.

…Поспать ему, конечно, не дали. Закончился день, прошел вечер, и наступила ночь. Горела лампа, свет бил по глазам.

– Я сам пришел в город, – в который раз повторял Юрка. – Просто хотел посмотреть, кого собираются повесить вместо меня.

Связанные руки, вывернутые за спинку стула, давно занемели. Футболка прилипла к спине, главное было – не шевелиться.

Пару часов назад приводили Талку и какую-то женщину. Не успел испугаться, как девочка мотнула головой:

– Я же говорила: не знаю! Может, он, может, и нет.

Женщина смотрела на Юрку со страхом.

Потом была девица, завитая, как пудель. Она недоуменно разглядывала мальчишку, но тоже ничего конкретного не сказала. После нее в кабинете долго воняло приторными духами.

На краю стола графин с водой. Сверкал под лампой, заключенной в блестящий раструб. Когда ее направили Юрке в лицо, он по-дурацки хихикнул: ну как в кино!.. А теперь запеклись губы. Пот стекал из-под волос и разъедал ссадину на щеке. Ничего, осталось продержаться половину суток. А там: дорога на площадь, узел – и все. Умники, ломали головы, как опередить охрану. Элементарно! Нужно, чтобы в грузовике был вейн, а Егора – выпустили.

Каждый вопрос звучал дважды. Сначала непонятно; голос у зейденца сухой и шершавый, точно крупнозернистая шкурка. Потом в переводе, тускло и невыразительно.

– Когда ты вышел из Лучевска?

– Неделю-две назад. Или больше, не считал.

На пальце у офицера раскачивалась бирка, изредка задевая стол. Юрка морщился от резкого звука.

– В Лучевске что делал?

– Искал мать. Десять раз уже говорил.

– Врешь. Ты – связной.

Юрка опустил воспаленные веки, и его тут же ударили по затылку.

– Ага, связной… Приперся, как идиот, на площадь.

Лицо горело. Дергался уголок глаза.

– Назови адреса, где проживают семьи комсостава.

– Я не знаю.

Тот, что стоял позади, ухватил за связанные руки и дернул вверх. Юрка вскрикнул от боли.

– Правда, не знаю! Мы только весной приехали! Какое мне дело до комсостава? Мне что с ними, в пристенок играть? Я с интернатскими водился!

Зейденец, откинувшись на спинку кресла, брезгливо выпятил губу. Брякнул об стол биркой с фамилией Натадинеля.

Только половину суток – и все закончится.

С шорохом развернулась карта.

– Покажи, как ты шел из Лучевска.

Юрка моргнул. Рисунок расплывался перед глазами.

– Не знаю. С попутчиками. Они шли, и я шел. По дороге.

– Покажи!

Ухватили за шею и ткнули в карту, как нашкодившего кота.

– У меня тройка по географии! – заорал Юрка и обмер. Вот фишка, если тут другие отметки!

Из разбитого носа падали красные капли.

В кабинет кто-то входил, выходил. Разговаривали. Офицер показывал бирку, ее разглядывали с интересом. С тем же интересом смотрели на Юрку. Больше ничего не спрашивали – уже хорошо. Еще бы выключили эту чертову лампу!

Опять стукнула дверь. Голоса.

– Знаешь его?

Юрка обернулся. После яркого света с трудом разглядел… Егор! Черт возьми! Почему его не отпустили?!

– Знаешь?

– Нет.

– А ты?

Егор покачал головой. Он казался очень спокойным.

– Смотри, ты же хотел, – через переводчицу велел офицер Юрке. – Это его собираются повесить вместо тебя.

Снова звякнула о стол бирка. Натадинель вздрогнул.

Ой, блин! Этот дурак же сейчас признается! Никогда еще не приходилось соображать с такой скоростью. Юрка крикнул, пустив «петуха»:

– Чего, правда? Забавные путаются тут узлы!

Два последних слова он выделил, бросил Егору в лицо. Да пойми ты! Кажется, сообразил. Опустил ресницы, сжал губы.

Офицер перевел взгляд с одного на другого. Раздраженно махнул:

– Вегфур!

Натадинеля вытолкали в коридор. Может, теперь отпустят?

– Где ты жил в Лучевске?

– В подвале, – буркнул Юрка.

– Каком?

– Дом. Трехэтажный. Кирпичный.

– Улица?

Твою мать!

– Не помню, там не было таблички.

– Ты все врешь. Ты не из Лучевска. Ты из партизанского отряда.

Зейденец рявкал, переводчица говорила тихо. Тот, что стоял за стулом, переминался с ноги на ногу, поскрипывали доски.

Осталось меньше половины суток. В конце концов, этот козел тоже должен когда-то отдыхать.

Как же хочется пить…

Глава 28

На соседней скамейке громко спорили два старичка, оба глухие. Голубь топтался на рыцарском шлеме, примериваясь его обгадить. С визгом носились вокруг памятника дети. Газетчик, забравшись на постамент, выкрикивал заголовки. Про Йкам в свежей прессе – ни слова. А какая была бы сенсация: жрица прячется в заштатном трактире. Но Игорь уговорил Тобиуса помалкивать о гостье, убедив, что проблем с того выйдет больше, чем прибыли. Девушка и девушка, мало ли кого менестрель приволок? Они такие, на баб падкие.

– Эй, ты меня вышаривал?

Игорь повернулся.

– А ты – Грешка?

– Ну.

Пацан независимо поддернул штаны и заложил большие пальцы за пояс. Поверх грязной рубахи у него висел новенький амулет – разноцветный шарик. Заговор на веселую, безбедную жизнь. «Эх ты, бедолага», – подумал Игорь.

– Говорят, тебе недавно заработок перепал.

Взгляд у мальчишки стал настороженным.

– Я могу подбавить, – менестрель позвенел в кармане мелочью.

– Че надо?

– Ты нашел вейна по имени Дан Уфф и передал ему послание от хозяина «Речного попрыгунчика». Меня интересует, что было в свертке и на словах.

– Ага, а мне потом башку проломят.

– Не смеши. Про это знает каждый второй шкет.

– Вот их и тыркайте.

Игорь, конечно, уже спросил.

– Но только ты видел, как вейн отнесся к известию. Расскажешь все подробно, заплачу серебрушку.

– Две.

– Ты нахал, парень, – Игорь кинул ему монету. – Вторую после. Я слушаю.

– Тряпка была, красивая, с вышивкой. В ней волосы. Мяконькие, белые.

Один такой сверток лежал у менестреля в кармане, перекупил у запасливого беспризорника. Лоскут от поморской рубахи, судя по ярким ниткам – женской. Волосы срезаны неровно, кажется, прядь отхватили ножом.