Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии - Бронислав Малиновский

Свинья и собака играли вместе, и собака, бегая по кустам, увидала плод растения, называемого noku. Туземцы считают его весьма негодным видом питания, и, хотя конкретно он не запрещен ни одному клану или человеку, его едят только во времена самой крайней нехватки пищи либо при голоде. Собака понюхала его, лизнула и съела. Свинья воспользовалась этим удобным случаем и тут же сформулировала привилегию своего ранга, сказав: «Ты ешь noku, ты ешь экскременты; ты — низкорожденный простолюдин. С этого момента я буду guya 'и — вождем». Отсюда и пошло начало претензий Маласи на более высокий ранг, чем у других кланов; и один из его субкланов, Табалу, действительно обладает наиболее знатным положением: его члены — настоящие вожди, высокий ранг которыхпризнают не только тробрианцы, но и жители соседних территорий. Вот так туземцы и объясняют ранговые различия. Употребление нечистой пищи — важнейший показатель низкого социального статуса — стал причиной падения Лукуба и возвышения Маласи. Но следует помнить, что этот последний клан, кроме наивысшего субклана (Табалу), включает еще и наиболее презираемый субклан, связанный с деревней Бвайталу. Ни один уважающий себя мужчина-лукуба никогда не женится на женщине-маласи из этой деревни; ни один табалу не будет претендовать на родство с кем-либо из ее обитателей, и ему очень не нравится, когда говорят, что люди из этой деревни — его kakaveyola (псевдородственники). Туземцы локальных общин, составляющих три деревни с разнородным населением (Бвайталу, Ба'у и Сувийягила), образуют, как мы уже упоминали, практически эндогамный дистрикт, в котором члены разных кланов вынуждены соблюдать экзогамию в рамках только своего круга деревень, поскольку нет возможности вступить в брак за его пределами. Перед нами, таким образом, эндогамный дистрикт, внутри которого соблюдается тотемическая экзогамия.

Следовательно, с точки зрения ранга значение имеет не клан, а субклан; то же самое справедливо и в отношении местных прав и привилегий. В деревенской общине, принадлежащей клану Луквасисига в лице субклана Квайнама, только члены этого последнего являются «гражданами». Другие люди из клана Луквасисига, которые не принадлежат к упомянутому субклану, чувствуют себя здесь как дома не более, чем если бы то были люди клана Маласи или Лукуба. Выходит, что клан — это прежде всего социальная категория, а не группа людей; это категория, в которую входит ряд животных, растений и других природных объектов. Но тотемическая природа клана не слишком важна, и его религиозная значимость весьма сильно потеснена его социальными функциями. Клан в его полном составе можно увидеть только во время больших обрядовых церемоний, когда все субкланы Маласи, или Лукуба, или Луквасисига, или Лукулабута выступают вместе и поддерживают друг друга. Чтобы представить себе эти группировки как живые и действенные единицы, а не просто условные схемы с цифровыми обозначениями и украшением в виде туземных названий, необходимо было дать какое-то подробное и конкретное описание клана и субклана: их организации, мифологии и социальных функций. Однако в первую очередь нас интересует здесь такой аспект клановой организации, как экзогамия, то есть запрещение сексуальных отношений внутри клана. Все члены одной и той же большой группы обозначают себя, как мы знаем, одним и тем же именем, и это, особенно в более простых культурах, не просто этикетка, но обозначение сущности. Общее имя в известной степени означает принадлежность отдельной личности к группе, а родство подразумевает телесное тождество.

Подлинное значение клана в туземном сознании и туземном обществе иллюстрируется одним интересным лингвистическим различением. Туземное слово для обозначения «друга» — lubaygu, и означает оно «человек, с которым я общаюсь по своему выбору, потому что он мне нравится». Европеец, изучающий тробрианский язык, неизменно делает ошибки в использовании вышеуказанного слова. Всякий раз, когда он видит двух мужчин, которые тесно общаются между собой, которым хорошо вместе и которые явно находятся в дружеских отношениях, он обозначает их связь словом «lubayla» (его друг), не выяснив прежде, родственники они или нет. Но данное слово может быть использовано только по отношению к другу мужчины из другого клана, и не просто неправильно, но даже неприлично употреблять его в применении к родственнику. Когда бы я ни использовал выражение lubaym (друг твой) для обозначения близкого товарища какого- либо мужчины из того же клана, меня довольно резко поправляли: Galal Veyogu matauna, veyoda — kumila taytanidesil («Нет! Этот мужчина — мой родственник; мы родичи — клан один и тот же»). Таким образом, двойная система в отношениях между мужчинами ясно определена лингвистически посредством наличия двух слов, обозначающих друга: одно — «друг внутри пограничной линии», второе — «друг за пределами пограничной линии». Это различение показывает, как сильно понятие клановой принадлежности; оно соответствует и классификационому использованию терминов родства, и всей системе туземных отношений.

Нет нужды говорить, что такое же различение делается, когда говорят или думают об отношениях между мужчиной и женщиной. Слово lubaygu, означающее здесь «возлюбленная или любовница», никогда не может быть применено к женщине из того же клана. В данном контексте оно даже более несовместимо с понятием veyola (родство, то есть тождество субстанции), чем в отношениях между двумя мужчинами. Женщины того же клана могут обозначаться только как сестры (ludaytasi — «наши сестры»; luguta — «моя сестра»; lumuta — «твоя сестра»; luleta — «его сестра»). Женщины других кланов обозначаются общим термином tabu- с присоединением местоимений (tubudayasi — «наши кузины»; tabugu — «моя кузина»; tabum — «твоя кузина», и т.д). Первичное значение этого слова — «сестра отца». Наряду с этим оно включает значения: «дочь сестры отца», «кросскузина по отцовской линии», а также в силу расширения — «все женщины клана отца», а в наиболее широком смысле — «все женщины не моего клана».

В этом своем наиболее широком употреблении данное слово означает «законная женщина», «женщина, с которой возможны сексуальные отношения». В применении к такой женщине может быть с полным правом использован термин lubaygu («моя любимая»), — но этот термин совершенно несовместим с обозначением родственной связи — luguta («моя сестра»). Поэтому такое словоупотребление олицетворяет собой правило экзогамии и в значительной мере выражает лежащие в его основе представления. Двое людей противоположного пола, состоящие друг с другом в отношениях «брат — сестра» в самом широком смысле — то есть принадлежащие к одному и тому же клану, — не должны ни вступать в брак, ни сожительствовать, ни даже проявлять малейший сексуальный интерес друг к другу. Как мы теперь знаем, туземное слово для обозначения внутрикланового инцеста, или нарушения экзогамии, — suvasova.

Насколько нам известно, выражения tosuvasova yoku («ты, совершающий инцест»), kaysuvasova kwim («ты, инцестуальный пенис»), kwaysuvasova win («ты — инцестуальный куннус») попадают в категорию оскорблений или обвинений. Однако они могут употребляться или с легким сердцем и без намерения оскорбить, или же серьезно, как констатация факта — с последствиями вплоть до трагических. Такое двойственное использование данного выражения соответствует глубоко заложенному в нем моральному различению степеней экзогамных нарушений, — различению, которое нелегко понять иначе как в результате длительной полевой работы, так как оно перекрывается официальной доктриной племени, которую тробрианцы неизменно внушают легко- верному этнографу. Позвольте мне прежде всего изложить эту туземную теорию suvasova(обретенную посредством метода «вопрос — ответ»), которая дает лишь первое приближение к истинной позиции туземцев. Если вы пункт за пунктом добиваетесь от умных и bonaflde[137] информаторов сведений о различных сторонах экзогамии и клановой организации и по этим различным высказываниям составляете нужную картину, вы неизбежно придете к выводу, что брак и сексуальные отношения в пределах клана не дозволяются и никогда не имеют места, и что они даже не представляют какого-то серьезного соблазна для наших туземцев. Брак между мужчинами и женщинами одного клана совершенно невозможен — скажет вам кто- нибудь, — и он никогда не совершается. Что же до сексуальных отношений, то они в этом случае — нечто совершенно неподобающее, и возмущенное общественное мнение их осуждает. Виновная в таком поступке пара, если дело обнаружится, навлечет на себя гнев всей общины; нарушители будут глубоко унижены и ужасно опозорены. А на вопрос: «Что они будут делать, если все раскроется?» — неизменно следует ответ, что они покончат жизнь самоубийством, прыгнув с кокосовой пальмы. Этот общеизвестный способ выхода из неприятной ситуации называется lo'u. «Что произойдет, если их не разоблачат?». На это следует обычный ответ, что нарушение экзогамии само по себе вызывает неприятную, хотя и не обязательно смертельную, болезнь. Вздутие живота возвещает приближение этой хвори-возмездия. Вскоре кожа становится белой, а затем покрывается мелкими язвочками, которые постепенно делаются все больше и больше, в то время как сам человек чахнет в изнурительной болезни. Мелкое насекомое, что-то вроде небольшого паука или мухи, должно находиться в таком пораженном болезнью организме. Такое насекомое само по себе заводится как результат реального нарушения экзогамии. Как говорят сами туземцы, «мы находим личинки в трупе. Как они появились? Ivagi wala — именно это их сделало. Таким же образом этонасекомое сделалось в теле tosuvasova (нарушителя экзогамии). Это насекомое вьется вокруг, как маленькая змейка; оно кружится и кружится; оно заставляет глаза раздуться, лицо раздуться, живот раздуться, как прпророта (водянке или любом другом сильно выраженном распухании тела) или при kavatokualo (изнурительной болезни)». И охотноприводят примеры людей, которые раньше болели или сейчас страдают подобной болезнью.