Барбаросса - Валентин Пикуль

– Много их, паскудов?

– Бить – не перебить. На всех хватит. Диву даешься! Откуда в Германии столько мужиков здоровых набрали? Кажись бы, уж после Москвы – все ясно, наша взяла, ан нет… Хреново!

К отступающим присоединялись жители, обычно те, что помоложе, шли женщины с детьми, и солдаты брали детей на руки, а с матерями, шагавшими рядком, судачили о том о сем, беседуя житейски. В деревнях и станицах собаки уже не лаяли – привыкли к тому, что теперь много-много людей ходит туда и обратно, какой-нибудь Шарик или Жучка иногда для приличия гавкнет из-под забора, но тут же и хвостом завиляет, словно извиняясь за собачью невежливость…

Хлебные поля наливались колосом, который в этом году отряхнет свои зерна не в ладонь человека. Сады обогащались плодами, которые деревья роняли на землю, никого больше не радуя. И сама добрая мать-земля заново наполняла пустые колодцы водою, которую выпьют злые пришельцы. Однажды солдаты видели лошадь с оторванной ногою; стоя на трех ногах, она продолжала хрумкать травой. Потом заржала – прощалась.

Плакать хотелось вчерашним мужикам от этого ржанья.

Жарища была – выше сорока градусов. Полуголые танкисты армии Гота высовывались из люков своих машин, на их груди качались уродливые амулеты, сулившие им бессмертие. Немецкая пехота шагала в нижних рубашках и трусиках. Завидев колонны отступающих русских, немцы горланили еще издали – почти дружелюбно, совсем без воинственной злобы:

– Эй, рус, ком, ком… рус, капут! Сдавайс…

Нет, теперь-то русские им не сдавались. А скоро отступающие войска Тимошенко заметили, что не вровень с ними, а навстречу им, израненным и оборванным, двигаются новые войска – бодрые, уверенные, отлично обмундированные, идущие не шаляй-валяй, а чуть ли не в ногу – празднично. Словно не ведая того, что впереди ожидает враг, они смело шли наперекор общему потоку – на запад. Как тут не удивишься?

– Эй, куда вас понесло, братцы? Там уже немец.

– Ты и драпай дальше. А мы знаем, куда нам надо.

– Откуда вы, славяне? Какая армия?

– Шестьдесят вторая … непромокаемая, несгораемая! – Скоро на позициях приметили нового генерала. Еще молодой, курчавый, резкий в движениях, недоверчивый к докладам штабов, этот генерал так и лез под огонь, чтобы все видеть своими глазами. При этом – даже в окопах не снимал белых перчаток.

– Кто такой? – спрашивали вокруг с большим недоверием.

– Чуйков… наш генерал. Из Китая приехал.

– А зовут-то его как?

– Как и Чапаева – Василием Ивановичем.

– Чего это он в белых перчатках, как на параде?

– А бес его знает. Видать, фасон держит…

7. «СТЕПЬ ДА СТЕПЬ КРУГОМ…»

Знойный день миновал. Чуть-чуть повеяло едва заметной прохладой. Поникла в полях пшеница, картофельные поля давно были вытоптаны инфантерией, размолоты гусеницами танков. В вечерней духоте жалобно попискивали степные суслики.

– А мы, кажется, заблудились, – сказал фельдфебель Гапке.

Его взвод с утра рыскал по бездорожью, отыскивая хутор Поливаново, два вездехода марки «кюбель» тарахтели за ним, иногда посвечивая фарами. Гапке вдруг широко раздул ноздри:

– Клянусь, здесь кто-то жарит печенку.

Тут и все солдаты принюхались: 

– Наверняка кукурузники… жрут, как всегда.

Заглянули в ближайший овраг – точно! Там горел костерок, а румынские солдаты жарили на вертеле печенку.

– Эй, откуда у вас такая роскошь? – окликнули их немцы.

– Лошадиная! Румыния всегда славилась кавалерией.

– А на чем поедешь, если лошадь осталась без печенки?

– На ваших грузовиках. Мы уважаем немецкую технику.

– Вы слишком сообразительны! – хохотал Гапке. – Техника не для вас. Впрочем, гони сюда печенку, пока она не подгорела, а мы устроим вам плацкартные места в нашем «кюбеле» без брезента.

Кроме румын, хорватов и мадьяр, к 6-й немецкой армии примыкали, почти растворяясь в ней, войска итальянской армии. Паулюс не торопил Гарибольди, держа союзников подальше от передовой, не слишком-то им доверяя. Неизвестно, кто распустил слух, будто немцы скоро вооружат итальянцев новейшим электропулеметом.

– Кто их знает? – сомневались итальянские солдаты. – От немцев всего ожидать можно. Если они даже изобрели такой пулемет, то нам-то что с него?

– Интересно, – тут же возник вопрос, – если пулемет электрический, то куда включать штепсель в этой унылой степи?

– Как куда? Втыкай себе под хвост, и тогда пулемет будет работать безотказно, а каждая фасолина попадет в цель.

– Не так-то все просто, компаньо, – шутили другие. – Если вставить вилку кому-то из нас, ничего не получится. Пулемет стреляет только в том случае, если получит энергию из задницы верного члена нашей партии… Лучше всего его включать сразу под хвост нашего славного Итало Гарибольди!

(Когда эти итальянцы попадали к нам в плен, приходилось поломать головы в наших штабах, ибо из их показаний было трудно понять, о каком «новом секретном оружии» идет речь и где главный источник питания этого пулемета.)

Положение вермахта считалось устойчивым, в победе над Россией немцы не сомневались. Личные вещи убитых сразу отсылали родным (на память), личный жетон убитого квартирмейстеры переламывали пополам, одну половину его бросали в могилу, а вторую часть жетона отсылали в штаб – для документации. Даже в моменты фронтовых кризисов немецкие солдаты регулярно получали отпуска домой; в Кракове им выдавались особые «подарки фюрера». Это были стандартные пакеты, в которых к награбленному в России добавлялись продукты из ограбленной Европы: бутылки французского вина, масло, кофе, банка сардин, шоколад, сигареты «Юно» и прочее. Являясь домой, фронтовик невольно ощущал себя в голодной семье неким «сеньором войны».

Впрочем, солдат мог получить отпуск и вне всякой очереди. Для этого надо было подбить русский разведывательный самолет У-2 или По-5, которые немцы прозвали «кафемюлле» (что значит «кофейная мельница»). Как только по ночам над позициями начинали стрекотать эти тихоходные самолетики, все немцы хватались за оружие:

– А, русс фрейлейн! Проклятые русс фанер…

Эти самолеты вели русские летчицы, и они, как бы зависая в воздухе, точно клали свой груз, способные, казалось, попасть бомбой даже в печную трубу. Вот немцы и палили! Чтобы получить Железный крест или недельный отпуск с «подарком фюрера».

А кому, спрашивается, не хочется побывать дома?

………………………………………………………………………………………

6-я армия Паулюса впервые применила новое оружие вермахта – шестиствольные минометы, поражающие сразу большие площади, наносившие большой урон нашей пехоте.

– Прекрасно! – восторгался Шмидт. – Силы нашей армии мощной глыбой нависли над армиями Тимошенко, и маршал спешно отводит полуокруженные войска, боясь их полного оцепления.

– Вот это-то и плохо, что он их отводит. Фюрер заинтересован не в отступлении, а в уничтожении живой силы противника… Кто сейчас торчит перед нашим носом? – спросил Паулюс.

– Двадцать первая армия русских.

– Я не о номере – кто ею командует? 

– Генерал-майор Гордов.

– Не знаю такого. Видер! Дайте о нем аннотацию…

Иоахим Видер доложил: В. Н. Гордов десять лет назад окончил военную академию, был на штабной работе, отличается неуживчивым характером, авторитетом среди подчиненных не пользуется.

– Шмидт, где сейчас ролики четырнадцатого корпуса?

– Виттерсгейм в движении к югу от нас.

– Разверните его на меня, – велел Паулюс. – И пусть молодчага Виттерсгейм ударит по Гордову так, чтобы этот неуживчивый генерал потерял последние остатки авторитета…

21-я армия была раздавлена. Гордов первым отвел войска на левый, восточный берег Дона, когда другие наши армии еще сражались на западном (в предполье большой излучины Дона). В два часа русской тягостной ночи Берлин отмечает полночь; в это время по радио комментировались дневные сводки ОКВ, звучали радостные фанфары, диктор предупреждал: «Внимание, говорит Ганс Фриче, все слушайте Ганса Фриче…» Фриче заполнял эфир трескучей буффонадой о подвигах 6-й армии Паулюса.

– …Мне трудно говорить, – притворно задыхался он, как астматик, у своего микрофона (будто и в самом деле не мог дышать от дыма сражения). – Моя радиоустановка не успевает следовать за бросками армии, преисполненной пламенной верой в своего народного полководца. Поверьте, они едины – и сам Паулюс, его гренадеры, каждым шагом утверждающие в русских степях могущество непобедимых идей нашего великого фюрера. Враг растерян. Враг бежит. Враг мечется в безумных поисках выхода…

Снова шли письма от Лины Кнауфф из далекого Касселя, и это было Паулюсу даже приятно, а из Берлина звонила жена, милая Коко, поверившая в радиоболтовню Ганса Фриче. В эти же дни капитан танковых войск вермахта Эрнст-Александр Паулюс вернулся из отпуска, который провел в Предеале, на климатическом курорте Румынии. Вид отца поразил его – лицо Паулюса, дочерна загоревшее, словно обугленное, было покрыто множеством морщин, напоминая старинный фарфор в мельчайших трещинах. Изложив домашние сплетни о бухарестских родичах, сын просил: