100 великих узников - Надежда Ионина

Вскоре от Т. Костюшко отступились и даже перестали требовать от него соблюдения тюремного режима. Екатерина II, по-видимому, не собиралась строго наказывать бывших подданных польского короля. Императрице поскорее нужно было дипломатически оформить третий раздел Польши, и для укрепления своей позиции в переговорах с Пруссией ей совсем не помешали бы добрые отношения с оказавшимися в плену мятежными поляками. Поэтому охране Т. Костюшко было приказано внимательно следить за его здоровьем, сам генерал-прокурор не раз хлопотал об оказании медицинской помощи вождю повстанцев. Узнику стали давать газеты, разрешили иметь книги; кроме различных сортов мяса, дичи, рыбы, печений и сладостей, посылали анчоусы, пряности, лимоны, водку, различные вина и много чего другого.

В конце марта 1795 года Т. Костюшко "по причине слабого здоровья позволили прогуливаться в саду, когда он пожелает, с тем дабы при нем в то время по два офицера находились". Однако "болезнь господина Костюшко никак не уменьшилась", и в мае узник "вдруг сделался отчаянно болен", лекарства ему не помогали. По высочайшему повелению пленника, как только ему стало немного лучше, перевезли в дом Штегельмана, находившийся на набережной Мойки, где его должен был лечить лейб-медик императрицы Д. Роджерсон[59] [Режим содержания сподвижника Т. Костюшко — талантливого поэта Ю. Немцевича — был намного суровее. Императрица не простила ему дерзких высказываний о польском сейме, и он был заключен в страшный Алексеевский равелин]. Потом Т. Костюшко очутился в Мраморном дворце графа Г. Г. Орлова, где окна были без решеток, кругом — красивые вещи и заботливая прислуга, и он стал понемногу поправляться. Разрешили ему и поездки по городу, а когда он решил заняться токарным ремеслом — тут же доставили все для этого нужное. Екатерина II даже поговаривала о даровании Т. Костюшко свободы, однако намерения своего не исполнила.

А сам узник в обстановке непривычной для себя роскоши дошел до ужасного состояния, его ничего не радовало, и он продолжал смотреть на мир глазами больного человека, погруженного в колодец.

После смерти императрицы судьбу руководителей польского восстания в одночасье решил взошедший на престол Павел I. Он лично посетил Т. Костюшко в Мраморном дворце, выразил сожаление по поводу его участи и объявил, что за перенесенные страдания жалует ему тысячу крепостных. Но руководитель польских повстанцев отказался от такого подарка… Каково с его-то взглядами быть собственником людей!

Много легенд связано с этим свиданием, но достоверно известно, что Т. Костюшко сумел добиться помилования и для 12 000 поляков, томившихся в Сибири. Правда, за это от него потребовали присяги в верноподданничестве, но он попросил время для обдумывания предложения. Т. Костюшко еще не знал, что Австрия, Россия и Пруссия уже произвели третий раздел Польши, и его родина перестала существовать как самостоятельное государство. Не знал он и того, что по трактату о третьем разделе полякам предоставлен свободный выбор подданства, так что нужды в его "верноподданнической присяге" не было. Ничего этого Т. Костюшко не знал и потому очень мучился: как это он, руководитель восстания за свободу Польши, откажется от своей страны, своего прошлого и присягнет на верность русскому императору. А с другой стороны — разве имеет он моральное право жертвовать жизнями 12 000 человек, только чтобы сохранить свою честь незапятнанной? Однако от его присяги зависела судьба всех пленных поляков, для себя же он выхлопотал только одно: чтобы вместо крепостных душ ему дали их казенную стоимость. Совсем отказываться от подарков было нельзя, тем более что Павел I разрешил ему отъезд в Америку.

Т. Костюшко явился в Зимний дворец лично благодарить государя. Внизу бывшего узника ждало кресло на колесиках, в котором возили Екатерину II. Через анфиладу комнат его провезли в спальню, где император принял его со всей своей семьей — без всяких церемоний. Императрица подарила Т. Костюшко дорогой токарный станок и камеи с портретами всех членов семьи. Он отблагодарил ее табакеркой собственной работы.

Физическое и нравственное состояние получившего свободу узника тем не менее было столь тяжелым, что он решил коренным образом изменить обстановку и уехать в Америку. Русский император подарил Т. Костюшко великолепную карету, в которой можно было ехать полулежа, соболью шубу, шапку и много других вещей.

Первый русский конституционалист

Наряду с Н. И. Новиковым и А.Н Радищевым на общественной ниве трудились в России и многие рядовые деятели, чьи имена остались в истории малоизвестными. Безвестность была их участью при жизни, безвестными они остались и после своей смерти, хотя и принадлежали к числу людей выдающихся и самобытных. Среди них был и отставной поручик Федор Кречетов, не принадлежавший к крупным писателям, но заслуживающий того, чтобы о нем рассказать отдельно.

Сведений о Ф. Кречетове сохранилось очень мало, и даже в судебном деле нет документов о его происхождении Известно только, что в 1761 году он был писцом в Карачевской воеводской канцелярии, затем служил копиистом в Юстиц-коллегии, писарем в штабе фельдмаршала Разумовского и, наконец, аудитором в Тобольском пехотном полку. В 1775 году в чине подпоручика Ф. Кречетов вышел в отставку, через 4 года был произведен в поручики и причислен к Герольдии Правительствующего Сената.

Еще будучи военным, Ф. Кречетов чувствовал, что "не только человека, но и животное убить не может", и, выйдя в отставку, намеревался все свое время посвятить культурно-просветительской деятельности. Поверив, как и многие, в либеральные обещания и мудрые указы Екатерины II, он стал мечтать о широкой деятельности и пользе, которую при содействии общества можно будет принести отечеству. Человек он был образованный и начитанный, к тому же проникнутый глубоким уважением к личности и правам человека.

Более 20 лет "как в военной, так и в статской… службе должность свою он исправлял беспорочно взяток не брал, судопроизводство пытался вести по закону и совести, отличался неутомимой тягой к знаниям и целые ночи проводил за чтением русских и иностранных журналов". В среде приказного сословия Ф. Кречетов считался "белой вороной", и нет ничего удивительного в том, что в 1782 году он остался не у дел и без всяких средств к существованию. Правда, он предвидел конец своей канцелярской карьеры и потому заблаговременно (в 1871 году) получил в Академии наук аттестат, дававший ему право преподавать русскую словесность.

За годы канцелярской службы нищий поручик систематическим чтением восполнил пробелы в своем образовании, выработал оригинальную систему взглядов на человека и общество и загорелся желанием внести свой вклад в дело просвещения соотечественников. Видя вокруг возмутительные картины бесправия и произвола, пылкий энтузиаст и наивный мечтатель с жаром принялся за литературную деятельность, чтобы подготовить основы для будущего облагодетельствования всего человечества. Залог же будущего счастья России он видел в освобождении крестьян от крепостного права, распространении просвещения, насаждении законности и прав человека, ограничении самодержавия выборным законодательным учреждением. Увлекшись учением французских энциклопедистов, Ф. Кречетов проектирует устроить "Всенародное, вольное, к благоденствованию всех общество", планировал организовать широкую сеть училищ, чтобы ликвидировать неграмотность среди всех слоев российского населения; широко пропагандировать юридические знания, чтобы бороться против беззаконий и лихоимства, а воспитание в масонском духе, по его мнению, скорее смягчило бы грубые нравы народа. О необходимости скорейшего исполнения своих столь грандиозных планов он подавал прошения самой Екатерине II, Святейшему Синоду, петербургскому митрополиту, разным вельможам и ведомствам. Но его записки вызвали только недоумение и смех в кругах, приближенных к императрице, где их назвали "нелепыми писаниями".

В 1787 году Ф. Кречетов задумал выпустить свои литературные труды. Однако ни влиятельных покровителей, ни денег для осуществления своих замыслов у него не было, и пришлось ему искать единомышленников, готовых разделить с ним расходы и труды по созданию крупного книгоиздательства. В декабре он издал брошюру с объявлением о подписке на издание, "души и сердце пользующее", под названием "О всех и за вся и о всем и ко всем, или Российский патриот и патриотизм".

Но план его — "купить или построить собственную… типографию для напечатания всех юридических и собственных своих деяний" — обернулся неудачей. Объявленная подписка принесла всего 75 рублей, на которые удалось издать только один номер журнала "Не все и не ничего". Остальные листы были запрещены цензурой и распространялись среди членов общества в рукописном виде.