Фараон - Карин Эссекс

В главных залах толпились кухарки, повара, ламповщики и прачки — они ждали царицу, чтобы приветствовать ее. Им всем было велено оставаться на своих местах, где никто не причинит им вреда, даже если этот наглый римлянин сегодня же займет дворец и уляжется спать в царской постели. Завоеватель будет добр к тем, кто станет служить ему. И все же тех, кто подчинился этому приказу, смела толпа непокорных, которые выбежали на улицы с тюками в руках и плачущими младенцами за спиной. Клеопатра гадала: куда бы они могли направиться? Некоторые заявили, что не станут дожидаться римлян, они лучше дождутся возвращения царицы и тогда вернутся обратно во дворец. Другие, как она хорошо знала, просто украли то, что, как им казалось, могут продать, чтобы потом с деньгами скрыться из города. Понимали ли они, что люди Октавиана схватят их и казнят за расхищение собственности завоевателя?

На улицах стояла зловещая тишина, которую нарушал только топот ног бегущих прочь одиноких людей. Клеопатра прислушалась, пытаясь различить шум боя, но уловила лишь чириканье птиц в ветвях акаций, росших вдоль улицы. Путь до мавзолея был недолгим; утренний бриз, все еще прохладный, даже во второй день августа, доносил до царицы аромат жимолости. Небо было серебристым, а город — белым и зеленым. Она не думала, что завтра все будет по-иному. Римляне не грабят великие города, а медленно выжимают их досуха. Сокровища ее предков не исчезнут в один момент, они будут понемногу вывозиться отсюда на кораблях, которые понесут великолепное сочетание величия Египта и красоты Греции к их незаконному вороватому детищу — Риму.

Клеопатра гадала, что лучше: умереть сегодня, пока город, сокровища и ее честь еще не затронуты, или же сидеть на троне, словно кукла, получая приказы от человека, которого она презирала? Она всю жизнь была верна своим принципам. Когда такой возможности больше нет, не лучше ли умереть?

Мавзолей располагался у моря, рядом с храмом Исиды. Он был очень высок, с одной только дверью, в которой было прорезано тайное окошечко, чтобы царица могла получать письма. Окна располагались так высоко, что грабители должны были быть титанами или уметь летать, чтобы проникнуть внутрь. Дверь запиралась изнутри, давая дополнительную защиту обитателям гробницы.

Прежде, чем войти, Клеопатра посмотрела на маяк. Его пламя сияло в утреннем тумане, словно приглашая к берегу вражеские корабли. Ей представилось, как Александр в своей гробнице проклинает ее за то, что она сдала его город римлянам. В дни своей жизни он не удостаивал вниманием этих грязных землепашцев. Клеопатра безмолвно дала ему клятву: это унижение будет недолгим. Если не она, то ее дети восстанут и сотворят возмездие от его имени. И все будет поставлено на службу этой цели.

Царица спросила у избранных ею спутников, Хармионы, Ираса и Гефестиона, не передумали ли они. Она никого не просит быть погребенным вместе с нею. Хармиона ответила взглядом, полным презрения. Гефестион только улыбнулся глупому вопросу. Клеопатра надеялась, что Ирас поддастся страху и останется снаружи — он привык скорее получать утешение, нежели даровать его. Но Ирас просто сказал царице: «Ты — моя жизнь», — и вошел в здание прежде, чем Клеопатра успела возразить ему что-либо еще.

По приказу царицы стены гробницы были расписаны фресками с видами города — его храмов и колоннад. Теперь их белоснежная краса оживала в свете факелов — подобно тому, как сам город пробуждался с лучами рассвета. Клеопатре хотелось и после смерти продолжать жить в Александрии. Но когда она возводила этот мавзолей, она и помыслить не могла, что когда-нибудь будет погребена здесь заживо.

В гробнице было так тихо, словно все ее обитатели уже умерли. Никто не произносил ни слова. Гефестион читал свиток со стихами. Хармиона писала письма, а Ирас украшал гребень крошечными алмазами, как будто сегодня вечером царица должна будет присутствовать на важном приеме и он готовит украшения для ее прически.

Снаружи почти не доносилось шума, как будто город тоже вымер. Люди заперлись в своих домах, купцы не отворяли лавки, рынки опустели. Даже крестьянские ребятишки не играли на берегу. Царила такая тишина, что Клеопатре казалось, будто Посейдон в скорби заставил умолкнуть океанский прибой.

Наконец вдалеке послышался стук копыт одинокой лошади, и какое-то время спустя кто-то спешился у ворот и постучался. Гефестион открыл маленькое оконце, и Клеопатра увидела губы Диомеда — писца, которого она послала, чтобы он описал битву во всех подробностях. И с этих губ слетал рассказ, которого она не желала слышать. Но слова падали и падали в тишину гробницы, а перед внутренним взором царицы разворачивалось действо.

— Битвы не было. Император увидел, как весь его флот уплывает навстречу рассвету и занимает место в строю кораблей Октавиана. Корабли так естественно вписались в этот строй, как будто для них там было приготовлено место. И теперь весь флот, как единое целое, плывет к городу. Конница увидела бегство флота и бросилась прочь от императора — к Октавиану. Пешие солдаты дезертировали следом за конными. Император остался один. С ним был только личный телохранитель. Мне кажется, он потерял рассудок, видя, как все его войско перебежало к врагу.

Сердце Клеопатры неистово колотилось, но тело оставалось холодным.

— И что же он сделал?

— Он помчался во дворец, сказав, что после всего произошедшего утром ожидает увидеть тебя там в объятиях Октавиана.

— Даже в такой час он продолжает ломать комедию, — пробормотала Хармиона.

Клеопатра не обратила на нее внимания.

— Он жив?

— Он жив и предлагает слуге тысячу талантов за то, чтобы тот убил его. Он сам не свой, царица.

Ее супруг мечется по покоям, словно раненый лев, и просит слугу убить его! Непревзойденный, Непобедимый пытается взглянуть в лицо своей смертности. Его любовь к жизни сильнее всех доводов, и он смотрит в смертную сень, не смея шагнуть в ее темные, ждущие объятия. Разрываемый между двумя мирами, не в силах выбрать — в то время, как Октавиан входит в его город! Кто-то должен спасти его от этой агонии.

— Диомед, немедленно отправляйся к императору и скажи ему, что я уже мертва. Что я услышала об утренних событиях и лишила себя жизни.

Никто не задал ей ни единого вопроса. Здесь были только самые близкие люди, и они знали, что она делает.

Диомед заглянул в окошко, пытаясь поймать взгляд царицы. Она повторила:

— Скажи императору, что я вонзила себе в грудь кинжал и сразу же умерла.

Диомед уехал. Клеопатра прошипела спутникам:

— Молчите все!

Она хотела побыть наедине со своими мыслями. Она знала, что Антоний последует ее отважному примеру и быстро лишит себя жизни, чтобы они вместе могли войти в обитель богов. А может быть, он поспешит к мавзолею, чтобы увидеть, действительно ли она мертва. Ибо в таком случае он должен остаться в живых, чтобы вести переговоры об участи их детей.

Царица молила Владычицу Исиду укрепить ее в мудрости. «Все, что хорошо для всеобщего высшего блага, то и должно произойти», — шептала Клеопатра.

Однако она молилась совсем не о том, на что надеялась. Ей хотелось, чтобы Антоний поспешил к ней в мавзолей. Когда он явится и обнаружит, что она жива, они не будут убивать себя, а разорвут свои пышные одеяния, облачатся в лохмотья и спасутся бегством. Клеопатра всю жизнь была мастером переодевания. А Антоний просто рожден для театра. Однажды он прикинулся рабом, чтобы ускользнуть от противников Цезаря. Как истинный комедиант, он напялил рваный плащ и, хромая, вышел из города, двигаясь по направлению к лагерю Цезаря, якобы намереваясь предложить тому свои ничтожные услуги.

Клеопатра убедит Антония в том, что неважно, куда они отправятся, лишь бы оба были живы. Пусть Октавиан захватывает Египет. Он станет регентом при их детях, а когда придет время, усадит этих детей на трон, словно кукол, и будет дергать их за ниточки. Пусть лучше обходится так с детьми, которые еще не приучились к независимости, нежели с ней самой.

Клеопатра молила богов даровать Антонию спасение от смерти. Она знала — это работа Божественного Провидения. Боги не позволили свершиться сегодняшней битве, потому что не хотят, чтобы Антоний умер. Еще не время. Вот несомненный знак того, что они должны жить и когда-нибудь одержать победу.

Вместе они отправятся в Индию — не как царь и царица, но как обычная супружеская пара. По пути они встретятся с Цезарионом и двинутся на восток торговыми путями вместе с караваном, заплатив купцам, чтобы те их не выдавали. Они будут мирно жить в ее дворце в Индии, ожидая, пока Октавиан будет свергнут — быть может, даже его собственным народом. А затем они вернутся и направят детей к давно намеченной цели — к построению великой империи.

Если боги будут милостивы, так оно и произойдет. Антоний услышит истину в послании, переданном Диомедом, и явится к ней.