Записки разведчика - Иван Бережной

Это и для нас был тяжелый удар. Хотелось верить, что Семен Васильевич жив, найдется и вновь засияет его приятная улыбка, при виде которой веселее становится на душе… Товарищи подбадривали Радика, одновременно успокаивая и самих себя.

– Жив комиссар. Найдется отец! Разве такой человек может пропасть!?

– А где Сидор Артемович, Борода, Базыма, Панин, остальные роты? — спросил я Костю Руднева.

– Живы… Ковпак легко ранен.

– Где они сейчас? Скажи, что произошло?

– Когда не удалось прорваться на Ославы Белые, Ковпак приказал повернуть на восток, — начал рассказывать Костя. — Повернули, прошли по берегу реки, забрались на горы. На горе Дусь собрались все, кроме вашей группы и комиссара. Яков Григорьевич сказал, что в последний раз видел комиссара возле шоссе недалеко от мостика…

– Там и мы его видели, — вставил Гапоненко.

– Панин уговаривал отойти влево, но он не согласился, — продолжал Костя. — Послали разведку, но возле мостика уже хозяйничали немцы… Мы надеялись, что Семен Васильевич прорвался с вами. Противник подбросил свежие силы из Коломыи и Ярем-чи и снова окружил нас. Тогда командование приняло решение выходить мелкими группами. Создали шесть таких групп. Командирами назначены Ковпак, Вершигора, Павловский, Лисица, Матющенко и Брайко. Оставшихся там разведчиков распределили в три группы. Отделение Феди Мычко ушло с Ковпаком. Ребята взвода Гапоненко – с Вершигорой, а мы попали к Павловскому… Каждой группе определили маршрут. 6 августа разошлись в разные стороны, чтобы сбить с толку противника и заставить его распылить силы…

Слушая рассказ Константина Васильевича, я вспомнил Вершигору. Он еще на Синичке предлагал осуществить прорыв блокады мелкими группами, а затем соединиться в назначенном месте. Советовал действовать по принципу партизанского отряда Дениса Давыдова в войне с французами в 1812-1813 годах. Тогда предложение Вершигоры не приняли. Еще надеялись прорваться всем соединением…»

Вечером, по приказанию Павловского, я с группой разведчиков перебрался на соседнюю гору и выставил посты на тропах. На полонине приютился небольшой, в несколько домиков, хуторок. Гуцулы приготовили нам ужин. Впервые за две недели разведчики по-человечески поели.

После проверки постов часам к двум я вернулся к сараю, где отдыхали свободные от дежурства товарищи. Вдруг поляну осветила ракета, и на тропе, по которой мы пришли, вспыхнула стрельба. Прибежал Осипчук и доложил, что противник отрезал нас от рот. Стрельба продолжалась. Разбуженные боем жители убежали из хутора. Когда отошли все посты, я отвел группу из поляны…

Группа снова оказалась изолированной, теперь уже на длительное время. Настал период скитаний, жертв и неисчислимых бедствий. На каждом шагу нас подстерегала опасность.

Двое суток петляли по горам в надежде встретить какую-либо группу. Напрасно. Повернули на восток. По нашим следам из Яблонова увязались две бронемашины и до тридцати гитлеровцев на двух автомашинах. Жители, с которыми приходилось встречаться, предупреждали о появлении немцев.

– Не понимаю, чего мы им дались? — возмущался Костя Руднев. — Неужели они думают, что это все, что осталось от соединения?

Случай открыл нам глаза на поведение немцев.

В нескольких километрах севернее города Косова Станиславской области мы зашли в хутор, утопающий в садах. Жители встретили гостеприимно, накормили и дали в запас. Поражала их осведомленность о действиях нашего соединения. Они знали фамилии командира и комиссара. Даже их приметы. Я заметил пожилого человека с свисающими черными усами. Он вел себя беспокойно, казалось, хотел мне что-то сказать. Улучив момент, когда я остался один, он подошел и вполголоса проговорил:

– То шо вы кожанку сняли – добрэ. Треба ще и усы сбрить.

– Почему? — удивился я, умолчав, что кожанки у меня вообще не было.

Мой собеседник загадочно улыбнулся, вынул из кармана свернутый вчетверо листок бумаги и молча протянул мне. Это была немецкая листовка. В ней доводилось до сведения населения, что «банды» Ковпака разбиты, удалось спастись лишь Ковпаку и Рудневу с небольшой горсткой «бандитов». И тут же давались довольно точные приметы наших командиров. Ковпак – лет пятидесяти пяти-шестидесяти, невысокий, бородка клинышком, с сединой. Дальше отмечался его рост, какую одежду и белье носит… Руднев – лет сорока пяти, с черными усами, высокий, носит кожаное пальто… В заключение обещалась награда тем, кто укажет их местонахождение…

«Жив, жив Семен Васильевич! В противном случае гитлеровцы не разыскивали бы его, — с радостью подумал я. — Неужели мои усы – причина особого внимания немцев к нашей группе? Ведь между мной и комиссаром никакого сходства. Он выше и старше, да и усы не то, что мои… Пусть же лучше по нашему следу идут палачи».

– Спасибо, дорогой товарищ, за предупреждение, — от души благодарил я, пожимая левой рукой мозолистую руку улыбающегося хуторянина.

Нас окружили жители. Они все знают о листовке. Выкладывали все, что им было известно о немецких гарнизонах и полицейских. Некоторые подсмеивались над фашистами.

– И до чего дурни ци гитлеры, — говорила молодая чернявая женщина. — Пиймалы Ковпака, змирялы его, подывылысь, яки у него пидштанники, а потим видпустылы. Попробуй тэпэр пиймай…

Довольные и радостные разведчики покидали хутор. Повеселел и Радик. За несколько дней он впервые улыбнулся, разговорился, стал прежним веселым и общительным парнем. Только жаловался на ноги. Во время переходов в горах он сильно ушиб ногу. Вдобавок к этому натер ее. В движении раны растравлялись. Костя посадил племянника на своего Орлика, с которым не расставался с Брянских лесов. Это была единственная лошадь в группе. На ней поочередно ехали Радик и Тоня.

Пересекли шоссе Косов-Заболотов, углубились в лес и стали ждать наступления вечера, чтобы переправиться через Прут, а также через железную и шоссейную дороги Черновицы-Коломыя. Для наблюдения за дорогами выслали шесть человек под командованием Осипчука.

Наступил вечер. Спустилась ночь. Разведчики не возвращались. Не появились они и утром. Что случилось? Живы или нет? Боя как будто не было слышно, лишь одиночные выстрелы доносились ночью из Заболотова и Волчковцев. Не могли же они заблудиться? В целях предосторожности мы сменили место и прождали до вечера. Безрезультатно.

В группе теперь осталось девять человек, из которых только Гапоненко, Костя Руднев, Остроухов и Тартаковский были полноценными бойцами. Остальные больные и раненые.

Долго задерживаться на одном месте опасно. Решили идти на север, в надежде встретить своих. Вышли из леса. Огородами подошли к Пруту, переправились вброд, пересекли железную, а затем шоссейную дороги, оказались в поле. Горы и леса остались позади. Пошли напрямую по стерне скошенных хлебов, пересекая холмы и балки. Селения обходили.

Наступал рассвет, а впереди ни единого кустика, чистое поле. Лощина привела нас к деревушке, расположенной в нескольких километрах восточнее районного центра Гвоздец. С севера к огородам примыкало кукурузное поле, разбросанное по холмам. В нем мы решили укрыться на день.

– Как быть с Орликом? — спросил я Костю. — Оставлять его в поле нельзя, привлечет внимание немцев.

– Поставим в сарае у крайнего дома, — сказал Костя. — Строго предупрежу хозяина, чтобы никто не отлучался из дома…

Костя расседлал Орлика, отвел в сарай и, возвратившись, доложил:

– В хате живет женщина с двумя детьми… Предупредил ее. Спросил о немцах. Говорит, редко бывают.

Людей расположили в высокой кукурузе. Кукурузное поле от огородов отделялось канавой, поросшей ежевикой и малиной. Из канавы хорошо просматривались ближайшие подступы с запада, юга и востока. С севера обзору мешал бугор. Выставили наблюдателей на бугре.

Еще первые лучи солнца не коснулись холмов, а деревня уже просыпалась. Забренчали ведра. Замычали коровы. Послышались женские голоса. Вслед за женщинами выходили во двор мужчины, лениво потягивались и принимались за хозяйственные дела, Кто бричку смазывал, кто лошадь поил, кто косу ладил… Посреди ближайшего двора умывался здоровенный серый, с белыми пятнами кот.

– Гостей намывает… Хитрая животина, молока ждет, — сказал Костя, любуясь котом.

По улице пропылило стадо коров и овец… Крестьяне парами и в одиночку потянулись в поле. Дома оставались лишь старики и дети.

Наблюдатели непрерывно следили за двором, в котором оставили коня. Там было все спокойно. Хозяйка управилась по дому и теперь копалась в огороде. На дворе играли дети.

Тянулись минуты, часы. Было тихо. Солнце поднялось в зенит и беспощадно жгло. Даже кукурузные листья поникли от жары. Но смертельная буря разразилась внезапно.

Во второй половине дня со стороны Гвоздеца появилось облачко пыли. Оно серым хвостом тянулось в нашу сторону. Это заставило партизан насторожиться. Из-за холма вынырнули два мотоцикла с колясками. За ними броневик и автомашина с пехотой. Перевалили через бугор и скрылись в лощине. Скоро они выскочили у самой деревни, а на бугре появилась еще одна машина с пехотой.