Франкский демон - Александр Зиновьевич Колин

красавец Жак де Майи, более всего на свете почитавший бесшабашную сшибку и свои прекрасные белые локоны, в беспорядке разметавшиеся по плечам. Короля представлял виконт Акры Гвильом де Флор.

На одном конце огороженного специально сколоченным забором поля находился шатёр шевалье Амбруаза, на другом, как и полагалось, палатка Раурта. Несмотря на некоторое неравенство противников — галилеянин хотя и являлся младшим в семье, но происходил из знатного рода, — жеребец и кольчужное облачение Вестоносца практически не уступали дестриеру и доспехам противника. Здесь постарались Ренольд и тамплиеры — в их планы, по понятным причинам, проигрыш Раурта не входил. Однако всё остальное, если отвлечься от божественного промысла, зависело от удали всадника.

Вот тут, по крайней мере для самого Вестоносца, разница представлялась ощутимой: двадцатипятилетний Амбруаз превосходил его и ростом, и шириной плеч, и, как можно было предположить, рыцарской выучкой. Науку эту он, в отличие от пятидесятилетнего Раурта, получившего шпоры уже в отнюдь не юном возрасте, начал постигать с младых ногтей. Но не в этом заключалась главная проблема: поскольку, как всем известно, маленький Давид поразил огромного Голиафа — правый победил неправого. Правый неправого! Любезный Господу одолел того, кто стал противен Ему.

Несмотря на обещания Жюльена, товарищ его никак не мог унять беспокойства. Невзирая на бессчётное количество раз произнесённые paternoster и прочие страстные молитвы, представитель стороны обвинения сейчас не слишком-то подходил для таких серьёзных испытаний, как суд Божий. Раурт убеждал себя, что волноваться нет причины, ведь Жюльен спас его в куда более сложной ситуации, из которой и в самом деле не было выхода. Теперь же расклад сил был более благоприятным, ведь копьё Амбруаза — не раскалённое железо. К тому же Вестоносец догадывался, что означало выражение «уговорить коня». Припомнилась их задушевная беседа в уютном гнёздышке Жюльена в Триполи холодной осенью 1160 года.

Тогда после жаркой ночки любовник разговорился и поведал Расулу, как чаще называли его в те годы, некоторые подробности смерти мужа королевы Мелисанды, Фульке Анжуйского. Король Иерусалима упал с лошади во время охоты здесь, в окрестностях Акры, и собственное седло проломило рыжеволосую голову Фульке. Коня, на котором король погнался за тем роковым в его жизни зайцем, накануне поили отдельно.

Спустя два дня после того разговора с Жюльеном Расул отправился в Алеппо, чтобы предупредить губернатора Магреддина о рейде князя Антиохии. Та поездка стоила свободы Ренольду де Шатийону. Сегодня утром Раурт сумел ввести Жюльена в заблуждение относительно истинного положения вещей: сеньор Горной Аравии знал многое, если не все, знал, конечно же, и о роли нынешнего подручника Саладина, Улу, в том деле. Вестоносец не сказал товарищу правды главным образом потому, что боялся, как бы Жюльен не пожелал покинуть ристалище из опасения, как бы люди Ренольда не устроили ему здесь засаду.

С помощью оруженосца рыцарь облачился в тяжёлую кольчугу, натянул кольчужные чулки, надел табар. Затем подошёл священник и служка с ларцом, в котором хранились святые мощи. Раурту пришлось взять себя в руки, чтобы произнести клятву в правоте своего дела. Как ни странно, но Господь не поразил его молнией на месте. Вестоносец приободрился: в конце концов, разве граф Раймунд не оговорил некогда своего верного слугу? На вопрос: «Клянёшься ли ты, шевалье Раурт из Тарса, что не имеешь в намерениях воспользоваться в предстоящем поединке колдовством, дабы исказить волю Господа?» — он также ответил твёрдо: «Да».

Когда раздался предупредительный сигнал герольда, наступил момент надевать шлем — глухой «горшок» с крестообразной смотровой щелью. Такие шлемы с середины столетия стали получать всё более широкое распространение в Европе, а в последнее время и на Востоке. Они не очень-то годились для войны, однако прекрасно подходили для турниров, особенно если один противник подло нацеливал кончик тупого турнирного копья в лицо другому.

Вот тут-то и вышла заминка. Растерянный мальчишка-оруженосец сообщил, что куда-то пропала специальная пуховая шапочка, которую обычно поддевали под шлем прямо на плетёный капюшон кольчуги. Без него, получив удар, особенно сверху по голове, запросто можно было как минимум лишиться сознания.

— Куда она подевалась?! Куда?! — закричал Раурт, брызгая слюной и с отвращением и ненавистью глядя в глупое веснушчатое лицо Рыжего Жанно, примерно ровесника Венсана. — Где проклятая шапочка, мерзавец?!

— Клянусь вам, мессир! — захлопал тот ресницами. — Клянусь, она была...

— Тогда где она сейчас, скотина?! Где?! Где она, сын потаскухи?!

Вестоносец не сдержался и отвесил оруженосцу звонкую пощёчину, отчего тот отлетел назад и, не удержавшись, сел на землю.

— Мессир! Я как раз держал её в руках, когда приходил тот человек... Не бейте меня!

— Как-кой ещё человек?! — Рыцарь не мог удержаться от соблазна и не дать Жанно пинка. Если учесть, что на ногах у Раурта были кольчужные чулки, можно себе представить, что удар получился чувствительным. Оруженосец отполз в сторону и вскочил, впредь стараясь держаться на солидном расстоянии от сеньора. Тот уже понял, что гоняться за мальчишкой в полном облачении занятие не из лёгких и лучше, пожалуй, поберечь пыл для поединка. — Как-кой человек?!

— Монах! Он ещё строго так спросил меня, в порядке ли ваш конь и снаряжение. Можете сами спросить его.

— Кого?! — Злость вновь начала закипать в душе Раурта. — Кого спросить?!

— Монаха, — пояснил Жанно. — Я видел его потом здесь.

— Где?

— Там... — Мальчишка указал в направлении деревянного забора с противоположной стороны ристалища, куда, как раз напротив места сбора почётных гостей, сбежалась довольно внушительная толпа теснивших друг друга простолюдинов. — Тогда народу было меньше...

— Да там до черта монахов!

— Этот особенный, — прижимая ладони к груди, не сдавался оруженосец. — У него на руке перстень с большим смарагдом. Очень дорогой, очень-очень дорогой перстень...

Труба герольда прервала причитания Рыжего Жанно. Впрочем, рыцарь и сам понимал, что мальчишка не ошибся — перстень, о котором шла речь, Раурт знал превосходно, поскольку получил его в благодарность за услуги от одного эмира почти тридцать пять лет назад и позже подарил Жюльену. Правда, в часовне у него как будто бы перстня не было, но, с другой стороны, взволнованный Вестоносец мог и не заметить, да и вообще, что это меняло?

— Пусть рыцари приготовятся к схватке, — прокричал герольд, когда смолк звук рога, а затем обратился к публике: — Ведомо ли вам, что сегодняшний поединок особенный и цель его узнать волю Божию?

— Да! Да! — закричали с разных сторон. —