Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт - Фаня Шифман

Спрашивать у них что-либо, Бенци понимал, бесполезно. Осталась стоять голая кровать, без простыней, одеял и подушек, и она внушала Бенци страх и некоторое отвращение. Больше никто к Бенци не заходил, разве что открывалась дверь, чья-то рука ставила на пол тарелку с едой, и дверь закрывалась. Спустя некоторое время снова появлялась рука, забиравшая полную тарелку, к которой Бенци не притрагивался. Он пил только воду из-под крана. Так, в полнейшем неведении, Бенци провёл несколько, показавшихся ему бесконечно долгими, дней, постепенно теряя ощущение времени. Он чувствовал, что должен как-то поддерживать и хранить свой дух, но не мог заставить себя что-то сделать для этого. Мысли о старшем сыне не оставляли его ни на минуту, он даже почти не вспоминал о жене и о других детях. Он целыми днями сидел на полу, раскачиваясь и повторяя про себя слова молитв и псалмов.

Спустя несколько дней к Бенци снова явился Тим Пительман, на нём нелепо сидел новенький, с иголочки, костюм. Он вразвалочку подошёл к Дорону и с лёгким, скрипучим смешком протянул ему свежий номер "Silonocool-news", с наслаждением и чувством собственного превосходства окинув его с ног до головы. "На, читай!

Узнаешь много нового и интересного… о твоём сыночке… Фе-е! Ну, и воняет тут у тебя! Какие же вы, фиолетовые, всё-таки грязные! Тебе что, твоя вера мыться запрещает? Да?" Бенци поднял на него мутный взгляд, ни слова не сказал, взял из рук газету и принялся её перелистывать. Больше он на Пительмана не смотрел. Как из тумана, до него донеслось: "Там и фотографии есть! Посмотри…" Опасаясь, что Бенци может не выдержать и бросится на него, поспешил покинуть помещение.

Бенци, наконец, нашёл статью Офелии Тишкер, о которой говорил Тим. Почти четверть страницы занимала фотография… нет, назвать такое фотографией было невозможно! – это было сродни кошмарной карикатуре на его мальчика: искажённое, опухшее лицо, красивые глаза, обычно напоминающие крупные маслины, превратились в хитро и недобро прищуренные щёлочки, распухшие щёки, раззявленный беззубый рот, словно бы выкрикивавший проклятия мучителям. Бенци пытался читать, но сознание выхватывало лишь отдельные фразы:

"…Сорвав Второй Турнир и практически выведя из строя аппаратуру, поддерживавшую функционирование всех систем "Цедефошрии", фиолетовые хулиганы рассыпались по всей её территории, намереваясь и дальше продолжать свой дебош.

Нашими специалистами ныне ведутся восстановительные работы… …Понимая, какая опасность грозит гражданам Эрании, зрителям Второго Турнира, мар Кошель Шибушич в экстренном порядке организовал отряд дубонов для поимки и нейтрализации деятельности антистримеров с шофарами и мультишофарами…

Так были выявлены несколько йешиботников из Неве-меирийской йешивы, в настоящее время скрывающиеся от призыва в армию, в их числе – старший сын известного антистримера Бенциона Дорона, Ноам. Он был доставлен в комендатуру и допрошен.

При этом он пытался избить допрашивавших его командиров взвода бригады дубонов Галя и Гая Хадаш…" Бенци опустил газету, в сильном недоумении уставившись на страницу: "Как, эти идиоты уже и фамилию успели сменить? А вот и их фотографии… Да, симпатичные мальчишки… были бы… на дедушку похожи… Братья Ширли, подруги моей дочери, девочки, которую любил мой Ноам… Б-же, Б-же!.." – глаза затуманило слезами, и буквы запрыгали перед глазами. Помотав головой, как бы стряхивая с себя наваждение, Бенци попытался продолжить чтение:

"После того, как задержанный антистример и хулиган набросился на братьев с чудовищными оскорблениями и проклятиями и попытался их избить, пришлось привести его в чувство и отправить в камеру. В камере уже находились братья Навзи, жители посёлка Аувен-Мирмия, проходящие по делу о незаконной доставке наркотиков в Эранию (подозрения против них не подтвердились). Задержанный Дорон, как выяснилось, был одержим порочной гомосексуальной страстью в извращённой форме, и, попав в камеру, сразу же начал приставать к одному из братьев с непристойными домогательствами. Этого остальные не могли стерпеть. Они пытались привести его в чувство, но, судя по всему, немного перестарались. В результате, упомянутый сын антистримера Дорона упал и ударился головой об угол… Удар оказался смертельным…

Впрочем, не исключено, что преступник сам наложил на себя руки, не в силах вынести позора…

Когда братьев Навзи везли в суд для продления задержания и следствия по новому делу о неосторожном непредумышленном убийстве, им удалось вырваться и скрыться.

По имеющимся у нас сведениями, они вернулись в родной посёлок, и теперь не представляется возможным вторично подвергнуть их задержанию, тем более, учитывая, что в последнем деле они являются потерпевшей стороной…" Бенци отложил газету, его всего трясло: так оболгать убитого мальчика! Какая подлость! По лицу текли слёзы, он не обращал на это внимания. Откуда-то раздался ненавистный приторный тенорок: "Ты читай дальше – там и о твоём преступлении тоже написано!" Он поднял голову, оглянулся по сторонам и, не поднимая газету с пола, продолжил чтение:

"В то же самое время в одной из палат Шестого отделения городской эранийской больницы антистример Бенцион Дорон неожиданно напал на находившегося с ним вместе (в целях обеспечения ухода и наблюдения) страдающего болезнью сердца биологического отца командиров взвода гвардии дубонов братьев Хадаш, Мордехая Блоха. В результате неспровоцированного нападения Дорона на Блоха, очевидно, вызванного ненавистью упомянутого Дорона к биологическому отцу братьев Хадаш, у последнего случился сердечный приступ. Специалисты-криминалисты, ведущие следствие по делу, не без оснований полагают, что Дорон довершил своё злое дело, накрыв Блоха подушкой, перекрыв тем самым поступление столь необходимого больному кислорода, что и послужило истинной причиной смерти Блоха, который в своё время был ведущим специалистом фирмы "Лулиания". Ваш корреспондент будет и далее сообщать о продвижении следствия по делу о подозрении на зверское убийство Блоха". …

Под этим абзацем была помещена и его фотография, выполненная в стиле карикатуры, ниже шёл текст и карикатуры на его сыновей-близнецов. Дальше можно было уже не читать: в чём обвиняли его мальчиков, он уже знал.

Закаменев, он сидел на полу. В голове не укладывалось: по сути Офелия публично и априори оправдала убийц его мальчика, а его – тоже публично, до суда и следствия, – обвиняют в убийстве друга! Это непостижимо!..

Снова послышался голосок Тима: "Ну, как?" – "Я должен попасть на похороны моего сына! Как вы смеете меня не отпускать!" – "Я думаю, его уже закопали… так что не стоит беспокойства. А тебя мы никуда отпустить не можем – ты представляешь серьёзную опасность для общества. Короче… Придётся подождать, пока закончится следствие по твоему делу!" Бенци вскочил, подскочил к неожиданно появившейся двери, забарабанив по ней кулаками: "О каком следствии ты говоришь, когда ко мне никто не приходит! Я требую открытого суда и следствия! Я требую адвоката!" Ответом ему было глухое вязкое молчание…