Зимняя сказка - Марк Хелприн

– Нет-нет, – решительно возразил Питер Лейк. – Иначе я бы не узнал стука копыт лошадей, на которых ехал наряд полиции. Они проезжали по этой улице двадцать минут назад. Где мы сейчас находимся?

– В госпитале Святого Винсента.

– Угол Шестой авеню и Одиннадцатой улицы?

– Совершенно верно.

– Они доберутся до конюшни за десять минут, еще десять минут уйдет у них на сдачу наряда… Стало быть, сейчас четыре часа.

Едва он произнес эти слова, как церковный колокол принялся отбивать время. Питер Лейк стал считать его удары:

– Один… Два… Три… Четыре!

Доктор взглянула на свои часы. Они показывали ровно четыре.

– Весьма своеобразный способ счета времени, – усмехнулась она. – Ничего подобного я еще не слышала! Теперь я нисколько не сомневаюсь в том, что со временем вы сможете вспомнить и свое имя или найти его, используя для этого метод индукции.

– Часы мне действительно не нужны, – признался Питер Лейк. – Колокола бьют каждые пятнадцать минут. Помимо прочего, я знаю, что поезда надземки идут каждые…

– Какой надземки?

– Обычной надземки.

– Надземки?

– Да, надземки, которая ходит по Шестой авеню.

По ее спине пробежала дрожь.

– Я говорю о поездах надземной железной дороги, – повысил голос Питер Лейк. – Неужели вы слышите о них впервые?

Она покачала головой.

– Ни на Шестой авеню, ни в близлежащих кварталах надземных дорог нет. Возможно, они сохранились где-нибудь в Бронксе или в Бруклине, но только не на Манхэттене.

– Что вы мне голову морочите? Куда же они могли подеваться? Они здесь всюду.

– Нет, – решительно возразила она. – Их здесь нет.

– Позвольте мне выглянуть в окно…

– Вам поставлена капельница, вы подключены к мониторам, и, помимо прочего, окна эти выходят на боковую улочку.

– Я хотел бы на нее посмотреть.

– Неужели вы мне не верите? Надземки здесь нет уже с полвека.

– Именно поэтому мне и хотелось бы взглянуть на улицу. Я хочу посмотреть на город. Это единственное надежное средство для оценки времени.

– А как же кони? – усмехнулась она.

– На конях далеко не уедешь. Для этого они слишком малы. Надеюсь, вы меня понимаете? Мне нужно увидеть сам город.

– Сначала вам нужно выздороветь.

– Я уже и так выздоровел.

– Пока не совсем.

– Я совершенно здоров!

Он распахнул халат. Она было хотела остановить его, но неожиданно увидела на месте только-только начинавших рубцеваться ран гладкие шрамы и испуганно прижала руки к губам. Она не верила собственным глазам, поскольку только что самостоятельно обрабатывала эти раны. Может быть, пациент шутил? Но нет, судя по всему, он действительно уже не нуждался во врачебной помощи…

– Какой сейчас год? – спросил он.

Она ответила ему, и он с новой силой захотел увидеть город.

– Отведите меня на крышу! – попросил он.

Она помогла ему отсоединить трубки и сенсоры, после чего он смог облачиться в одежду, которую ему дали на пароме. Тихонько выйдя из палаты, они направились к лифту. На улице уже стемнело, но какое это имело значение для Нью-Йорка?

Судя по тому, как пациент смотрел на нержавеющую сталь, на датчики противопожарной сигнализации и на светильники, все эти вещи он видел впервые. Будучи врачом, она не могла не обратить внимания и на его подрагивающие губы, и на то, что его лицо то бледнело, то наливалось кровью. Она почувствовала, что ее тоже стала бить дрожь.

– Если это шутка, вам не поздоровится! – произнесла она, поражаясь собственной легковерности.

Они поднялись на последний этаж. Это старое здание несколько раз перестраивалось, но оно по-прежнему походило на госпиталь прошлого века, и потому Питер Лейк ожидал увидеть с его крыши привычную панораму города. Он увидит дороги, плывущие по гавани паромы с изрыгающими снопы искр и клубы черного дыма высоченными трубами и ни на что не похожие ажурные арки мостов. Он проснется, и все тут же вернется на свои места.

Они стояли уже у двери, которая вела на крышу.

– Ну вот, – усмехнулся Питер Лейк. – Честно говоря, мне страшно открывать эту дверь…

– Толкните, она сама откроется.

«Сан»

Пятнадцатого мая «Сан» праздновал свой стодвадцатипятилетний юбилей, и на борт стоявшего у причала парома, ходившего на Стейтен-Айленд, поднялось разом несколько тысяч человек. Гарри Пени решил отметить этот славный юбилей, пригласив своих сотрудников и членов их семей в весенний круиз «вверх по течению Гудзона и вниз под скалами Пэли-сейдс» (именно так звучал исходный вариант, вызвавший крайнее неудовольствие литературного редактора Хью Клоуза, саркастически выразившего свой протест против прокладки туннелей в скальной породе). Им была отвергнута и формулировка «под сенью Пэлисейдс», поскольку безлунной ночью они в любом случае не увидели бы скал Джерси. В конце концов они остановились на достаточно неопределенном варианте «у Пэлисейдс».

Ярко освещенный паром походил на залитую солнечным светом вазу, наполненную тропическими фруктами. На покрытых льняными скатертями, выстроенных бесконечными лентами длинных столах стояли тысячи бутылок шампанского и тонны закусок и десертов. Донельзя довольные гости расходились по палубам, на каждой из которых играл свой оркестр. Сегодняшний вечерний выпуск пошел в печать необычно рано, сотрудники нежданно-негаданно получили огромные премии, равные их годовому жалованью, и поздравительные письма от Гарри Пенна, в которых он благодарил их за самоотверженный труд и призывал работать вместе и впредь.

Для Хардести и Вирджинии этот юбилей был особенно радостным, поскольку благодаря ему доходы их семьи в этом году возросли ровно вдвое. Вдобавок ко всему находившийся в Сент-Луисе банк «Харвестерс-энд-Плантерс» по прошествии пяти лет все-таки ожил и уведомил Хардести о своей готовности оплатить его чек. Словом, дела у них шли как нельзя лучше. У Вирджинии родилась девочка, которую они назвали Эбби. Госпожа Геймли прислала обстоятельное письмо с подробным рассказом о необычайно суровой зимней и о замечательной летней погоде последних лет, которая привела «к умножению естественных богатств, как аграрного, так и лексикографического свойства. У нас появилось столько продуктов и новых слов, что мы теперь и сами не знаем, куда их девать. Мы тонем в неологизмах, копченой рыбе и сладких пирогах». Кстати говоря, она вложила в письмо необычайно тонкий и необычайно вкусный пирог с вишней.

Хардести и Вирджиния, оставив детей дома, закружились в танце, не дожидаясь, когда паром отойдет от пристани. Они были необычайно удачливыми, достаточно состоятельными и совершенно здоровыми людьми. Осознание этого плюс несколько бокалов сухого шампанского придавали их движениям особую легкость и элегантность. Рядом с ними подобно планетам кружили и другие пары, среди которых выделялись Эсбери с Кристианой и Прегер де Пинто с Джессикой Пени. Здесь же толпились рабочие и служащие компании, прессовщики и водители, механики с надменными вытянутыми лицами и аккуратными усиками, юные секретарши, впервые оказавшиеся на подобном празднестве (его можно было сравнить разве что с рождественскими и июльскими вечерами, проводившимися в зимнем саду, находившемся на крыше издательства), застенчивые молодые журналисты, только что принятые в штат редакции, древние архивариусы, повара, охранники (в их отсутствие здание «Сан» охранялось полицией) и сам Гарри Пенн – щеголеватый, сосредоточенный, подвижный и необычайно сухощавый. Когда все приглашенные взошли на борт, паром отчалил от пристани, выплыл в Аппер-Бей и повернул на север, туда, где поблескивала спокойная гладь Гудзона. Под звук оркестров и шум двигателей они плыли мимо огромных, освещенных изнутри зданий. С улиц и автострад Манхэттена слышались на удивление мелодичные звуки. Вскоре звезды исчезли в туманной дымке. Когда паром подплыл к мосту Джорджа Вашингтона, берега тоже скрылись в тумане, виден был только сам мост с его подсвеченными голубоватым и белым светом огромными растяжками.