В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

По мере того как Колон продвигался вдоль берега Эспаньолы на восток, туземцы все чаще говорили ему о каких-то бледнолицых и бородатых людях, носивших то же оружие и объяснявшихся на точно таком же языке, как и они, которые прибыли в эти края на точно таком же «плавучем лесе». Это случилось в те времена, когда нынешние старцы, почитаемые всем племенем, были полными сил молодыми мужчинами. Но адмирал не проявлял интереса к этим рассказам, отозвавшись о них как о баснях и обмане индейцев.

Столь же мало значения придал он и находке разбитой и полусгнившей кормы не то испанского, не то португальского корабля, обнаруженной им, на побережье острова Гвадалупа по прошествии многих месяцев, во время второго его путешествия в поисках Великого Хана. Равным образом и панегиристы Колона все как один с таким же пренебрежением отнеслись к этой находке, словно дело шло о каком-нибудь не заслуживающем внимания пустяке.

Некоторые высокопоставленные индейцы, беседуя с адмиралом, называли ему селения, в которых можно было услышать рассказы о «сыновьях неба» и где их вспоминали с явною неприязнью, что было, по-видимому, плодом дурной славы, которую они по себе оставили.

13 января, то есть за три дня до того, как каравеллы, покинув берега Эспаньолы, направилась по океану в Испанию, группа матросов, съехав на сушу, столкнулась с открытой враждебностью местных жителей, и это было первым подтверждением опасений Мартина Алонсо за жизнь матросов, оставленных в Навидад.

Белые встретились с толпой голых индейцев, которых было более пятидесяти; все они были длинноволосые, «как женщины в Кастилии, и украшены перьями попугаев и других птиц. И все они были вооружены большими луками и стрелами, а также палками из твердого дерева, заменявшими им мечи».

Оказав поначалу христианам притворно любезный прием, некоторые из них взялись за оружие, тогда как другие стали готовить веревки, чтобы вязать ими белых. Испанцы, которых было шесть человек, увидев впервые за все это плавание, что голые люди отваживаются напасть на них, пустили в ход шпаги и арбалеты. Одному индейцу был нанесен сильный удар шпагой по ягодицам, другой был ранен стрелой в грудь, и если бы не вмешательство находившегося поблизости штурмана, шестеро разъяренных неожиданным нападением моряков перебили бы немало туземцев.

Такова была первая стычка между белыми и краснокожими обитателями Нового Света.

Выслушав рассказ о случившемся, адмирал решил, что это были карибы, приезжающие сюда охотиться налюдей; в связи с этим он выразил опасение, как бы христиане из крепости Навидад, подойдя к этому берегу на баркасе, не попали в руки индейцев. Пинсон считал, что эти индейцы принадлежат, возможно, к тем племенам острова Эспаньола, которые проявили враждебность по отношению к таинственным белым, побывавшим тут в прежние годы.

Накануне выхода каравелл в обратное плавание адмирал и Мартин Алонсо беседовали в последний раз. Выслушав приказание Колона идти прямо на север, Мартин Алонсо не мог скрыть своего удивления. Естественнее всего было бы плыть в том направлении, откуда они пришли, то есть на северо-восток-, по уже известному морю.

Колон прервал его возражения тоном человека, глубоко убежденного в своей Правоте:

— Держите на север; только так мы встретим благоприятные ветры. Я знаю, что говорю.

Эти слова заставили капитана «Пинты» — особенно на протяжении первых дней плавания — предаваться длительным размышлениям.

— Дон Кристобаль «знает»!.. Он впервые плавает в этих морях, а между тем уверенно заявляет, что нужно идти прямо на север и что лишь там они встретят попутные ветры.

Пинсон был ревностным христианином, но при всем том он был глубочайшим образом убежден, что господь бог никогда не посылает своих архангелов, чтобы посвящать мореплавателей в тайны океана и атмосферы. Лишь некие моряки ценой жестоких ошибок и роковых колебаний, подвергавших их жизнь непрерывным опасностям, овладели этими тайнами.

И в его памяти ожили слышанные им в испанских и португальских портах рассказы о мореплавателях, совершивших открытия по ту сторону океана и погибших при победоносном возвращении на родину. Он вспомнил, в частности, историю того шкипера, о происхождении которого ходили самые разнообразные толки, хотя большинство и нааывало его Алонсо Санчесом, уроженцем Уэльвы, и который, добравшись до одного из принадлежащих Португалии островов, умер там от перенесенных лишений.

Приключения этого несчастного моряка представились ему теперь в ином свете. Было бы нелепо предполагать, будто к новым землям он был отнесен бурею во время плавания с Канарского архипелага в Ирландию. Ни одна буря не длится несколько месяцев подряд, и ни один увлекаемый бурей корабль не в состоянии держаться того же курса. Гораздо логичнее было допустить, что упомянутый мореплаватель, соблазнившись на Канарских или Азорских островах постоянными бризами с северо-востока или востока, поплыл по спокойному морю при теплой погоде, так же как плыли они, и достиг безо всяких помех земли, которая, возможно, была тем же островом Эспаньола. Затем, собрав, подобно им, образцы произведений местной природы и деятельности туземцев, он захотел возвратиться на родину с этой потрясающей новостью и пустился в обратное плавание по уже знакомому пути. Но постоянные бризы, с такой легкостью пронесшие его по океанским просторам, теперь оказались для него неодолимым препятствием.

Неделю за неделей плыли они против ветра, не продвигаясь вперед за целые сутки даже на лигу. Так он и его спутники пытались пробить эту незримую воздушную стену, пока у них не иссякли запасы продовольствия и воды, после чего им пришлось возвратиться на Гаити или на Эспаньолу, чтобы снабдить себя тем, чем располагали туземцы, с их согласия или силой.

Следуя всякий раз несколько иным курсом, они три или четыре раза возобновляли свои попытки, пока наконец, лавируя по направлению к северу, не вышли, благодаря счастливой случайности, из зоны пассатов и не открыли, неожиданно для себя, правильного пути в Европу. Но так как эти стоившие огромных усилий попытки отняли много времени, повели к износу снастей и вконец измучили моряков, те немногие из них, которым довелось выжить, достигли берегов Старого Света лишь для того, чтобы, добравшись до них, умереть.

Естественное стремление вернуться тем же путем, каким они прибыли, и было, несомненно, причиной гибели всех мореплавателей, отправлявшихся в течение последних пятидесяти лет до Колона на запад, но никогда не возвращавшихся из таких путешествий. Единственный моряк, которому удалось пересечь океан с запада на восток, сделал это, лишь уклонившись сначала к северу. Возможно, что он поделился с Колоном результатами своего опыта, что и придавало такую уверенность словам адмирала; возможно, что он рассказал о нем многим, но только Колон воспользовался сообщениями своего предшественника, заплатившего за это открытие собственной жизнью. Из всего, что он смог поведать, наиболее важным было указание, как плыть обратно. Вследствие незнания этого курса, которого до наших дней придерживаются парусные суда, и остались, быть может, на дне океана, возвращаясь в Европу, все предшественники Колона.