Муос: Чистилище - Захар Петров

Несколько мужчин схватили Веру за руки и за ноги, раздвинули ей челюсти, а Даша с помощью узнанных Верой медицинских инструментов, изобретённых Вась-Васем (точно такие же она изъяла у хирурга при обыске), произвела процедуру внедрения хозяина. В приступе боли, огненным колом вонзившейся ей в глотку, Вера не следила за тем, что происходит вокруг и чьего хозяина ей внедрили. Единственной её целью было не потерять сознание, не отключиться, не утратить контроль над собой. Если она не справится, её ожидала долгая жизнь с чередой оплодотворений посредством Первого Цестода и рождений новых монстров — будущих завоевателей Земли. Если она справится, она даст ютящимся в подземельях людям ещё один шанс.

Она знала, что это случится, хотя не предполагала, что так быстро. Она надеялась сама выследить базу цестодов и, если не получится, отобрать бомбу иным методом, внедриться в новый клан любыми способами. Просто не рассчитывала, что её затянут сюда захваченной в плен ещё в самом начале слежки, да притом сделают объектом каких-то местных суеверий. И всё же она готовилась к тому, что сейчас с нею происходило. Она задействовала для этого все ресурсы. Джессика пичкала её лекарствами и психотропами, в эффективности и безопасности которых толком не была уверена сама — подбирала их чисто интуитивно из того небогатого перечня, который могла предложить местная фармацея. Благо, Учёный Совет предоставил ей кое-какие полузабытые разработки лабораторий ещё старого Центра, направленные на очеловечивание ленточников и противодействие заражению. Да сама она кое-что понимала в лечении и профилактике глистовых болезней. Хотя задача мавританке была поставлена непростая — не убить червя, а лишь его приглушить, чтобы он не смог завладеть сознанием Веры. Какой-то порошкообразный набор снадобий по настоянию Джессики был вшит в уголок её спецназовской куртки, и Вере удалось перед самым обращением их проглотить. Жанна так же, как и Джессика, не спала ночами, листая отчёты её предшественников, составленные по наблюдениям за ленточниками. Наспех она разработала систему рекомендаций, внутренних установок, психологических приёмов, направленных на то, чтобы подавить захват сознания. Вера даже сходила к своему наставнику, Второму Следователю. Он угрюмо выслушал Верино повествование о предстоящей ей опасности, без эмоций сообщил, что не знает методов противодействия захвату сознания паразитами, но потом всё же добавил пару слов о том, что бы он делал, если бы оказался в такой ситуации.

Вере казалось, что она была подготовлена, но реальность оказалась куда страшнее, чем её предположения о ней. Теперь Вера корчилась на стеклянном полу от боли и недостатка воздуха, едва проходящего в лёгкие через распухшее горло. Но ещё страшнее было то надвигающееся ощущение возможного покоя, который предлагал некто беззащитный и в то же время прекрасный, совсем недавно оказавшийся в её шее. Следуя рекомендациям Жанны и Первого Следователя, Вера всеми силами переключалась то на один, то на другой канал своего сознания так, чтобы они не были одновременно захвачены пагубным желанием подчиниться паразиту. Она оказалась куда в более деструктивном состоянии, чем то, в которое она сутки назад ввергла Зозона. Её мозг раскалывался на две части, и разум рассыпался от алогичности происходящего.

Уже через час Вера начала сдавать. Всё оказалось тщетным, и выдержать это противостояние было не под силу ни одному человеку. Наивно было считать, что удастся ей, если не удавалось никому до неё. Да и к чему это сопротивление, если цестоды действительно лучше диких? Ведь она толком ничего не смогла возразить Зозону на его аргументы. Какая разница…

— Есть разница!

Вера нехотя повернула голову. Человек в чёрном балахоне с покрытой капюшоном головой стоял лицом к ней, спиной к факелу. Лица его, как всегда, видно не было. Его появление Веру раздосадовало — ведь она только что собралась сдаться и начать новую жизнь, которая, скорее всего, не так уж плоха.

— Идущий-По-Муосу? Что тебе надо? Уйди!

— Я пришёл тебе помочь.

— Мне не нужна помощь.

— Нужна, если ты рассмотришь разницу.

Начало этого отвлечённого разговора уже раздражало Веру:

— Ну и в чём разница? — резко спросила она, имея в виду «говори и отвали».

— Этот мир создан несвободным. И всё в нём от элементарных частиц до планет движется по строго заданным правилам, не отклоняясь ни на йоту. Изменить движение может только столкновение с другой частицей, движущейся по этим же правилам. Вселенная — это всего лишь сложный механизм, где всё чем-то обусловлено, и ни у одной частицы этого мира нет свободы выбора. Даже растения и животные — это тоже совокупность предсказуемостей, управляемая инстинктами. И лишь человек создан свободным. Это великий дар — возможность выбирать. Именно в этом смысл земной жизни — быть свободным и реализовать свою свободу. Мёртвое человеческое тело от живого отличается тем, что оно подчиняется мёртвым законам мёртвой материи. Цестоды, ленточники — это мёртвые существа, пусть и действуют внешне разумно. Зачем же тебе умирать раньше времени? Борись!

— У меня нет сил бороться…

— Но ты ещё борешься, раз пока не сдалась и слушаешь меня.

Вера, несмотря на нереальность происходящего, сознавала, что эта беседа отвлекает её от боли, терзающей её мозг, от манящего сладкого плена, который предлагал сидящий у неё в мозгу хозяин. Теперь неважно, откуда появился в замурованной строителями камере Идущий-По-Муосу, важно то, что беседа с ним позволяла продлить борьбу за своё «я». И надо просто говорить с ним, тем более, незнакомец выходил на орбиту тех вопросов, которые когда-то сильно волновали Веру. В Университете, перелопатив всю ту литературу по философским вопросам, которая не попала во внимание щепетильных комиссий по переводу книг в макулатуру, Вера имела, что спросить у Идущего-По-Муосу:

— Я согласна с тем, что у человека есть свобода выбора. Но ты говоришь, что в этой свободе — смысл жизни. То есть, я могу поступать так и эдак — это и есть весь смысл моего существования? Но все те, кто уже умер, так и делали — они поступали, как считали нужным или просто как им хотелось. И всем им одна участь — смерть, разлагающийся труп, ничто. В день Последней Мировой сгорели миллиарды людей: плохих и хороших, волевых и безвольных, гениев и преступников, управлявших государствами и младенцев, не сделавших ни одного шага. Какой же смысл был в том, что они сделали или могли сделать до того дня?

— Ты согласилась с тем, что у человека есть свобода выбора. А значит, должна признать: нечто, делающее человека человеком, чуждо мёртвой материи, такой свободы не имеющей, вернее, это нечто выше материи. Его называют разумом, сознанием, душой. Оно не из этого мира, а послано в этот мир с какой-то высокой целью и заключено в физическое тело с тем, чтобы эту цель осуществлять.

— Десятки тысяч узников тюрьмы под названием Муос едва сводят концы с концами, и их каждодневная цель — добыть кусок, который можно запихать себе в желудок и в желудки своих близких. Это ты и называешь смыслом жизни для имеющих свободу выбора?

— Типичная ошибка сильных мира сего — оценивать значимость действий по масштабам их внешнего проявления. Те, кто двигает армиями, совершает научные открытия или находится, как ты, на острие исторических событий, мнят себя важнее тысяч других людей. Но на самом деле, каждый человек имеет абсолютную важность. Настоящие битвы происходят не между армиями, а в сердцах людей, — это ещё кто-то из древних сказал. И твоя победа или поражение в сегодняшней схватке ничуть не важнее победы над самим собой какого-нибудь голодного полупарализованного инвалида в самом забитом поселении Муоса, который из жалости отдаст ещё более голодному незнакомцу картофелину из своего пайка. Просто так расставились события и сошлись жизненные линии, что твой выбор сегодня здесь, а у инвалида — на его кушетке.

— И всё равно, я не пойму, в чём же смысл: выйду я с победой сегодня или нет, отдаст инвалид картофелину или съест сам — разницы никакой. Рано или поздно подохну я, сдохнут проигравшие и выигравшие, умрёт инвалид и тот, с которым он поделится или не поделится своим пайком. Какой же смысл в нашем выборе?

— Высший смысл, который не вмещается в масштабы этого мира. Его чувствуют все люди: и такие интеллектуалы, как ты, и безграмотные простецы, и даже дети, причём последние ещё острее, чем мы. Впрочем, все подробности ты сможешь достать из своей памяти: то, о чём тебе просто и без философских изысков рассказывали твоя мама и твой отец, который, насколько я помню, был капелланом поселения. То, что ты тогда просто брала на веру, как абсолютную истину, а потом всеми силами старалась отбросить и забыть, — именно это составляет высшее знание об этом и том мире. Захочешь, найдёшь ответы на эти вопросы сама. А пока что тебе пора…