Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

XXI

И сердцем далеко носиласьТатьяна, смотря на луну…Вдруг мысль в уме ее родилась…4 «Поди, оставь меня одну.Дай, няня, мне перо, бумагуДа стол подвинь; я скоро лягу;Прости». И вот она одна.8 Всё тихо. Светит ей луна.Облокотясь, Татьяна пишет.И всё Евгений на уме,И в необдуманном письме12 Любовь невинной девы дышит.Письмо готово, сложено…Татьяна! для кого ж оно?

1—2 И сердцем далеко носилась / Татьяна, смотря на луну… — Деепричастие «смо́тря» вместо «смотря́», с ударением на первом слоге, звучало как проявление режущей слух провинциальности

3—8 Я привожу весь отрывок:

Вдруг мысль в уме ее родилась:«Поди, оставь меня одну.Дай, няня, мне перо, бумагу,Да стол подвинь; я скоро лягу;Прости.» И вот она одна.Все тихо. Светит ей луна.

Это самый длинный пассаж последовательных, лишенных скада строк в ЕО, за исключением схожей череды из шести связанных между собой стихов, передающих робкую элегию Ленского в гл. 6, XXI, 4–9. Короткий и прямолинейный монолог Татьяны с его умышленной безэмоциональностью следует сразу после блистательного пассажа, состоящего из восемнадцати энергичных строк со скадом.

9—14 Прелестно то, что образ Онегина, которым очарована Татьяна, не совсем совпадает с реальным Евгением. Татьяна видит себя романтической героиней, пишущей к вымышленному герою с лицом Евгения; однако по мере написания этого безрассудного послания оба образа, вымышленный и реальный, сливаются. Письмо закончено; оно писалось автоматически, в трансе, и теперь, когда реальность снова возвращается, Татьяна осознает, что оно адресовано реальной Татьяной реальному Евгению.

Следующая строфа отвергнута в беловой рукописи:

Теперь мне должно б на досугеМою Татьяну оправдать —Ревнивый критик в модном круге4 Предвижу, будет рассуждать:Ужели не могли заранеВнушить задумчивой ТатьянеПриличий коренных устав?8 Да и в другом поэт не прав.Ужель влюбиться с первой встречиОна в Онегина могла?И чем увлечена была?12 Какой в нем ум, какие речи,Ее пленить успели вдруг —Постой, поспорю я, мои друг.

XXII

Я знал красавиц недоступных,Холодных, чистых, как зима,Неумолимых, неподкупных,4 Непостижимых для ума;Дивился я их спеси модной,Их добродетели природной,И, признаюсь, от них бежал,8 И, мнится, с ужасом читалНад их бровями надпись ада:Оставь надежду навсегда.20Внушать любовь для них беда,12 Пугать людей для них отрада.Быть может, на брегах НевыПодобных дам видали вы.

10 Оставь надежду навсегда — Данте Алигьери, «Ад», песнь III, стих 9: «Забудь надежду, всяк сюда входящий».

Внимания исследователей избежал double entente[503] слова «скромный» в неоднозначном 20-м примечании Пушкина, которое вследствие этого разделило судьбу моряцкого ругательства, почерпнутого, вероятно, Джейн Остин у Чарльза Остина и необдуманно вложенного ею в уста мисс Кроуфорд в «Мэнсфилд-парке» (т. 1, гл. 6), и отвратительного каламбура, занимающего целую строку в последней строфе гораздо менее невинного «Беппо» лорда Байрона.

В «Максимах и мыслях» Шамфора (в «Сочинениях», собранных его друзьями [Paris, 1796], IV, 43) я нашел следующее высказывание: «Je mettrais volontiers sur la porte du Paradis le vers que le Dante a mis sur celle de l'Enfer» [504].

XXIII

Среди поклонников послушныхДругих причудниц я видал,Самолюбиво равнодушных4 Для вздохов страстных и похвал.И что ж нашел я с изумленьем?Они, суровым поведеньемПугая робкую любовь,8 Ее привлечь умели вновь,По крайней мере сожаленьем,По крайней мере звук речейКазался иногда нежней,12 И с легковерным ослепленьемОпять любовник молодойБежал за милой суетой.

Сноска в беловой рукописи:

E'l viso di pictosi color farsi,Non so se vero о falso, mi рагеа.

Petr[arca][505]

Это начало второго четверостишия XIX сонета из «Rime di Francesco Petrarca in vita di Laura.»[506]; издание Генри Бона (London, 1859) предлагает три «перевода», свидетельствующих о том, что Петрарке повезло не больше, чем Пушкину. <…>

1 Среди поклонников послушных… — Очень слабая строчка. Поэт видит причудниц следующей строки окруженными послушным поклонением. Слово «похвал» (мн. ч., род. пад.), завершающее четвертую строку и столь часто встречающееся в ЕО (ибо оно легко рифмуется), соответствует французскому éloges, которое, судя по его использованию в качестве модного клише английскими писателями того времени, не имеет абсолютно точного аналога в английском.

11 …нежней… — так дано в предыдущих изданиях. Вариант «важней» 1827 г. — опечатка.

Следующая строфа отвергнута в беловой рукописи:

Но вы, кокетки записные,Я вас люблю — хоть это грех.Улыбки, ласки заказные4 Вы расточаете для всех,Ко всем стремите взор приятный.Кому слова невероятныТого уверит поцалуй;8 Кто хочет — волей торжествуй.Я прежде сам бывал доволенЕдиным взором ваших глазТеперь лишь уважаю вас.10 Но хладной опытностью болейИ сам готов я вам помочьНо ем за двух и сплю всю ночь.

Если не считать обаятельного французского оборота в стихах 6–7, вся строфа есть не более чем набор банальностей, и Пушкин отверг ее совершенно справедливо. Гораздо позднее, работая над седьмой главой, он, похоже, собирался перенести эту строфу в «Альбом Онегина» (см. ком мент. к гл. 7, следующий за вариантами XXI — ХХII строф, «Альбом Онегина», X), но затем отказался и от самого «Альбома».

XXIV

За что ж виновнее Татьяна?За то ль, что в милой простотеОна не ведает обмана4 И верит избранной мечте?За то ль, что любит без искусства,Послушная влеченью чувства,Что так доверчива она,8 Что от небес одаренаВоображением мятежным,Умом и волею живой,И своенравной головой,12 И сердцем пламенным и нежным?Ужели не простите ейВы легкомыслия страстей?

XXV

Кокетка судит хладнокровно,Татьяна любит не шутяИ предается безусловно4 Любви, как милое дитя.Не говорит она: отложим —Любви мы цену тем умножим,Вернее в сети заведем;8 Сперва тщеславие кольнемНадеждой, там недоуменьемИзмучим сердце, а потомРевнивым оживим огнем;12 А то, скучая наслажденьем,Невольник хитрый из оковВсечасно вырваться готов.

Согласно Томашевскому (Акад. 1937, с. 310), черновик этой строфы (2370, л. 12) был написан теми же чернилами, что и «Разговор книгопродавца с поэтом», черновик которого, датированный 26 сентября 1824 г., расположен рядом. Томашевский относит написание этой строфы к той же дате, из чего следует, что она была создана почти три месяца спустя после завершения строф I–XX1V и XXVI–XXIX.

Если не считать возможного желания теснее соединить «нежную Татьяну» с «нежным Парни», чтобы стилистически оправдать в противном случае к делу не относящиеся стихи 13–14 строфы XXIX, я бы предположил, что Пушкин был косвенно спровоцирован на это озорное подражание знакомством с произведением Ф. Булгарина «Литературные призраки» в обозрении «Литературные листки»[507], 1824 (не ранее 27 августа), ч. III, № XVI, где встречается фраза (вложенная в уста некоего Талантина, в котором легко распознается друг Булгарина Грибоедов): «Подражание Парни и Ламартину [со стороны русских поэтов]… есть диплом на безвкусие».