Конан Бессмертный - Роберт Говард

Окружала город приземистая глинобитная стена, из-за которой виднелись крыши домов. Огни горели в центре, на площади, оттуда же доносился какой-то странный шум.

— Томбалку,— объявил Конан коротко и склонил голову, прислушиваясь. — Кром! Что-то там неладно! Давайте живее!

Он пришпорил лошадь, и колонна всадников устремилась следом за вождем к городу.

Рощи пальм и заросли колючей мимозы окружали его; внизу текла речушка, отражавшая синеву ночного неба. За рекой простиралась зеленеющая саванна.

— Что это за река? — поинтересовался Эмерик.

— Джелуба,— ответил Конан,— Отсюда она течет на восток. Кто-то говорит, она течет через весь Дарфар и Кешан и впадает в Стикс; а другие — что она сворачивает на юг и сливается с Зархебой. Может, надо будет однажды пройти по течению и проверить.

Массивные деревянные ворота стояли открытыми, и колонна влетела в город, не останавливаясь. За воротами по узким кривым улочкам сновали фигуры в белых бурнусах. Всадники из отряда Конана поспешили приветствовать знакомцев, похваляясь боевыми заслугами.

Повернувшись в седле, Конан рявкнул приказ смуглому воину, который повел колонну к баракам. Киммериец вместе с Эмериком и Лиссой уверенно направился к центральной площади.

Томбалку пробуждался от послеполуденной дремы; всюду появлялись темнокожие люди в белых одеждах. Эмерик был поражен размерами города в пустыне и этой странной смесью культуры и варварства, сквозившей здесь повсюду. В просторных дворах святилищ раскрашенные шаманы в перьях плясали и трясли священными костями, рядом сумрачные жрецы пели легенды своих народов, а угрюмые философы спорили о природе богов и человека.

Чем ближе подъезжали всадники к центральной площади, тем больше народа становилось вокруг, и все они, казалось, торопились в том же направлении. Вскоре улицы оказались запружены людьми, и Конану пришлось криком расчищать дорогу.

На краю площади они спешились, и киммериец бросил поводья лошадей человеку, которого подозвал из толпы, а затем принялся проталкиваться вперед, к двум тронам, стоявшим на другом конце площади. Лисса уцепилась за Эмерика, и они последовали за варваром.

Вокруг площади чернокожие копейщики выстроились в каре. Костры, разведенные по четырем углам, высвечивали их большие овальные щиты, обтянутые слоновьей кожей, длинные лезвия копий, страусиные перья и львиные гривы, украшавшие их прическу; белки глаз и зубы сверкали на лоснящихся черных лицах.

В центре площади к столбу был привязан человек. Он был обнажен до набедренной повязки — крепкий, мускулистый и смуглокожий, с грубыми чертами лица. Перед ним танцевал шаман. Черная кожа едва угадывалась под разноцветной раскраской, лысая голова напоминала череп. Перья и обезьяньи шкурки мотались туда-сюда, в то время как он отплясывал перед небольшим треножником, под которым теплился огонь, и дым возносился к небу тонкой струйкой.

Позади столба стояли два трона, сложенные из кирпича, украшенные осколками цветного стекла, с поручнями из цельных слоновьих бивней. Оба трона стояли на едином помосте, к которому вели широкие ступени. На правом восседал огромный толстый негр в длинном белом бурнусе и в странном головном уборе, куда был вделан львиный череп и страусиные перья.

Другой трон был не занят, владелец его стоял рядом, худощавый, смуглокожий, с ястребиным профилем. На нем также было белое одеяние, а на голове красовался украшенный самоцветами тюрбан. Потрясая кулаками, он выкрикивал проклятия в сторону толстяка, а стражники за троном смущенно наблюдали за происходящим. Эмерик, подойдя ближе вслед за Конаном, услышал:

— Ты лжешь! Аския сам прислал этих змей, чтобы найти повод уничтожить Дауру! Если ты не прекратишь это издевательство, клянусь, будет война! Проклятые дикари, мы перебьем вас всех до единого! — Голос его поднялся до визга,— Немедленно сделай, как я сказал! Останови Аскию, а не то, клянусь Джилом Беспощадным...

Он потянулся за ятаганом, стражники взяли копья на изготовку. Толстый негр расхохотался, глядя на разъяренного соперника.

Конан, протолкавшись через ряды копейщиков, взбежал по кирпичным ступеням и встал между двумя монархами.

— Лучше держи руки подальше от меча, Зехбех,— проворчал он и повернулся к другому,— Что тут происходит, Сакумбе?

Чернокожий король хмыкнул.

— Даура рассчитывал отделаться от меня и подослал ко мне змей. Бр-р! Гадюки в постели, аспиды в одежде, мамбы, падающие с перекрытий... Три мои жены погибли от укусов, не считая рабов и прислуги. Аския с помощью колдовства узнал, что повинен в этом Даура, а мои люди застали его с поличным. Смотри, Конан, Аския уже забил козла. Скоро появятся его демоны.

Обернувшись вслед за Конаном, Эмерик взглянул на привязанную к столбу жертву, перед которой истекал кровью козел. Аския читал последнее заклинание. Он визжал, метался из стороны в сторону, кружился на месте и тряс костями. Дым от треножника сгустился и излучал призрачное сияние.

Наступила ночь. Звезды, ярко вспыхнувшие на небосводе, сделались тускло-багровыми, на лик луны словно набросили алый покров. Костры едва тлели по углам площади. Трескучий голос донесся откуда-то сверху, и язык его не был известен никому из простых смертных. Затем раздался звук, похожий на хлопанье кожистых крыльев.

Аския застыл, выпрямившись, протянув руки и запрокинув украшенную перьями голову, а затем затянул долгое заклинание, состоявшее из вереницы имен. У Эмерика волосы встали дыбом, ибо среди прочих бессмысленных звуков он явственно различил имя «Оллам-онга», повторенное трижды.

Даура завопил так громко, что почти заглушил заклятья Аскии. В мерцающем свете костров, в дыму, валившем от треножника, Эмерик почти не видел, что происходит. Кажется, кто-то нападал на Дауру, а тот отбивался и кричал.

У основания столба, к которому был привязан колдун, появилась и стала расти лужа крови. Страшные раны покрыли его тело, хотя не было видно никого, кто мог бы их нанести. Вопли его стихли до всхлипов, а затем и вовсе прекратились, но тело все так же дергалось в путах, словно с ним играла некая незримая сила. Что-то белое сверкнуло на трупе Дауры, затем еще и еще. С ужасом Эмерик осознал, что это были кости...

Луна вновь стала серебристой, звезды на небе засияли, подобно самоцветам, вспыхнули костры по углам площади. При свете стал виден скелет, привязанный к столбу, в луже собственной крови. Король Сакумбе произнес звучным мелодичным голосом:

— Вот и нет больше предателя Дауры. Так, а теперь Зехбех... Клянусь Аджуджо, куда подевался этот негодяй?