Сорок пять - Александр Дюма

– Мадемуазель Дайель была очень ревнива и постоянно угрожала королю. У нее имелся красивый кривой кинжальчик, который всегда лежал у нее на рабочем столике. И вот однажды король ушел от нее, захватив с собой кинжал и говоря при этом, что не хочет, чтобы с его преемником случилась беда.

– Так что сейчас его величество целиком принадлежит мадемуазель Ле Ребур? – спросил Шико.

– Напротив, напротив, – сказал священник, – у них полный разрыв. Мадемуазель Ле Ребур дочь президента судебной палаты и потому весьма сильна в словопрениях. По наущению королевы-матери бедняжка произнесла столько речей против королевы Наваррской, что заболела. Тогда королева Марго, которая отнюдь не глупа, воспользовалась этим и убедила короля перебраться из По в Нерак, так что эта любовная история оборвалась.

– Значит, – спросил Шико, – король воспылал теперь страстью к Фоссэз?

– О, бог мой, да. Тем более что она беременна: он просто с ума сходит.

– А что говорит по этому поводу королева? – спросил Шико.

– Королева?

– Да, королева.

– Королева несет свои горести к подножию креста, – сказал священник.

– К тому же, – добавил офицер, – королева ничего обо всем этом не знает.

– Да что вы! – сказал Шико. – Быть не может.

– Почему?

– Потому что Нерак не такой уж большой город, все там насквозь видно.

– Ну, что касается этого, сударь, – сказал офицер, – там имеется парк, а в парке аллеи длиною в три тысячи шагов, обсаженные густыми кипарисами, платанами и сикоморами, там такая тень, что среди бела дня шагах в десяти уже ничего не видно. А ночью-то что же, сами рассудите!

– Да и королева очень занята, сударь, – сказал священник.

– Ну, что вы? Занята?

– Да.

– Чем же, скажите, пожалуйста?

– Общением с господом богом, – проникновенно ответил священник.

– С богом? – вскричал Шико.

– Почему же нет?

– Так, значит, королева набожна?

– И даже очень.

– Однако же во дворце мессу не служат, я полагаю? – заметил Шико.

– И очень ошибаетесь, сударь. Мессы не служат! Что ж, мы, по-вашему, язычники? Так знайте же, милостивый государь, что, если король с дворянами своей свиты ходит слушать протестантского проповедника, для королевы служат обедню в ее личной капелле.

– Королеве?

– Да, да.

– Королеве Маргарите?

– Королеве Маргарите. И это так же верно, как то, что я, недостойный служитель божий, получил два экю за то, что дважды служил в этой капелле. Я даже произнес там очень удачную проповедь на текст: «Господь отделил зерно от плевелов». В Евангелии сказано: «Господь отделит», но я полагал, что, так как Евангелие написано уже давно, это дело можно считать уже совершившимся.

– И король узнал об этой проповеди? – спросил Шико.

– Он ее прослушал.

– И не разгневался?

– Наоборот, он очень восхищался ею.

– Вы меня просто ошеломили, – ответил Шико.

– Надо прибавить, – сказал офицер, – что при дворе не только ходят на проповеди да на обедни. В замке отлично угощаются, не говоря уже о прогулках; нигде во Франции бравые военные не прогуливаются так часто, как в аллеях Нерака.

Шико собрал больше сведений, чем ему было нужно, чтобы выработать план действий.

Он знал Маргариту, у которой в Париже был свой двор, и вообще понимал, что если она не проявляла проницательности в делах любви, то лишь в тех случаях, когда у нее были свои причины носить на глазах повязку.

– Черти полосатые! – бормотал он себе под нос. – Эти тенистые кипарисовые аллеи длиной в три тысячи шагов как-то неприятно крутятся у меня в голове. Я прибыл из Парижа в Нерак, чтобы раскрыть глаза людям, у которых тут аллеи длиной в три тысячи шагов, да еще такие тенистые, что жены не могут разглядеть, как их мужья гуляют там со своими любовницами! Ей-богу, меня тут просто искромсают за попытку расстроить все эти очаровательные прогулки. К счастью, мне известно философическое умонастроение короля, на него – вся моя надежда. К тому же я – посол, лицо неприкосновенное. Пойдем смело!

И Шико продолжал свой путь.

На исходе дня он въехал в Нерак, как раз к тому времени, когда начинались эти прогулки, так смущавшие короля Франции и его посла.

Впрочем, Шико мог убедиться в простоте нравов, царившей при наваррском дворе, по тому, как он был допущен на аудиенцию.

Простой лакей открыл перед ним дверь в скромно обставленную гостиную; к этой двери он прошел по дорожке, пестреющей цветами. Над гостиной находилась приемная короля и комната, где он любил давать днем непритязательные аудиенции, на которые отнюдь не скупился.

Когда в замок являлся посетитель – какой-нибудь офицер, а то и просто паж, – докладывали о нем королю. Этот офицер или паж искали короля до тех пор, пока не обнаруживали его, где бы он ни находился. Король тотчас же являлся и принимал посетителя.

Шико был глубоко тронут этой любезностью и доступностью. Он решил, что король добр, простосердечен и всецело занят любовными делами.

Это его мнение только укрепилось, когда в конце извилистой аллеи, обсаженной цветущими олеандрами, появился в поношенной фетровой шляпе, светло-коричневой куртке и серых сапогах король Наваррский; лицо его пылало румянцем, в руке он держал бильбоке.

На лбу у Генриха не было ни морщинки, словно никакая забота не осмеливалась задеть его темным крылом, губы улыбались, глаза сияли беспечностью и здоровьем. Приближаясь, он срывал левой рукой цветы, окаймлявшие дорожку.

– Кто хочет меня видеть? – спросил он пажа.

– Сир, – ответил тот, – какой-то человек, на мой взгляд, то ли дворянин, то ли военный.

Услышав эти слова, Шико несмело подошел.

– Это я, сир, – сказал он.

– Вот тебе и на! – вскричал король, воздевая обе руки к небу. – Господин Шико в Наварре, господин Шико у нас! Помилуй бог! Добро пожаловать, дорогой господин Шико.

– Почтителънейше благодарю вас, сир.

– И вы живехоньки, слава богу!

– Надеюсь, что так, дорогой государь, – сказал Шико, вне себя от радости.

– Ну, черт возьми, – сказал Генрих, – мы с вами выпьем винца из погребов Лиму, и вы скажете мне, как вы его нашли. Я очень рад видеть вас, господин Шико, садитесь-ка сюда.

И он указал ему на скамейку, стоявшую на зеленом газоне.

– Никогда, сир, – сказал Шико, делая шаг назад.

– Вы проделали двести лье, чтобы повидаться со мною, а я позволю вам стоять? Ни в коем случае, господин Шико, садитесь, только сидя можно поговорить по душам.

– Но, сир, правила этикета!

– Этикет у нас, в Наварре? Да ты рехнулся, бедняга Шико. Кто здесь об этом думает?