Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представляю, насколько «певцу босяков», возможно, некомфортно было признаваться себе в собственном моральном падении, в отказе от самого себя, от ранее писанного. А писал он о вождях новой власти и пролетариате тех дней совершенно противоположное ныне излагаемому. В те дни он был полон морального мужества и позволял себе говорить о них все, что думает. А думы его и суждения были весьма категоричны.
Октябрьский переворот Горький назвал авантюрой («Литературное обозрение». № 9. 1988. С. 96). Горький о большевизме как идеологии: «Большевизм — национальное несчастье, ибо он грозит уничтожить слабые зародыши русской культуры в хаосе возбужденных в них диких инстинктов» (Мирек… С. 289).
Горький после захвата власти большевиками: «Слепые фанатики и бессовестные авантюристы… это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции» (указ. соч., с. 97).
По Горькому, рабочий класс «…ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею — не менее кровавая и мрачная реакция» (указ. соч., с. 97).
Горький предостерегает: «…русский народ заплатит за это озерами крови», обвиняет ленинцев в догматизме, нечаевщине, в безжалостном опыте над русским народом, обреченном на провал (указ. соч., с. 97).
Горький иронизирует по поводу широко афишируемого тезиса: «Пролетариат — творец новой культуры» (указ. соч., с. 102). Вот его творчество: за время революции с 25 октября по 7 декабря 1917 года совершено 10 000 самосудов (указ. соч., с. 102).
Грубость представителей «правительства народных комиссаров», действующих «от имени пролетариата и социальной революции», общее явление, проявление торжества звериного быта, азиатчины. Это — «бунт зоологических инстинктов без социалистов по духу» (указ. соч., с. 103). «Процветает бесшабашная демагогия, революция идет вглубь: чернорабочие объявляют слесаря, токаря, литейщика “буржуями”… Мало-мальски развитый рабочий в среде обалдевшей массы становится чужим среди своих» (указ. соч., с. 103). «В этой бойне самое страшное — я не вижу духовного возрождения. Новое начальство столь же грубо, как старое, только еще менее внешне благовоспитанно» (указ. соч., с. 103).
Горький о вождях Смольного: «Сектанты и фанатики, возбуждая несбыточные в условиях действительности надежды и инстинкты темной массы, изолируют сознательно революционную интеллигенцию» (указ. соч., с. 107).
Ленин поголовно истребляет несогласно мыслящих (указ. соч., с. 107). Вот за такую правду о самом себе Ленин и разрешал сатрапу северной столицы Зиновьеву постоянно вредить Горькому и его друзьям — ущемлять в дровах, продовольствии, обысках у Горького и т. п. («Литературное обозрение». № 12. 1988. С. 100).
«Советская политика насквозь пропитана страхом перед массой и лестью ей — тут бесполезно говорить о совести, справедливости, уважении к человеку, то есть о “сентиментальностях” с точки зрения большевиков, но без чего нельзя жить» («Литературное обозрение». № 10. 1988. С. 107).
«Ко мне отовсюду приходят письма о зверствах большевиков» («Литературное обозрение». № 12. 1988. С. 89).
«Я буду твердить русскому пролетариату: тебя ведут на гибель, тобою пользуются как материалом для бесчеловечного опыта, в глазах твоих вождей ты все еще не человек!» (указ. соч., с. 92).
Можно много еще приводить примеров убийственной критики Горького в адрес Ленина, его наркомов и в целом проводимой ими политики, но, думаю, и этих достаточно, чтобы у читателя сформировался четкий объективный отвратительный образ ее и ее авторов как последних негодяев России.
Ленин долго терпел язвительную критику Горького в адрес свой и своей политики, но в 1921 году терпение лопнуло, и он выгнал Горького в Италию, на отдых. Убить не решился, слишком громкой славой пользовался «Буревестник» в мире, да и сделал немало для материального обеспечения Ленина и его шайки в бытность ее в Европе.
Есть смысл погрузить читателя в общественную атмосферу России первых недель и месяцев большевистской власти, дабы лучше понять причину создания такой экзекуционной системы, как ГУЛАГ.
О буйствах дезертировавшей и опьяненной большевистской демагогией солдатни, бросившей окопы в первые же дни большевистского переворота и сотнями тысяч побежавшей с фронта в свои деревни, детально поведала Мария Бочкарева (Яшка), русская Жанна д’Арк, командир женского батальона смерти, защищавшего Зимний дворец и геройски сражавшегося с немцами — не в пример распропагандированным большевистскими агитаторами солдатам. С этой потерявшей человеческий облик толпой, распираемой жаждой мести, ей пришлось проехать тысячи километров от Петрограда до Томска и обратно, а также от Петрограда до Новочеркасска, став невольным свидетелем диких расправ красногвардейских бандитов над «буржуями», к которым были относимы произвольно все подозрительные — кто чуть лучше одет, тронут культурой, не чумаз, как мешочники-крестьяне, у кого документы не так оформлены (попробуй оформи адекватно документы при самой еще не оформленной власти!), руки слишком чисты и т. п. С особым сладострастием снимали с поездов офицеров, чтобы тут же, за станционными постройками, пустить в расход. Убивали не сразу — сначала залп по ногам, затем беспомощное тело избивали, дырявили штыками, выкалывали глаза — глумились от души, демонстрируя триумфальное шествие ленинской коммунистической нравственности.
Яшка, чудом избежавшая расстрела, запечатлела тысячи изуродованных трупов. И это только за двухнедельное путешествие по железной дороге в одном направлении. Подобные же расправы творились по всей России. Индульгенция на безнаказанность была гарантирована кремлевской бандой.
18 января 1918 года Бочкарева приехала в Петроград. В городе свирепствовал красный террор. В реке на льду было навалено множество трупов убитых и линчеванных офицеров (Бочкарева М. Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера, изгнанницы. М.: Военное издательство, 2001. С. 342).
Выстраивание России как тюрьмы большевики начали с первых дней переворота, поначалу развязав всеобщую вакханалию кровавого произвола с целью запугать обывательское море перед крутостью новой власти, превратив это море в покорное запуганное стадо, которое от посвиста и щелканья бича надсмотрщика только бы вздрагивало и торопилось разбежаться по своим норам и с готовностью исполнить его любое приказание; с целью натаскать орды краснознаменных низов в кровавом произволе над обывательской массой, то есть народом, приучить их к кровавым расправам над беззащитным населением, дабы безбоязненно проводить свою внутреннюю и внешнюю политику.
Городское население затаилось в недовольстве и озлоблении против большевиков, но не было ни сил, ни энергии, чтобы открыто выступить широким фронтом против советской власти. Ленинская шайка взяла Россию врасплох, не готовой к отпору «свалившейся с неба» власти, с первых же дней развязавшей невиданный на Руси физический и моральный террор, чтобы не дать опомниться заснувшей стране. Россию взяли по-воровски, ночью. Страх сковал обывателя: «…люди инстинктивно начинали бояться один другого… только
