Ex ungue leonem: по когтю льва - Ирина Якимова

— По завещанию Регины Вако этот дом принадлежит её потомкам, пока на месте зеркало.

— Неужели жадность сдерживает вас от этого шага? Непохоже на вас…

Мира засмеялась:

— Я бы, не задумываясь, убрала из холла эту пакость, даже если б это значило, что после совершеннолетия мой мальчик останется бездомным! Это зеркало не волшебное, но проклятое, и несёт в себе частицу тьмы. Но если завещание Регины Вако окажется буквальным: дом обрушится на головы тех, кто попытается убрать его?

На лице Кристины было написано недоумение и неверие, когда она уходила. Она заметила, что Мира, провожая её, шла так, чтобы ни в коем случае не отразиться в открытом зеркале. Проводив девушку, Мира спешно кликнула слуг и приказала водрузить картину на место. Но это оказалось невозможно: рама была сломана.

Следующие две недели, пока новая рама ехала из Доны, Мира проходила холл, теснясь к правой стене, чтобы не отразиться случайно в зеркале. Она более не была хозяйкой старого дома. Призрак властной прабабки виделся ей то тут, то там. И, исцелённая, она вновь ощущала печать проклятия carere morte на себе. Вновь её терзали образы убитых, и из любого зеркала на Миру смотрели пустые глаза вампирши. Холод распространялся из холла по всему дому, заползал под одежду, под кожу… в душу. Вспоминалось и недавнее, ещё более страшное. Не раз и не два Мира просыпалась с криком. Ей являлся Дэви, всесильный бог во главе армии таких же страшных, могущественных созданий…

Ужаснее всего были её слабость, нездоровье и старость! Мира понимала, что может не успеть разгадать все новые загадки. Нет, она не может уйти, не разделавшись с Дэви, не убедившись, что для Бездны закрыты все старые двери! Но сколько времени осталось в запасе — пятнадцать лет… десять… пять?

В ноябре Мире исполнилось пятьдесят семь лет, а к февралю она и выглядела на этот возраст. Старение шло стремительно: каждую неделю она теряла по году от своей сомнительной вампирской молодости, пока внешность не сровнялась с настоящим возрастом. Быстро ухудшались зрение, слух, а от бессонных ночей у кроватки младенца постоянно болела голова. И вот, она уже не могла думать, размышлять над новыми проблемами, требующими немедленных её действий. Мира могла только тревожиться и непрестанно трястись от страха. Она тихо стонала, не умея проснуться от новых-старых кошмаров.

В последнюю ночь февраля Мира не спала. Донат опять заходился в крике, и неясно было, что беспокоит малыша. Мира кружила по комнате с ним на руках, качала, иногда пыталась напевать, но её голос был слаб, едва слышен. За окнами было тихо. Там пасмурное, низкое небо зацепилось за шпили и прорвалось. Снег валил большими хлопьями. Возможно, последний снег этой зимы… Снежинки ударялись о тротуар и разбивались на мельчайшие белые зёрнышки — едва заметные глазом точки. Они катились дальше, подгоняемые ветром, таяли, наконец, исчезали совсем.

Странно, но Мира не почувствовала, как задрожала защита дома, когда её пересек carere morte, хотя обычно хозяйка бывала предупреждена о таком визите. Значит, этот вампир пришёл не со злыми намерениями? В окно детской была видна летняя терраса, и Мира следила краем глаза за падением снежинок на неё. Она не пропустила момент, когда из темноты улицы на террасу скользнула быстрая крылатая тень.

Мира осталась в детской. Она потянулась к шнурку, ведшему к колокольчику в комнате слуг. И кухарка, и гувернантка, и садовник были обучены борьбе с вампирами и должны были явиться по первому пронзительному зову этого колокольчика. Но рука бывшей вампирши замерла, потом опустилась: она узнала пришедшего, и этот гость, вернее, гостья, действительно, никогда не причиняла Мире зла. Всё же бывшая вампирша не захотела оставаться безоружной. Не спуская сына с рук, она достала кинжал из кармана домашнего платья и подвинулась ближе к столу, где в ящике лежал заряженный арбалет.

Дверь детской шевельнулась. Вампирша стояла в коридоре, но не решалась войти. Донат, затихший было, снова заревел, да так громко и отчаянно, что Мира машинально опять начала укачивать его. Она закружилась с ним по комнате, оставив наблюдение за дверью.

«Ну, успокойся, маленький! — шептала она. — Что тебе нужно?»

Дверь отворилась, вампирша застыла на пороге статуей. Через мгновение Мира обернулась.

— Кларисса! — позвала она. — Входи. Ты знаешь, все эти годы я ждала тебя… однажды.

Кларисса не шелохнулась. Серое платье старинного покроя подчёркивало неестественную бледность бессмертной. Длинные тёмные волосы были распущены по плечам, в больных, слезящихся глазах отражалась одна картинка: женщина с младенцем на руках. Миру вздрогнула от этого пристального безумного взгляда.

— Как видишь, подруга, я теперь смертная и мать. И — глава охотников! Так что, если ты затеяла нападение…

Кларисса не отозвалась, она словно и не слышала ничего. Взгляд вампирши метался по фигуре женщины с ребёнком, но этот взгляд не был голодным. Миру больше пугало молчание подруги.

— Отвечай, зачем пришла, — резковато потребовала она. Кларисса моргнула и взглянула теперь Мире в глаза. Она немного пришла в себя.

— Это твоё дитя? — хрипло спросила она.

— Да.

Вампирская пророчица шагнула в комнату. Мира инстинктивно отступила к окну, сжала покрепче кинжал.

— Я вижу, ты пришла не для злого дела, подруга. Но если ты не объяснишь, что значат все эти странные взгляды, я кликну своих охотников.

Кларисса качнулась вперёд, но на ногах устояла.

— Это мальчик? Скажи мне! Сколько ему месяцев?

— Мальчик, — прошептала Мира. — Ему полгода.

— Ах!

Донат затих и с неожиданным любопытством воззрился на гостью.

— Он светленький, как ты, но какие у него тёмные глаза! — нежно пропела вампирша. Серые глаза Клариссы заволакивал привычный туман, взгляд утрачивал пристальность. — Тёмные! Прости за сравнение, совсем как у Владыки вампиров…

— Как у его отца, — Мира поглядела неприязненно. — И не смей упоминать при мне Дэви.

— Я попросила прощения! — вампирша скользнула ближе и остановилась в двух шагах от Миры. Она всё глядела на младенца, и Донат внимательно и серьёзно следил за ней. — Дай мне его подержать! — неожиданно взмолилась Пророчица.

Мира на всякий случай прижала ребёнка к себе покрепче:

— Нет.

— У меня тоже был сын, — словно оправдываясь, прошептала Кларисса. — Ему было полгода. Темноглазый…

— Я не знала, — Мира отступила ещё на шаг. — Но своего ребёнка в руки carere morte я всё равно не дам. Прости.

Кларисса застыла, опустив руки. Тогда Мира, пожалев её, дружески улыбнулась и звонко начала: