Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - Михаил Никулин

«Что он там сделал?.. Некому было придержать его, меня там не было», — с сожалением думал Миша о Гаврике.

Войдя в дот, Миша увидел мать.

Марья Захаровна сидела на полу, облокотившись покатым плечом о низкую стенку дота. Из открытого сундучка выкладывала зимнюю одежду. Видно было, что домой она зашла мимоходом, прямо со степи, где вся бригада убирала сорные травы. На ее шерстяной свитер и на распахнутый ватник нацеплялись и жабрей, и сухие стебли бурьяна.

— Мама, ты Гаврика не видела?

Мать взглянула на сына насмешливыми глазами, но ничего не сказала.

— Мама, ты чего молчишь?

— А ты чего надулся? А ну-ка, попробуй варежки — не вырос из них? Шерстяная безрукавка под шинель годится, с походом шила, а варежки — не знаю…

— Мама, для чего ты про зиму разговариваешь, ты лучше скажи про Гаврика.

Как раз в это время из-за стены дота женский голос протяжно позвал:

— Тетка Марья, вас с Феклой Мамченко до председателя кличут. Чтоб скоро-о!

— Соскучились?

— И председатель, и майор, и дед Опенкин помирают от нетерпения, — послышалось почти у самых дверей дота.

— Сейчас придем! За Феклой не ходи, сама ее покличу! — ответила Марья Захаровна и вдруг, продвинувшись в угол, разгребла траву и, оголив конец трубы, нагнулась к нему и весело начала: — Фекла, какие новости на «Острове Диксоне»? С Гавриком все воюешь? Пора на мировую!.. Технику у них отбили, чего же еще? Пойдем сейчас же в правление! Мы нужны майору и председателю.

Все больше краснея от обиды, Миша молча вышел из дота. За ним вышла и мать. Направляясь к правлению, она легонько толкнула его в спину.

Мише эта шутка показалась неуместной. Растерянный, он вернулся в дот. Торчащая в углу труба уже меньше прельщала его: ей доверялись все тайны, она связывала «Большую землю» с «Островом Диксоном», а теперь по ней могли разговаривать о самых обычных вещах. Она была уже не «прямой провод», а просто ржавая, покоробленная труба. Во всем он винил Гаврика.

«Это, наверное, из-за него тетку Феклу позвали в правление? Из-за него и мама пошла туда?» — озадаченно думал Миша. И тут как раз послышался голос Гаврика, охрипший и неуверенный:

— Миша, Миша! Я знаю, что ты дома… Послушай, я, должно быть, промахнулся. Будет теперь нам…

И несмотря на то, что Миша, подсевший к трубе, сердито молчал, Гаврик стал рассказывать, как он случайно подслушал разговор трактористов Волкова и Руденького, как убежал потом в Каменную балку и через минное поле пробрался в подбитую машину и оторвал обивку на бурки.

Свой рассказ Гаврик закончил словами, в которых было столько же сожаления, сколько и недоумения:

— И только с войлоком на дорогу вышел, а мне навстречу майор и Алексей Иванович. Майор забрал войлок. И только спросил у меня фамилию, а больше ни слова не сказал… Миша, это плохо или хорошо?

Миша не успел ответить, из-за стены тот же певучий женский голос, который пять минут назад вызывал мать в правление колхоза, звал теперь его:

— Ми-шка! Мишка! Мигом по трубе затребуй Гаврика, и оба сейчас же в правление!

— Да слышу! — ответил Миша.

Гаврик опять спросил:

— Миша, ну скажи, это плохо или хорошо?

— Нам с тобой велят сейчас в правление идти. Там и узнаем, хорошо или плохо, — недовольно ответил Миша.

Через полчаса Миша Самохин и Гаврик Мамченко стояли в правлении колхоза перед круглым туалетным столиком — единственным столом, случайно обнаруженным в обломках снесенного войной села.

За столиком, накрытым газетой с вырезанными по краям зубчиками, на новом табурете сидел седой человек с беспокойными, покрасневшими от бессонницы глазами. Это был Алексей Иванович, председатель колхоза.

Рядом с ним почему-то сидела бабка Варвара Нефедовна — строгая старуха с черной родинкой между серыми взлохмаченными бровями. Она молчаливо посматривала то на Гаврика, то на Мишу.

Для ребят здесь многое было непонятно. Зачем пришла сюда бабка Нефедовна со своей неизменной палкой, натертой на верхнем конце до блеска? Почему майор, заняв место рядом со старухой и опустив бритую голову, так внимательно рассматривал светло-серый скаток шерстистой плотной материи?..

Четвертый табурет, предназначенный для Ивана Никитича, члена правления, оставался незанятым. А сам неугомонный старый плотник все ходил и ходил, легкими шагами меряя комнату.

Поодаль от стола на низкой скамейке сидела Зинаида Васильевна — новый директор школы. Зинаида Васильевна была в солдатских сапогах с короткими и широкими голенищами, в той же стеганке и глубокой шапке-ушанке, в каких она появилась впервые в колхозе.

Шапку она не сняла, видимо, из-за опасения потревожить перевязку, край которой виднелся на тонкой шее. В такой одежде, с маленьким, исхудавшим лицом, с ясными карими глазами, она была похожа на подростка.

Ребятам казалось, что Зинаида Васильевна не интересовалась ими, не понимала их и не собиралась помочь им в трудном положении.

— Ну что ж, поговорим в последний раз о деле, — сказал председатель колхоза, оглядывая всех присутствующих.

Старый плотник, ходивший от стены до стены, так круто остановился, что его холщовая сумочка, висевшая через плечо, отлетела в сторону.

— Алексей Иванович, чего ж начинать-то, если обо всем договорились?

— Нет, с ребятами мы еще не разговаривали о дисциплине. Гаврик Мамченко, по-моему, недисциплинирован. Шутка сказать — на минное поле пробрался. Такой паренек может и в дороге делу помешать. — И председатель надолго задержал свой взгляд на побледневшем и напряженно стоявшем Гаврике.

— А зачем тебе войлок потребовался? — спросил майор Гаврика.

— Бурки не из чего пошить… Мы же с Мишей собрались в дорогу. — И внезапно покрасневший Гаврик рассказал, в какую дорогу они собирались с Мишей.

— Из-за такого пустяка ты рисковал жизнью? — спросил майор, показывая Гаврику войлок. — Неумно, бестолково… А?

Миша еще ниже склонил голову. Чувствуя, что дорога в Сальские степи для них с Гавриком теперь уже твердо расстроилась, решил молчать до тех пор, пока взрослые не скажут: «Уходите». Он тихонько толкнул и Гаврика, чтобы и тот тоже молчал, но друг понял его иначе.

— Товарищ майор, — настойчиво и громче заговорил Гаврик, — я не за войлоком шел, а по фронтовой необходимости! Мне представилось, что в машине раненый товарищ и его надо спасти. Нельзя же было оставлять!

И, чтобы невольная слеза, которой Гаврик больше всего боялся, не сорвалась на щеку, он тряхнул головой и замолчал.

Секунды молчания были для ребят длинными.

— Товарищ майор, — услышали ребята голос Ивана Никитича, — нельзя ли войлочек взять у вас и положить его в мою дорожную сумку? По минному полю, слышали, человеку пришлось идти по фронтовой необходимости…

Иван Никитич протянул свою сухую, жилистую руку, чтобы взять войлок.

— Ведь это наш трофей.

— Товарищ майор, отдайте войлок, — заговорила Зинаида Васильевна. — Фронт-то здесь недавно был. Земля еще не остыла от огня. Очень легко было представить Гаврику, что в машине раненый товарищ. А уж раз представилось так, то надо было спасать товарища.

— Что бы он был за боец, если бы оставил раненого в такой беде, — заметил Опенкин.

— Согласен, — сказал майор, передавая войлок Ивану Никитичу. — Только ты, Гаврик, запомни, что фронтовики на походе должны быть дисциплинированными, точно выполнять приказы командира… А командиром у вас в дороге будет Иван Никитич… А теперь послушайте наставления председателя колхоза — и за дело.

Скрипнув новой кожей своего пальто, майор поспешно вышел из-за столика и, на прощанье пожав руку Ивану Никитичу, затем Мише и Гаврику, ушел из правления.

Алексей Иванович, напутствуя ребят, говорил:

— Теперь и старому, и вам дела много. До войны я вот сторожевал на МТФ, по-стариковски сторожевал. А теперь, когда молодые ушли на фронт, меня собранием избрали и велели работать, как молодые работают.

От такого неожиданно счастливого поворота дела ребята подняли головы, повеселели. Глядя на них, повеселел и Алексей Иванович.

— Ты, Иван Никитич, и вы, ребята, только приведите коров в сохранности, и душевная будет вам благодарность от всего колхоза… Хотел еще что-то сказать, но забыл…

— Алексей Иванович, да и будет говорить… — стала останавливать председателя колхоза бабка Нефедовна. — И так говорил много и хорошо… Гаврюша, — поманила она Гаврика, — пойди на минутку ко мне!

Опираясь на палку, она встала и, обнимая подошедшего к ней Гаврика, взволнованно сказала:

— Ты, Гаврюша, очень похож на моего сына, хоть вы и троюродные. Он тоже пошел спасать товарища и сложил голову. Езжай, Гаврюша, в дорогу, а за Нюськой я сама догляжу. С ручательством догляжу.

По дороге из правления колхоза Миша Самохин и Гаврик Мамченко говорили о многом… Друзья выражали удивление, как это они до сих пор не знали, что крикливый, горячий человек плотник Опенкин был правильным стариком?! Они не споря договорились, что бабка Варвара Нефедовна самая ответственная и самостоятельная старуха. И председатель колхоза трудовой человек, о колхозе сильно беспокоится.