Открыть 31 декабря. Новогодние рассказы о чуде - Ая эН

этаж, там зал и тоже классы. А это и было сначала школой, бабушка говорила. Для гномов, что ли? Дышать нечем.

Чужие вожатки – откуда они берутся такие одинаковые? С синими или зелеными веками в блестках, в перманенте, в блестящих сапогах-чулках? Пионерки сорокалетние! – встретили, дрожа алыми галстуками, загнали в класс «Кукольный театр», стали распределять роли. Почему они никогда в глаза не смотрят? Девчонки полезли вперед, но пионерские тетки их пока отогнали. Пацаны синей кучей сбились в угол, откуда их вытаскивала Светлана Петровна и тут же клеймила стальным голосом:

– Ежик номер три! Ежик номер четыре! Туголуков, а ты будешь Новый год, я помню, у тебя с прошлого года костюм есть!

В шкафах лежали куклы, на руку надевать, противно замусоленные, со сплющенными головами, кто в платочках, кто медведь или мужик; пахло пылью. В окно было видно сияющий спортом «Рубин», каточек мой, только улицу перейти. Сбежать?

Домпионеровский костюм снегурочки был только один, девчонки его примеряли по очереди, тетки выносили приговор; Стеллка не влезла и уже скулила. Лучше всех в выцветшей, бледно-голубой, как небо сегодня, тряпочной шубе, от которой отклеивались и падали под ноги блестки, смотрелась Большая Ирка, и ей подобрали еще двух заместительниц, нашу Юльку и бэшку Таню. Остальные девчонки снова запрыгали перед тетками, потянули руки – в снежинки. Не хочу. Но у меня балетная пачка есть, третья уже, мама с бабушкой шили по образцу настоящей, из балетного училища при театре, специально для елок. Сто блинов накрахмаленной марли, рукава фонариками, зеленые и серебряные блестки, посредине я. В прошлом году на елке кто-то из девок от зависти половину блесток отодрал. Все равно я из нее выросла, наверно. Отдать кому-нибудь?

Пришла другая пионерская ведьма, забрала ежей и снежинок разучивать танцы.

– Ежи же ж зимой же спят же? – Штин без шума вылез из-за картонных декораций, где на всякий случай скрывался от участи ежа.

– Не умничай, Лешим будешь, – вроде как пригрозила Светлана Петровна, раздавая листочки в клетку, как на контрольной. – Так, дети, пишем слова! Сказка о том, что злая Зима и ее подручный Леший хотят украсть Новый год, чтоб он никогда не наступил, но силы добра побеждают!

А круто было бы. Пусть бы год притормозил под конец и остановился, как автобус. Пусть стоит на остановке «31 декабря». И в табличке маршрута у автобуса чтоб навсегда остался бы этот старый номер, восемьдесят второй. Застрял бы в зиме. Сплошные каникулы, елки, подарки. На лыжах в логу-у-у-у-у-у-у… Каток, опять же. Не расти бы. А то в восемьдесят третьем мне исполнится тринадцать. Плохое число. Да и пачки балетно-снежиночные – прощайте. Какая из меня балерина. Но как же синий иней? Показательные ж в январе? Нет, не будем останавливать автобус. Но если бы знать… А толку?

– Леший у нас Штин, а Зима – у нее слов много – ты и ты!

– Не буду я Зимой, – заявила обозлившаяся за узкую голубую шубу Стеллка. – Ни за что! Я добрая!

Тетки завели уговоры, но Стеллка завыла и распухла, в общем, ее увели в зал, где грохотало пианино и дрожал пол. Битва ежей и снежинок. Со Стеллкой победа, похоже, будет за пургой.

Пионерская тетка, от галстука которой пахло чесноком, уставилась на меня:

– Ты тоже добрая?!

– Не очень! – влез Андрюшка. – Но когда она злая – то в сто тыщ раз лучше, чем любая добрая!

– Так, а что, у нас Леший – тоже один? – спохватилась тетка.

– Вам его хватит, – предупредила Светлана Петровна.

– Даже еще останется, – подтвердил Андрюшка. – Я и Новым годом тоже могу! Можно?

– Что? А! Потом! Так, дети, быстрее, я диктую!

Слов у Зимы и Лешего было больше всех. И писали мы с Андрюшкой, и писали, и писали… Замучились и стали голодные.

– Скушай сосулечку! – орал Штин в синих сумерках, когда мы мчались ко мне домой. – От Зимы не спрятаться, не сбежать!

– Значит, будем елочку наряжать! – орала я в ответ.

Кот, едва мы ввалились все в снегу, сбег под газовую плиту и шипел оттуда на Андрюшкины повсеместно топочущие ноги в дырявых носках, пока они не заякорились под столом. Бабушка кормила нас, сколько влезало. Штин сожрал три тарелки супа, а бабушка быстренько ему подливала и мазала маслом хлеб. Бабушка, между прочим, была моя. Еще он насвинячил вокруг тарелки, расправляясь с жесткими котлетами с гречкой. После чая с печеньками Андрюшка дожрал еще мою отставшую полкотлету. Вообще-то на здоровье. Бабушка еще незаметно в его портфель пачку вафель «Артек» подложила, я видела, и сверточек еще с котлетами и хлебом. А то кто ему еще подложит. И костюм Андрюшкина мама точно не сошьет, у них и машинки-то нет. Да и вообще самой мамы у Андрюшки тоже как будто бы нет. Ну, она, конечно, есть, но когда надо, ее нет. Всегда «в вечернюю смену», говорил Андрюшка. А что его соседка Юлька про это говорила, я не скажу. В общем, бабушка сняла с него мерки, дала новые вязаные носки – там была розовая полоска, но Штин сказал, можно фломастером закрасить – и отправила домой. Потом пришла мама с работы, принесла морозный воздух и снежок на нежной чернобурке шапки и воротника – и мерки стали снимать уже с меня. Бабушка рылась в шифоньере, отыскивая новую белую простыню: специально покупать ткань для костюмов было некогда и жалко:

– Нашей-то сладим, а Шпинделю из чего? А! Мешок из-под картошки простирну, да нашьем лоскутьев, вот и выйдет Леший…

Назавтра мама нарисовала мне на ватмане корону, как у снежной королевы, вырезала, пристрочила к ней фату из накрахмаленной марли, и я вручную пришивала по крайчику синюю колючую мишуру весь вечер, потому что фата была длинная, в пол. А потом еще блестки… И лоскутки разноцветные к мешку приметывать… Надо будет Штину еще к шапке пришить лоскутки и ветки. И шишки, наверно, только где взять? С моим платьем – еще больше возни. На следующий день мама принесла громадный серебристый чехол со здоровущей тети Тани Богдановой, с дырками для рук и головы. Стеллка, наверно, такое же носить будет, когда вырастем. Из ткани торчали колючие нитки люрекса.

– Пристрочу полоски, будто метель, красиво будет!

Еще бы. Мама все может.

На генеральную репетицию меня сопровождала бабушка: не доверила мне нести громадную наволочку с накрахмаленным костюмом и короной. И, едва бабушка вплыла в холл дома пионеров, Светлана Петровна тут же сделалась лучшим другом школьников и пенсионеров:

– Да Антонина Степановна! Да мы всегда рады! Да пионерский привет ветеранам партии!

Елки в зале пока что не было, только начерченный мелом круг на полу, где она будет стоять, в котором валялись половинки крестовины