Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов - Михаил Успенский

– Майор Бонд, – обратился он к мне, когда вся моя группа уже спустилась в бот. -

Я желаю вам удачи. Но не переусердствуйте там. Пусть усердствует адмирал.

– Разумеется, сэр.

– И еще вот. Последняя разработка наших ученых: – он протянул мне янтарный шарик размером с райское яблочко. – Подземный компас. Видите иглу внутри?

Белый конец ее всегда смотрит на север, черный – на юг. Не на магнитные полюса, заметьте – на географические.

– Спасибо, сэр, – улыбнулся я.

Наших ученых: Это устройство было известно еще строителям Города Мертвых в Египте.

Что ж, лишнее доказательство сотрудничества М. с Союзом Девяти.

– И еще вот это, – на правое запястье он нацепил мне плоский кристалл на стальном браслете. – Есть подозрение, что противник ведет опыты с радиоактивными веществами. В присутствии жесткого излучения кристалл начинает светиться. Будьте осторожны.

– Тоже последняя разработка ваших ученых? – не удержался я от шпильки.

– Разумеется, – с достоинством кивнул М. – И это гораздо чувствительнее и надежнее штатных счетчиков Гейгера – я уже не говорю об электроскопах.

Последним в бот сбросили Трумэна-младшего. Филя похлопал его по заднице и запнул под банку, где его принялись сосредоточенно и молча обнюхивать эскимосские лайки, взятые нами на берег для вящей убедительности. Зафыркал мотор, черный ободранный борт «Гранта» стал медленно удаляться. Берег: коричневая полоска вдоль воды, зеленые склоны холмов и белая стена, нависающая над эфемерным здешним летом, – лежал милях в трех.

От воды тянуло вечным холодом.

– Разрешите вопрос, майор? – подвинулся ко мне Филя.

– Конечно.

– Вы, как я понял, знаете, что за хреновину я добыл?

– В замке Нюренберг?

– Ну да.

– А вам не объяснили?

– Может, и объяснили, да я тогда почти не знал английского.

– Боюсь, рядовой, вы и сейчас его знаете недостаточно, чтобы я мог вам все растолковать. Но будьте уверены: ваша миссия предотвратила очень неблагоприятное развитие событий.

В самом деле: как объяснить человеку с неполным средним советским образованием, что так называемое «копье судьбы» (чрезвычайно далекий от оригинала перевод с санскрита) является особым типом ваджры, могущей переломить логический исход любого сражения? Если бы замок Норенберг брала настоящая штурмовая группа, то полегла бы там вся до последнего бойца. И чем больший перевес создавали бы нападающие, тем печальнее становился бы результат. Операции в Арденнах и под Балатоном были спланированы в расчете на применение «копья».

Но Филя пошел один…

– Спасибо, сэр. И родная мать не могла бы утешить меня лучше, сэр.

– Боюсь, что более подробно нам удастся поговорить только после акции, – сказал я со значением.

– Есть, сэр.

Прошел положенный срок, и галька заскрежетала под килем бота. Матросы попрыгали на берег, выволокли суденышко до половины из воды. Моя группа важно спустилась по сходням, Собаки радостно запрыгали по траве, но не разбегались. Дисциплина в упряжке была вполне армейская.

– Ребята! – обратился я к своей группе: Флемингу, радисту-канадцу и восьми американским морпехам. – Мы отправляемся в поиск в район вероятного местонахождения противника. Наша главная задача – найти замаскированные входы на их базу. Подозреваю, что сделать это можно единственным способом: выманив наци на поверхность. Поэтому ведем себя как обыкновенные картографы: шумим, разбредаемся – ну, и так далее. При этом, разумеется, ни на секунду не теряя бдительности. Придется быть подсадной уткой и охотником одновременно. Вопросы есть?

– Нет, сэр!

Мы взвалили на плечи огромные рюкзаки, рядовые подхватили еще и нарты, сержант свистнул собак – и экспедиция направилась вглубь шестого континента.

И черт его знает, почему – но я вдруг почувствовал себя как в юности: первооткрывателем и первопроходцем…

Нога утопала во мху по щиколотку. Трава с широкими листьями не поднималась, а стелилась, переплетаясь стеблями. Идти было трудно. Мы поднялись на невысокий холм. Я оглянулся. Бот уже направлялся к эсминцу, оставляя седые усы на спокойной зеленой воде. Впереди нас ждало дефиле между двух крошечных ослепительно-синих озер.

– Ебена мать! – воскликнул вдруг Филя, забыв от восторга английский. – Цветок!

И правда, это был цветок, простенький, невзрачный, похожий на цветок земляники – но самый настоящий…

До границы снегов нам оставалось пройти метров восемьсот.

Собачья упряжка – устройство, на первый взгляд, примитивное, но без капрала– радиста по фамилии Андервуд, чемпиона «Юконской тропы» тридцать восьмого года, нам бы с нею никогда не справиться. Теперь, когда основной груз ехал сам, а мы догоняли его на коротких широких лыжах, все стало напоминать воскресную прогулку. Если верить карте, до аэродрома было рукой подать.

– Привал! – скомандовал я наконец.

Вот теперь можно было слегка и покартографировать…

Интересно, засекли нас немцы или еще нет?

Ян и радист развернули свое хозяйство и присосались к эфиру. Морпехи сошлись в кружок, как бы для инструктажа, а когда разошлись, на том месте остался стоять припавший к теодолиту Трумэн-младший. На его розовом лице кто-то дорисовал маскировочным карандашом недостающие очки в мощной оправе.

– Двигаться! – напомнил я. – Всем постоянно двигаться! Они не должны нас сосчитать!

Потому что Филя в маскхалате и с пулеметом залег вон за тем торосом…

– Путь свободен, сэр! – Грейнджерфорд казался веселым и спокойным, но честь он отдавал рукой с зажатым в ней ножом. – Ворота открыты! Добро пожаловать в ад!

– Нож спрячьте, сержант, – сказал я.

Он с недоумением уставился на свою руку. Потом вытер лезвие о штанину и попытался разжать пальцы.

– Простите, сэр, – пробормотал он смущенно. – Опять заклинило…

Да, мы прошли бы мимо этих ворот в двух шагах – и не увидели бы ничего, кроме льда. Но сейчас стальная плита была сдвинута и блокирована изломанным и простреленным Трумэном-младшим. Из туннеля тянуло теплом и казармой.

Трупы в сероватых маскировочных комбинезонах так и валялись у входа. Одно из лиц показалось мне знакомым. Я присмотрелся. Это был художник, создававший образ идеальной арийской женщины.

Похоже, что группе «Форум» в Европе делать было нечего. Институт «Аненэрбе»переехал немного южнее…

– Переодеваться, – велел я.

Нелепо быть в полярных льдах одетому как на парад – но расчет был на психологическое подавление. Ты сидишь два года в подземелье, неохотно бреешься, с еще большей нехотой пришиваешь пуговицы и штопаешь прорехи на постепенно истлевающем мундире – и вдруг навстречу тебе выходит благоухающий кельнской водой номер шесть бригадефюрер СС с айзенкройцем у горла и неизбежным, как рок, моноклем в глазу в сопровождении затянутых в лакированую кожу автоматчиков, – тут первым делом вытянешься и проздравствуешь покойного Гитлера, а уж вторым – сообразишь, если успеешь, что никакой посторонний генерал здесь объявиться не может…

Туннель вел полого вниз и точно на юг. Лампы, расположенные через каждые пятьдесят шагов, горели вполнакала. Наши шаги гулко отражались от металлических панелей стен, местами тронутых ржавчиной.

– Не один год строились, – пробормотал Ян.

На спине его с тихим шорохом крутилась катушка. Каждые пять минут мы останавливались, Ян подключался к проводу, и оставшийся на поверхности радист давал сигнал: тревоги пока нет. Когда тревога прозвучит, радист должен будет поджечь термитный пакет и приварить створку ворот к рельсу. Тогда ворота уже нельзя будет закрыть.

Но это вовсе не значит, что помощь придет немедленно. Нужно дать разгореться праведному гневу адмирала…

Решетка перегораживала туннель, и часовой оторопело смтрел на нас сквозь нее.

– Открывайте, – каркнул я. – Немедленно!

Секундного замешательства было достаточно, чтобы я взял солдата.

– Да, рейхсфюрер! – выдохнул он.

Решетка поехала в сторону – с лязгом и скрипом.

– Где Зеботтендорф? – спросил я.

– Полагаю, в лазарете у фюрера, – сказал часовой.

– Когда сменяешься?

– Через полтора часа, рейхсфюрер!

– Молодец! – сказал я.

– Хайль Гитлер!

Ах, как приятно иметь дело с немцами…

– Спать, – приказал я. – Глаз не закрывать. Решетку тоже. Вам могут присниться американские солдаты – не бойтесь и поднимите руки. Во сне они вам ничего не сделают.