Вейн - Инна Живетьева

Солнце светило в лицо, и Юрка прикрыл глаза. Жгло под веками. Во рту скопилась кислая слюна, глотал ее и никак не мог пропихнуть в горло. «Да соберись ты!» На все про все меньше минуты. Он должен успеть! Иначе…

Послышались голоса, стукнуло по кузову. Юрка повернул голову.

Натадинель смотрел на него, с силой прикусив губу. Конвоир толкнул прикладом, поторапливая, и Егор сел рядом. Коснулся плечом плеча. Один солдат встал над ними, другой – у заднего борта. Поехали.

Это что же, решили повесить обоих, и пусть подполковник сам разбирается, кто приходился ему сыном?

– Почему тебя не отпустили? – яростно прошипел Юрка, словно Егор был в этом виноват.

Солдат пнул, метясь в косточку на щиколотке:

– Швеген!

Юрка подобрал ноги и уперся пятками в днище. Мотало на кочках, несколько раз больно приложило спиной.

Если на площадь, то после перекрестка направо. Ну?.. Сперло дыхание. Да, есть, качнуло на повороте! Связанный Егор не удержался, ударил плечом и успел шепнуть:

– А ты почему?! Ты же про узел!..

Конвоир с руганью навел порядок.

Грузовик четко следовал маршрутом, вызубренным Юркой наизусть. Проспект. Арка. Запертый магазин. Ветки акации с шорохом задели борт. Мотор взревел на горке. Сейчас… Но едут слишком быстро! У него не получится!

– Юрка, я им скажу.

– Заткнись!

Вот она – улочка. Один дом, второй, третий… Юрку затрясло, точно на морозе. Он не успеет!

– Держись за меня, крепко, – шепнул Егору, а сам подумал: «Чем? Связанными руками?»

Да хоть зубами, если жить хочет!

Рявкнул клаксон. Грузовик дернулся и влетел одним колесом на тротуар. Юрку швырнуло грудью на борт – аж в глазах потемнело. Сверху шлепнулся Егор. Какого черта?!. Приподнял голову и увидел рассыпанные дрова. Грохотало что-то железное, кажется, перевернулась тачка. Оправдывался знакомый голос, мешая пшелесские и зейденские слова. Это же Грин!

Быстро, узел. Вот он, левый передний угол кузова вписался точно в центр. Немножко не дотянули. А если машина сдвинется, то и вовсе пройдет стороной.

Солдат показал дулом автомата: обратно. Медленно, неуклюже дергая связанными руками, Юрка сел. Рядом возился Егор, смотрел отчаянно.

Метнуться сейчас – выстрелят в спину. Пуля найдет его быстрее, чем он схватит ориентиры.

«Трус! Делай что-нибудь!»

Рывком поднялся на ноги, и тут же закричал конвоир. Размахнулся ударить…

– Хватай! – дико заорал Юрка.

Егор стукнулся коленями о дно грузовика, пальцы дернули за штанину. Юрка падал плашмя, даже не пытаясь смягчить удар. Лицом – на угол борта, как в замедленной съемке. Успел разглядеть железный крепеж. Треснуло дерево рядом с болтом, плюнуло щепками. Пуля. «Ориентиры, дурак!»

Швырнуло в лицо комок раскаленного снега. Юрка ослеп, захлебнулся им – и собственной кровью. Резануло, совсем как в пыточной, когда растянули между полом и потолком. Тело сминало болью, и показалось, что все – ожидание в камере, грузовик, дорога – только привиделось. Сейчас плеснут водой: «Очухался? Говори!» Бетонные стены, измазанные красным…

…Запах дедова табака…

«Ориентиры!»

Плечи горели. Егор попробовал шевельнуться и еле сдержал стон. Он лежал ничком, вывернув связанные руки. В рот набилась земля. Закашлялся, отплевываясь, и свежий воздух потек между губами. Получилось… выскользнули… Он то ли всхлипнул, то ли засмеялся – сам не понял.

Опушка леса. Белые стволики берез вперемежку с осинами. Запах дыма и голоса в отдалении, слов не разобрать, но точно не зейденский и не пшелесский.

Перекатился на спину. Небо. Такое, что…

– Я уж думал – все! – тот крик, которым давился в камере, сейчас раздирал горло: – Все, конец! Совсем конец! Слышишь?!. Юрка! Ты чего?

Упираясь локтем, цепляясь зубами за одежду, Егор перевернул его и испуганно отшатнулся. Лицо было серо-зеленым, глаза ввалились, кровь под носом, на подбородке и возле уха. Изо рта тянулась розовая нитка слюны. Егор дернулся, пытаясь выпутаться из веревок, выругался и прижался ухом к Юркиной футболке.

Черт!

– Эй, кто-нибудь! Помогите!

Орал, надрываясь, и из-за деревьев набежали люди в ярких лохмотьях, с раскрашенными лицами. Они тарахтели на ломаном всеобщем, теребили узлы, причитали над Юркой.

– Васяй! Гости!

– Пустите! – Егора тормошили, точно плюшевого медвежонка, он еле вырвался.

Юрку укладывали на носилки из жердей и пестрых тряпок.

– Куда вы его?

– Деревня. Гости. Васяй!

– Он же…

– Вейн! Мы знать! Мы помогать!

Егор потер лоб.

– Вы – васяки?

Ему радостно закивали в ответ.

– Плека, – ткнул себя в грудь тот, что с оранжевыми полосами на лице. Показал на носилки: – Ю-р-ра!

– Да, правильно. А я – Егор.

– Егор! Гость!

Васяки тащили носилки, точно энергичные муравьи – дохлого жука. Егор еле поспевал за ними, с тревогой поглядывая на Юрку.

– Надорвался, – цокнул языком Плека.

– С ним очень плохо?

– Да. Плохо. Вылечим.

– Его обязательно надо вылечить!

Плека махнул рукой:

– Там. В деревне.

Егор увидел маленькие домишки – кривые, обмазанные белой глиной. На стенах были намалеваны улыбчивые солнышки, птички и цветочки, на стрехи навязаны разноцветные ленточки. Стояли домики хаотично, не признавая переулков и подворий. Только посредине тянулась широкая дорога, в центре которой темнел круг, вымощенный черными от сажи камнями. Суетились васяки, укладывая на него хворост. Носилки с Юркой тащили туда.

Прибежали девушки, от звона их голосов Егор совсем оглох. Они принесли лохматые шкуры и стеганые одеяла. Мгновение – рядом с кругом появилась лежанка. Юрку сгрузили, сунули под голову подушку, а сверху начали набрасывать тряпки.

– Он задохнется!

– Надо! – Плека успел схватить Егора за руку. – Греться. Потом кушать.

Вспыхнул хворост, подожженный с разных сторон.

– Греться! – строго повторил Плека.

Егор выдернул локоть из его пальцев. Васяки расступились, пропуская.

– Принесите воды, – попросил Егор, опускаясь коленями на лежанку.

Кровь под носом у Юрки свернулась, успев запятнать футболку. В разорванном вороте виднелись синяки и багровый след от ремня.

Из толпы протянулись руки с ковшиком, но Егор не успел взять, перехватили. Пожилая тетка с зелеными кругами на щеках ловко приподняла Юрке голову и сунула край посудины к губам. Вода потекла из уголков рта, а потом дернулся кадык, еще раз.

– Хорошо, – сморщился в улыбке Плека. – Будет живой.

Юрка открыл глаза. Посмотрел на раскрашенные рожи, моргнул и снова зажмурился.

– Васяй! – поприветствовали его хором.

– Охренеть, – сказал Юрка.

Плека радостно повторил слово, видно, до этого незнакомое.

– Ну вот, – вырвалось у Егора. – Уже научил плохому.

Юрка повернулся к нему, поразглядывал одним глазом – второй подергивался и слезился.

– Какого… ты один… в город?

Говорить ему было тяжело: в горле сипело, между губ пузырилась слюна.

– А ты?! Я чуть не рехнулся, когда увидел тебя в грузовике! – заорал Егор, и васяки испуганно попятились. – Я думал, ты ушел через этот свой узел!

– А я думал, что тебя отпустили, – прохрипел Юрка. Кажется, груда одеял и нестерпимый жар костра помогли, лицо у него порозовело.

– Мыслитель хренов! На фиг ты вообще приперся туда с моей биркой?!

– Я что, специально? – прорезался у Юрки голос. – Да иди к черту!

Егор засмеялся. Пожилая тетка сунула ему в руки ковшик – вода расплескалась. Васяки махали ладошками, кто-то сердобольный подул на затылок, но Егор все не мог остановиться.

– Разобрало, блин, – проворчал Юрка и пополз под одеяла, точно в нору. Пробурчал оттуда: – Я дрыхнуть. Сделай одолжение: утихни!

…Спал он беспокойно, вздрагивая и постанывая. Может, из-за духоты, но разгрести тряпки Егор не решался – васяки живут рядом с узлом, они должны знать, как обращаться с больными вейнами.

От запаха дыма подташнивало, голова казалась пустой и легкой, до звона. Егор смотрел в костер, а перед глазами стояло все одно и то же: ярко освещенная камера. Серый потолок, серые стены. Коробка, в которой мечутся вопросы: зейденцы поверили Юрке? Если нет, почему его, Егора, перестали таскать на допросы? Если да, зачем каждый день вывозят на площадь? Или Юрка сбежал, а им все равно нужно кого-то повесить? Очень страшно умирать, именно сейчас, когда появился шанс. А потом приходит конвой. Егор стискивает зубы, надеясь, что они не заметят, как дрожит подбородок. Сегодня последний день, отпущенный отцу. Ведут вверх по лестнице в сумрачный коридор. Распахиваются двери. Улица залита солнцем, и от этого хочется кричать. А потом он видит Юрку… И снова, по кругу: камера, лампочка, приходят…

Егор ущипнул себя за запястья. Боль отрезвила, но ненадолго. Все казалось ненастоящим: расписные домишки, невысокие человечки с раскрашенными лицами, огромный костер посреди улицы. Это – на самом деле?!