Энцо Феррари. Биография - Брок Йейтс

быть, ведь только победы приносили призовые, стартовые деньги, спонсорскую поддержку и стимулировали продажи машин марки. Но Феррари в общении с Дэйли объяснял это иначе, руководствуясь логикой, целью которой вполне могли быть лишь интригующие заголовки спортивных газет. «Всегда есть чему поучиться. Никогда нельзя переставать учиться. Особенно когда проигрываешь. Когда проигрываешь, знаешь, что нужно было сделать. А когда побеждаешь, никакой уверенности нет». Быть может, в широком смысле он и говорил искренне, но весь драйв его жизни сводился к одной центральной теме: разгрому неприятеля главным образом за счет превосходства своих легендарных автомобилей, и во вторую очередь за счет отваги и преданности гонщиков. В какой-то момент общения с Дэйли Феррари завел свою традиционную песню о том, что не ходит на гонки, потому как не может вынести страданий своих любимых автомобилей, за которыми приходится наблюдать на соревнованиях. Дэйли задал вопрос: «То есть вы сильно страдаете из-за машин, а не из-за гонщиков?» Феррари на мгновение взял паузу, глянул на Фила Хилла, находившегося рядом, а затем задумчиво произнес: «Из-за гонщиков тоже, разумеется».

После интервью Хилл почувствовал смущение и помрачнел. В тот момент в его голове еще сидели идиллические представления о том, что Scuderia — это рыцарский орден настоящих воинов, связанных друг с другом кодексом чести и ведомых отцом-предводителем в лице Феррари — все в духе легенд о короле Артуре. «Полагаю, нам нравится думать, что он любит нас, потому что мы все такие храбрые и так быстро водим. Но в глубине души я думаю, мы все понимаем: гораздо сильнее он переживает за свои машины, чем за нас».

Эти слова были сказаны вскоре после наступления 1957 года — в этот год Питер Коллинз впал в немилость Феррари. Он покинул Модену, отправившись колесить по Америке после аргентинских этапов, которыми традиционно открывался сезон. Он должен был стать гостем Мастена Грегоги, хриплого очкарика, чей отец был банкиром из Канзас-Сити. Мастен умел пилотировать гоночные автомобили на сногсшибательных скоростях, и успешно это делал — когда, конечно, не попадал в аварии. На пути в Канзас Коллинз и Грегори заскочили в Майами, где возобновили знакомство с Луизой Кинг, миловидной актрисой, игравшей главную роль в театральном варианте «Зуда седьмого года». Кинг познакомилась с Коллинзом годом ранее в Монте-Карло, но тогда гонщик совершенно ее не впечатлил. В этот раз все было иначе, и майамское рандеву получило продолжение: начавшиеся активные ухаживания Коллинза привели к головокружительному роману и свадьбе, состоявшейся в середине февраля. Когда пара возвратилась в Модену, отношения Коллинза с Феррари стали холодными и формальными. Было ясно, что Феррари считает брак актом предательства. Утверждая, что новая жена поменяла подход Коллинза к спорту, он писал: «Коллинз сохранил свой прежний энтузиазм и мастерство, уровень которого все еще был выдающимся, но тем не менее в его счастливом характере произошли очевидные перемены. Он стал раздражительным».

Как раз наоборот. Друзья вспоминали, что Питер Коллинз был безумно счастлив со своей новой женой. Если у него и было недовольство, то главным образом машинами «Scuderia» — по сути являвшимися кое-как переделанными старыми «Lancia» работы Яно — и самим Феррари, который, по ощущениям Коллинза, был уж слишком — и вероятно, даже неискренне — убит горем из-за смерти Дино. Потом у них случился спор из-за приобретения Коллинзом маленькой «Lancia Flaminia». Феррари был раздражен тем, что Коллинз сделал выбор не в пользу одной из его собственных машин, несмотря на объяснения англичанина, твердившего, что он не может себе позволить покупку столь дорогостоящей и экстравагантной машины. Конфликт был улажен, когда Феррари забрал эту «Lancia» себе в рамках обмена на изумительное синее купе «Superamerica 410» с кузовом работы Pininfarina — конечно же, этот жест был сделан с намерением вернуть расположение и преданность гонщика, отвлеченного новыми отношениями. Предложение пилоту машины (которая, по иронии судьбы, еще сыграет свою роль в том году), а также передача молодоженам ключей от маленькой виллы неподалеку от Маранелло несколько подлатали отношения, пока позже в тот год Коллинз не купил яхту и не перебрался жить в бухту Монте-Карло.

Кастеллотти тоже отвлекали от обязанностей дела сердечные. Он, к вящему восторгу обожавшей его итальянской публики, стал проводить все больше и больше времени с Делией Скалой, чем сильно огорчал своего соперника Муссо, который чувствовал, что его выталкивает с авансцены более видный и успешный партнер по команде. В середине марта пара влюбленных отдыхала во Флоренции, когда Кастеллотти вдруг позвонил Феррари. Жан Бера на своей новой «Maserati 250F» показывал на моденском автодроме очень высокие скорости, и это тревожило «Коммендаторе». Рекорд круга, которым так гордился Феррари, был под большой угрозой. Кастеллотти должен немедленно вернуться в город защитить честь команды. Кастеллотти, разозленный тем, что его отпуск прервали, но твердо вознамерившийся сохранить статус самого быстрого пилота, когда-либо выезжавшего на моденский автодром, отбыл из Флоренции на рассвете 14 марта и помчался на север через заснеженный хребет Апеннинских гор. На автодроме его ожидал сам Феррари в компании сотрудников команды, механиков и новой «Tipo 801» с 2,5-литровым двигателем под Формулу-1. Натянув шлем, Кастеллотти забрался в кокпит и завел мотор. Переключил коробку в положение первой скорости, отпустил сцепление и быстро понесся по треку. Он с грохотом преодолел несколько кругов по окутанной мраком территории автодрома, пытаясь разогреть двигатель и тормоза, а потом прибавил в скорости. Разогнавшись до 160 с лишним километров в час, Кастеллотти заставил Феррари и всю команду, находившуюся в боксах, вытянуть шеи и глядеть себе вслед: он приближался к коварной маленькой шикане. Все присутствовавшие напряглись, услышав визжащие звуки резкого торможения, за которыми последовал гулкий звук удара алюминиево-стального кузова машины о твердую, неподатливую стену. Затем воцарилась тишина. Торопливые шаги молодых механиков, устремившихся по асфальту в сторону шиканы, скорбным пунктиром подвели к месту чудовищной аварии: Эудженио Кастеллотти, смертельно раненный, был зажат и расплющен собственной машиной и бетонным основанием маленькой трибуны, в которую она влетела на полном ходу.

Пресса завела безумные спекуляции на тему возможных причин, повлекших за собой инцидент с летальным исходом. Быть может, собака появилась на пути гонщика в тот момент, когда он тормозил перед шиканой? А может, дело было в дросселе? Не озвучена была наиболее вероятная причина: что утомленный пилот, эмоционально порабощенный властным Феррари и подгоняемый непомерно раздутой гордыней, попросту влетел в поворот на слишком большой скорости, словил блокировку тормозов и потерял управление болидом.

В списке обвинений, которые можно предъявить Энцо Феррари, не будет обвинений в халатности при сборке автомобилей. В отличие от некоторых других автопроизводителей, он никогда не жертвовал крепостью в угоду скорости. Его машины всегда