Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

И дело не в том, как он выглядит. А как ведет себя. Как смотрит на других. Уверенно, чуть свысока. Сдержанно и отстраненно. Его прямой, насмешливый взгляд словно цепляет чужое внимание. Привлекает. Притягивает. Когда он идет навстречу хочется сделать шаг назад. Уступить дорогу. Он производит впечатление человека, чье время стоит дороже всех денег. Именно поэтому его желания угадывают еще до того, как он их озвучит. Ему не надо ждать официанта. Не надо повторять заказ, как бы тихо он его не произнес. Каждое его слово ловят на лету. Ему улыбаются. От него ждут одобрения. Романов улыбается в ответ. Только улыбка у него ничего не значащая. По ней невозможно определить, о чем он в действительности думает.

Ресторан называется «Black&White». Как будто насмешка. Очередная.

Я сижу напротив него и читаю винную карту. Буквы расплываются перед глазами. Мне не собрать их в нечто такое, что имело бы смысл. Или хотя бы название. Мне просто нужно куда-то приткнуть свой взгляд.

Вокруг нас движение. Людей и слов. Хотя в ресторане всего несколько посетителей. Пара официантов и метрдотель. Процесс заказа ужина затягивается до невообразимых уточнений и бесконечных вопросов. Это потом я узнаю, что сюда не так-то просто попасть. Что столики следует заказывать за неделю. И что в такое время, они уже никого не принимают.

Но сегодня – исключение. Несмотря на поздний час.

Я это узнАю, когда случайно проходя мимо, захочу просто зайти. Может быть, пообедать. Убить время. Или вспомнить. О чем-то таком… О минутах. Проведенных в ожидании и предчувствии. Под его взглядом. Словно ласкающим. Кожу. О словах. Звучащих так обычно, и все же по-особенному. О предвкушении, что впереди у нас еще много часов. И можно не торопиться. Можно делать вид, будто невольные прикосновения рук не производят никакого впечатления. Хотя каждый раз хотелось сжать зубы и резко вдохнуть воздух. Успокоиться. И снова начать сначала.

Это случится примерно через месяц или, может быть, полгода после той ночи. Я хорошо проведу вечер. Но больше уже никогда сюда не вернусь.

Сейчас я читаю винную карту. И не могу понять ни одного написанного предложения.

Потом раздраженно откладываю ее на край стола, так ничего и не выбрав.

Говорю, не дождавшись даже основного блюда:

– Я хочу услышать от тебя только одно слово.

Романов удивленно поднимает на меня взгляд. С таким видом, словно по его плану мне говорить ничего не полагалось.

Я продолжаю:

– За все, что случилось. Одно слово.

В качестве аперитива выбрано шампанское. В запотевших хрустальных бокалах. С искрящимися прозрачными пузырьками. Моей любимой марки. Я его не выбирала.

Он помнит.

Я делаю глоток. И отвожу взгляд.

– Больше ничего не хочу слышать.

Он не курит. Руки сложены перед собой. Между указательным и средним пальцем зажата зажигалка, которой он иногда постукивает по деревянной поверхности стола. Минуты капают. Одна за другой. Между нами.

Я помню, как он когда-то говорил, что никогда не курит на важных встречах. Слишком много движений. Лишних движений. Которые могут рассказать о тебе слишком много. Потому как ты достаешь из пачки сигарету, как прикуриваешь. Так много возможностей в чем-то допустить ошибку. Показать то, что показывать совсем не хочешь.

Романов редко что-либо мне рассказывал. Особенно о себе. И о своих привычках.

Но это я хорошо запомнила.

Теперь я смотрю на его руки. На зажигалку в его пальцах. И на сигареты, лежащие рядом с ним на столе.

«Много чего можно увидеть, если знать, куда смотреть. Одно неосторожное движение скажет больше десятка слов».

Я с удовольствием прикуриваю, а он говорит:

– Так было надо.

Выдыхаю из легких дым: «Кому надо?». На, что он невозмутимо отвечает:

– Тебе. Ты же не думала, что вложив пистолет в руки своей подруги, решишь все проблемы разом? Чтобы исключить свое участие в этом деле, тебе бы пришлось перестрелять, как минимум, весь персонал гостиницы. Приходило тебе это в голову? Хоть раз? За все время, пока ты туда ехала?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На закуску нам подают мясное ассорти с вялеными помидорами, и свежие устрицы с хрустящими крутонами из черного хлеба со сливочным маслом.

Я честно отвечаю: «Нет». – И придвигаю к себе тарелку. – «Мне было не до этого».

В моей свободной руке продолжает дымиться сигарета. Пару секунд я обдумываю его слова.

– Не много у меня было шансов, а?

– Знаешь, что в первую очередь потребовали для разрешения конфликта?

– Я так понимаю, мою голову, в которую никогда ничего не приходит, – коротко усмехаюсь и цепляю вилкой маленький томатик черри. И прежде, чем отправить его в рот, поясняю: – Путевого.

Романов согласно кивает.

– Правильно понимаешь.

Сейчас над этим можно даже иронизировать. С моей стороны. И хорошо, что раньше я об этом ничего не знала. Паника всегда толкает меня на необдуманные шаги. Знал ли он об этом факте? Тогда? Тем солнечным утром?

– Нашелся другой способ уладить разногласия?

Этот вопрос он пропускает мимо ушей. А я принимаюсь за устрицы. Просто нахожу еще одно средство чем-то себя занять.

– А, теперь скажи, что у тебя ассоциируется со словом «уязвимость»?

Пожимаю плечами и неуверенно поднимаю на него глаза. Замираю в своей неуверенности. Застываю. Едва встретившись с его взглядом. Требовательным и холодным. Чтобы только выдержать его и не отпрянуть, нужно иметь железные нервы. Нужно обладать выдержкой и абсолютным спокойствием. А меня трясет. Наощупь ищу пачку сигарет. Но он ловит мое запястье и крепко прижимает к столу. Не глядя. Не отвлекаясь. Одно быстрое четкое движение.

Спрашиваю одними губами, почти не слышно:

– Слабость?

– Слабость. Это и есть то единственное слово, которое тебя касается.

Что на это ответить? Что вообще говорят в таких случаях? Говорят ли. Или просто тактично кивают, ни углубляясь? Я осторожно убираю руку. Высвобождаю.

– Это было жестоко, – замечаю. На удивление ровно. – Тогда. И сейчас тоже. Еще хуже. От каждой твоей фразы. Ты очень негуманно ко мне относишься. Даже безжалостно. И неважно из каких побуждений. Так что я сделаю вид, что ничего не слышала.

Я ничего не слышала.

Я ничего не слышала.

Ничего не слышала.

В бокалах шампанское. Выдохлось. Играет музыка. За окном рассвет. Последние посетители уходят. Наступает утро. Мы одни. Прикуривая очередную сигарету, я беру бокал и поднимаю его:

– Рада тебя видеть.

Он поднимает свой в ответ. Смотрит на меня. Долго, непозволительно долго. Его взгляд как бы говорит, что он все понимает. Но помочь ничем не может. Его взгляд просит все принять как данность. Не извиняется, но как будто сочувствует. В глубине. В глубине серо-зеленых холодных глаз. В осколках сожаления.

– Никогда не вмешивайся в мои дела. Чтобы ни случилось. Просто не лезь. Я все равно сделаю так, как считаю нужным. А ты потом скажешь, что это жестоко. Снова.

***

Кое-что еще произойдет. До того момента, как мы сядем в машину, чтобы поехать в «Шард». До того момента, как в холодном салоне он притянет меня к себе. Стремительно и резко. Почти грубо. И поцелует шею. До того, как в холодном салоне его горячие руки окажутся у меня между бедер. До того, как я, совершенно бесстыдно, выгнусь навстречу его прикосновениям.

До того.

Пока я не знаю, что случится в ближайшие пять минут. Не знаю, куда мы поедем. И что произойдет, когда, закрыв двери, вдруг что-то замкнет. В сознании. От близости.

Там, в ресторане, до того, как… он отдает мне флешку и говорит, что я могу с ней сделать все, что угодно. Могу выкинуть, могу съесть. А могу отдать. И кому бы я ее не отдала, ей очень обрадуются. На этой флешке информация, которая тянет, по его словам, не на один пожизненный срок. На этой флешке всякая фигня, за которую иные люди просто повесят. Или закопают. А возможно, совершат и то, и другое. Он говорит, что у меня есть выбор. Этот выбор у меня в руках. Когда мне надоест, я легко смогу избавиться от проблемы. Только так. Потому что по-другому он не позволит. По-другому не будет. Никогда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})