Барбаросса - Валентин Пикуль

………………………………………………………………………………………

Время – самый безжалостный фильтр нашей истории: одних оно бережет в народной памяти, других оставляет догнивать в «отходах прошлого», о котором нежелательно вспоминать, но вся беда в том, что часто – даже очень часто! – судьбы многих тысяч людей зависели от неугодных персон, облеченных, как принято у нас говорить, «доверием партии и правительства». Мне думается: мирные дни, наверное, для того и даются армии, чтобы она из своих неисчерпаемых недр выдвигала все самое разумное и достойное, а все негодное отсеяла, словно мусор. Но при Сталине так никогда не делалось. О человеке судили не по его качествам, а лишь по строкам его анкеты.

Я не сомневаюсь, что анкета была «чистая» у генерала М. А. Парсегова – знойного кавказца с аккуратными усиками, но анкетой да внешностью все и кончалось. С первого года войны он как-то органично сроднился с мощной стихией роковых отступлений и так привык к «драпу», что считал его делом почти неизбежным. Отвоевал он себе легковушку с шофером, в машине спал и ел, там у него вся канцелярия, есть тарелка и стакан в красивом подстаканнике, предметы мужского туалета, и потому выглядел Парсегов, не в пример прочим фронтовикам, даже молодцевато. С утра побреется, не выходя из машины, поправит перед зеркальцем усики, после чего, освеженный одеколоном, мог и покомандовать.

– Товарищ боец! – окликал он из машины. – Почему у вас походка неровная? Советский боец должен ходить… знаете как?

– Да учили… на строевой подготовке.

– Вот так и ходите.

– Да я, товарищ генерал, третий дён не жрамши, из окружения вышел, ноги едва волоку. Мне бы в санчасть какую…

– Все равно! Подбородок держать выше… по уставу. А вы, товарищ боец, над кем смеетесь?

– Веселый человек дольше живет. Вот и смеюсь.

– Ладно. А то я думал, вы надо мной издеваетесь…

Генерал П. В. Севастьянов, хорошо знавший Парсегова, писал о нем так: «Никакое окружение, никакое бегство, никакие несчастья и неудачи так не деморализуют солдата, как бездарное руководство!» Парсегов командовал 40-й армией Брянского фронта, а фронтом командовал небезызвестный Филипп Иванович Голиков, и кого Голиков больше боялся – Сталина или немцев? – этот вопрос историками еще до конца не выяснен. Если же Филиппа Ивановича спрашивали о талантах Парсегова, он отвечал:

– Собранный товарищ! Не как другие, что даже забывают побриться в окопах. Одна в нем беда: на связь не выходит, и никогда не знаешь, где его армия находится…

Из этих слов видно, что хорош был Парсегов, умело прятавший свою армию от начальства, но еще лучше был и сам командующий фронтом, не знавший, где искать эту армию! Но однажды Голиков все-таки обнаружил «сороковую» в селе Хорол. Голиков сказал Парсегову, что из портфеля майора Рейхеля известно: барон Вейхс, торчавший у Курска, должен был наступать двадцать второго июня, но…

– Ни мычит ни телится! Наверное, фрицы поняли, что мы их «рассекретили», вот и отложили свое наступление по плану «Блау». А ты, Михаил Артемьевич, ручаешься за свою оборону?

– Мышь не проскочит, – был получен бравый ответ.

(Между тем Брянский фронт имел всего лишь до пяти орудийных стволов на один километр – совсем не густо.)

– Тут и слона протащить можно, – сомневался Голиков.

– У меня и слон не пройдет! – заверил его Парсегов…

Затишье в обороне всегда обманчиво, а враг начинает казаться надоедливой, примелькавшейся деталью военного пейзажа – не больше того. 28 июня барон Вейхс нанес мощный удар со стороны Курска, а через два дня 6-я армия Паулюса стала наступать южнее – и началось! Противник верно нащупал слабину в стыке Брянского фронта Голикова с фронтом армий маршала Тимошенко; танки армии Гота врезались в эту мягкую и ослабленную подвздошину двух наших фронтов, разорвав их широкой кровоточащей раной. Прямо на Воронеж двигалась моторизованная дивизия «Великая Германия»… А на улице Хорола – дым столбом! Жгли и рвали штабные документы, волокли в грузовики тяжеленные сейфы, девушки-солдатки метались, не зная, куда сунуть пишущие машинки, а жители села плакали:

– Господи! Да на кого ж вы нас покидаете?..

В этой панике один лишь Парсегов оставался невозмутим, и, сидя в своей легковушке, он… догадываетесь, что он брился! Тут его и застал Севастьянов с поручением от Голикова.

– Командующий Брянским фронтом просит вас срочно выйти на связь с его штабом. Обстановка сейчас такова, что…

Парсегов, глядя в зеркальце, прифрантил свои усики:

– А зачем спешить, дарагой? Самое малое через час я сам буду уже в Воронеже, тогда и пагаварю с товарищем Голиковым… Можно ехать. Жми прямо на Воронеж! – велел Парсегов шоферу. И его легковушка первой рванула с места…

Отдадим должное девственной «чистоте» анкетных данных о генерале Парсегове – этот Аника-воин постыднобросил свою армию (и вся его 40-я армия позже целиком погибла, попав в железные клещи танковых окружений), а ведь на эту армию рассчитывали в штабах, воронежцы меж собой говорили:

– Нам-то что? До нас фрицы не дойдут, звон, мне Марья-соседка сказывала, что есть такая армия Парсегова… у-у, силища!

Воронеж считался еще тыловым городом и жил, украшенный бодрыми призывами, обычной трудовой жизнью: «Работать с удвоенной энергией! Все для фронта, все для победы!» В скверах играли детишки, на улицах бабки торговали семечками. Привычно названивали трамваи, фронтовикам странно было видеть машины «скорой помощи» – кому-то вдруг захотелось поболеть, но никого из жителей это не удивляло. Никто не думал, что враг способен дойти до их города. По вечерам работал цирк с новой программой, люди навещали театр, все шло своим чередом…

Голиков засел в Воронеже, а связь с войсками фронта отсутствовала. На путях вокзала попыхивал паром одинокий бронепоезд, и там еще пели: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…» В гарнизоне числились тыловые войска НКВД с винтовками, один батальон был поголовно вооружен только наганами, кавалеристы оттачивали клинки. А на окраинах Воронежа уже образовывался фронт, и зенитчики ПВО все чаще опускали стволы орудий к земле, нащупывая в прицелах кресты немецких танков. Гот не считался с потерями; на Мокром Лугу он сам загонял свои танки в топь, на их башни, торчавшие из воды, он стелил мосты, и по этим настилам быстро пропускал другие танки и пехоту…

Голиков воевать не умел, а теперь поздно учиться!

30 июня Сталин прочел ему суровую нотацию по связи ВЧ, и мне думается, что Верховный лучше Голикова понимал обстановку.

– Запомните хорошенько, – поучал Сталин. – У вас теперь на фронте более тысячи танков, у противника же нет и пятисот… Все зависит только от вашего умения использовать свои силы и управлять ими по-человечески. Поняли?

Сталин был прав только «по-человечески». Танков у Голикова было достаточно, но… каких? Разрушающие мосты неповоротливые КВ, которые сами же танкисты прозвали «бронированными комодами», и устаревшие Т-60, по выражению солдат – «трактора с пушками», а новых Т-34 не было. Конечно, при умении можно было задержать немцев и этими танками. Но Голиков не знал, как это делать. Пошел один танк – подбили, посылает второй – тоже, шлет третий – и третий сгорел. Наверное, он проспал то время, когда в мире победила доктрина массового применения танков, а он, командующий фронтом, примерял боевые качества танков к возможностям пехоты.

4 июня на Брянском фронте появился Василевский.

– Второй год воюете, а так и не научились, – отругал он Голикова. – Танки отдельно. Пехота сама по себе. Авиация только наблюдает. Ставка пошла на крайность, давая вам из резерва Пятую танковую армию генерала Лизюкова… Поторопитесь! Шестая армия Паулюса выходит (или уже вышла) к Каменке, возникает угроза нашим тылам не только у вас, но и у Тимошенко. Будьте любезны использовать танковую армию Лизюкова как надо – ударом от Ельца, дабы сорвать переправу противника через Дон… Надеюсь, вам все ясно?

Филипп Иванович почтительно соглашался:

– Все ясно. Благодарю. Все сделаю. Как велели…

И – сделал: погубил 5-ю танковую армию Лизюкова, пустив ее в гущу сражения кое-как, даже не догадавшись, что танковая армия нуждается в поддержке артиллерией и авиацией.

Стало ясно, что Голикова на фронте держать нельзя.

– А что делать с генерал-майором Парсеговым? – спросил Василевский. – Ведь его даже на передовой никогда не видели.

– Мерзавец! – отвечал Сталин. – Нацепил Звезду Героя и теперь думает, что ему сам черт не брат… Отправьте его куда-нибудь далеко, так, чтобы я о нем даже не слышал.

Парсегова тут же отправили во Владивосток, где к его услугам было множество парикмахерских. Не жалко мне ни Голикова, ни этого Парсегова – жалко мне жителей Воронежа, которые еще не знали, что их ждет. До слез жалко и того майора Адрианова, который получил ордер на комнату в коммунальной квартире Воронежа! Сталин, как это ни странно, по-прежнему считал, что немцы вторично стремятся захватить Москву – на этот раз через Воронеж; когда же он поймет, что совсем не Москва является целью нового «блицкрига», тогда будет поздно…