Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность - Вернер Мазер

На этот период приходятся также указания по «окончательному решению» еврейского вопроса в Европе. 2 апреля 1941 г. в гостях у Гитлера находится Розенберг. Гитлер говорит с нимо вещах, которые Розенберг не рискует даже занести в свой дневник. «Сегодня я не могу писать об этом, но я этого никогда не забуду», — записывает он после двухчасовой беседы с Гитлером, который, очевидно, проинформировал его о своих планах уничтожения евреев. 20 мая 1941 г. отдел IV В 4 под руководством Адольфа Эйхмана получает указания о «предстоящем в скором времени окончательном решении еврейского вопроса», в которых всем подразделениям полиции в Германии и Франции предписывается предотвращение выезда евреев из Франции и Бельгии и об оставлении последних возможностей пересечения эмигрирующими из рейха евреями границы рейха «ввиду предстоящего в скором времени окончательного решения еврейского вопроса».

Еве Браун, Шпееру, Геббельсу и другим лицам из числа непосредственного окружения Гитлера приходится слышать от него, что сердце беспокоит его все сильнее. В июле 1941 г., после начала операции «Барбаросса», он во время оживленной дискуссии с Риббентропом хватается за сердце и говорит, что опасается сердечного приступа или даже смерти. 31 июля 1941 г. Геринг дает поручение Гейдриху взять на себя руководство «решением еврейского вопроса». Начиная с этого момента Эйхман и Хёсс в Освенциме изучают наиболее рациональные методы умерщвления: расстрел, удушение выхлопными автомобильными или другими отравляющими газами. Генрих Гиммлер, недоверчиво наблюдающий за Гитлером, давно знает, что фюрер болен. Уже к весне 1941 г. он, мучась сомнениями, через посредников в Швейцарии начинает изучать вопрос, как Англия прореагирует на компромиссное предложение мира, если ее партнером на переговорах будет уже не Адольф Гитлер, а он.

Вечером 2 августа Гитлер после ужина начинает разговор о России и Сталине, о большевизме и прибалтийских странах, о национал-социализме и демократии, о возможных будущих источниках энергии: о воде, ветре, приливах, а также о плантациях каучуконосов и использовании процессов гниения ила для получения газа. Затем он идет спать. Целую неделю он не появляется за общим столом. Генриху Хайму, который стенографировал в этот период времени застольные беседы, бросилось в глаза, что Гитлер был бледным, производил подавленное и явно болезненное впечатление. Это четко подтверждают фотографии, на которых Гитлер изображен 6 августа 1941 г., сразу после падения Смоленска. Гитлер выглядит больным, усталым и задумчивым.

9 августа он снова готов принимать участие в застольных беседах. Гости слышат от него высказывания программного характера, которые похожи на завещание. Он задумчиво рассказывает об основных понятиях чести офицерского корпуса, о немецком самосознании, мужестве, верности, искренности, чувстве долга, морали, женской чести и браке. Гитлеру нездоровится. Он жалуется на боль в желудке, тошноту, озноб и приступы слабости. К этому добавляется понос. Морель обнаруживает у него отеки на ногах. 14 августа ему делают электрокардиограмму, которая показывает быстро прогрессирующий коронарный склероз. Наряду с кардиазолом и корамином Морель назначает ему внутривенные инъекции прострофанты, никотиновой кислоты и строфантина. Уколы продолжаются с 1942 по 1945 г. циклами по 2–3 недели с ежедневной дозой по 0,2 мг, что соответствует общепринятым методам лечения. Спустя некоторое время для увеличения минутного объема сердца и повышения сердечной активности, а также для преодоления сосудистой недостаточности Гитлер дополнительно начинает ежедневно принимать по 10 капель симпатола.

Озабоченный своим состоянием здоровья, Гитлер проявляет недовольство генералитетом и ставит ему в вину, что продвижение на востоке осуществляется слишком медленно. Свой стратегический приказ от 21 августа 1941 г. он начинает словами: «Предложения командования от 18.8 о путях продолжения операции на востоке не совпадают с моими намерениями».

Лишь 8 сентября «шеф», как его называют ближайшие сотрудники, снова появляется за столом вместе с гостями. Никто не замечает, что его монологи 8, 9 и 10 сентября носят характер завещания, где он, в отличие от 2 и 9 августа, устанавливает континентальные в географическом отношении и глобальные в политическом отношении масштабы. Он заявляет: «Тем, чем для Англии была Индия, для нас станет пространство на востоке. Если бы я мог показать немецкому народу, что означает для будущего эта территория… Мы должны направить на восток всех: норвежцев, шведов, датчан, голландцев. Это будут части рейха… Я этого уже не переживу, но я рад за немецкий народ, что он однажды увидит, как Англия и Германия совместно выступят против Америки… Если уж кто и молится за победу нашего оружия, так это персидский шах: как только мы окажемся поблизости от него, ему уже нечего будет опасаться Англии… Если представить себе, какие созидательные силы таятся на европейском пространстве — в Германии, Англии, северных странах, во Франции, Италии — что против этого американские возможности!.. Колоссальное влияние окажет то, что в новом рейхе будет только один вермахт, одно СС, одно управление».

Гитлер постепенно идет на поправку, хотя ситуация в конце 1941 г. в Африке развивается совсем не так, как ему хотелось бы. 28 ноября под Гондаром в Абиссинии капитулируют последние 23 тысячи итальянцев, да и во всей остальной Африке начинают доминировать союзники. 10 сентября англичане занимают Тобрук, 26 декабря освобождают Бенгази. 2 января 1942 г. капитулируют войска в Бардии, 18 января — в Соллуме. Эти поражения не оказали заметного влияния на здоровье Гитлера. К моменту, когда его здоровье весной 1942 г. снова начинает ухудшаться, Роммель уже 30 января захватил Бенгази, а 2 февраля Эль-Газалу и начал готовить атаку на форт Бир-Хашейм, который 11 июня оказался в руках немцев. Гитлер жалуется на сильные головные боли и впервые признается, что память начинает подводить его. Незадолго до того, как он переносит свою ставку из Восточной Пруссии в Винницу, где его особенно донимает яркое солнце, от которого не может защитить редкая рощица посреди полей подсолнухов, его настигает тяжелое воспаление мозга. 4.7.1942 г., после переезда в ставку «Вольфе-шанце», он производит на окружающих впечатление здорового и бодрого человека, однако, ссылаясь на близкую смерть и на то, что «в могилу с собой ничего не заберешь», заявляет, что будет нести расходы на содержание ставки из собственного кармана. В Восточной Пруссии он идет на поправку, но как только в феврале 1943 г. вновь приезжает в Винницу, ему опять нездоровится. На этот раз у него грипп. Теперь уже катастрофа под Сталинградом, вину за которую он безусловно берет на себя, и неудачи в Северной Африке не проходят для него бесследно. Его внешний вид в течение короткого времени буквально преображается. Потерявшие блеск глаза навыкате, остановившийся взгляд, на щеках красные пятна. Осанка становится сутулой вследствие легкого кифоза позвоночника в грудном отделе, а походка не совсем нормальной из-за легкого сколиоза, однако потеря симметрии еще малозаметна. Как и после ноябрьского путча 1923 г., у него снова дрожит левая рука и левая нога, которую он подволакивает. Заметны явные нарушения координации движений. Он возбуждается легче, чем раньше, раздраженно реагирует на возражения и неприятные ситуации. Упрямо держится за свои идеи и представления, которые его окружению кажутся порой ошибочными и странными. Речь в значительной степени теряет богатство оттенков. Он часто повторяется и, словно старик, постоянно возвращается к своему детству и началу политической деятельности, однако сознание остается нормальным. Ответы и вопросы следуют так же быстро, как и раньше. Тем не менее Гиммлер, которого Гитлер 18 августа наделяет дополнительными полномочиями, видит, что его опасения и выводы подтверждаются. Когда находившийся с ним в особо доверительных отношениях шеф СД Шелленберг предлагает ему в Виннице заменить Гитлера и начать переговоры о сепаратном мире, Гиммлер всего лишь делает вид, что озадачен. Он уже давно не верит, что больной фюрер в состоянии одержать победу. Об этом знает даже граф Чиано, которого в апреле проинформировали о готовности Гиммлера к компромиссному миру. В октябре 1942 г., когда страдающий от головных болей Гитлер лечит грипп и готовится к возвращению из Винницы в Восточную Пруссию, сотрудники гестапо, которым Гиммлер поручил в период отсутствия фюрера в Германии (с марта по октябрь) заняться исследованиями его происхождения, докладывают, что не нашли ничего заслуживающего внимания. Гиммлер запирает ничего не значащие «результаты исследований» своих ищеек из СС в сейф и тут же предпринимает следующий шаг. Он поручает людям из гестапо собрать весь материал о болезнях Гитлера, который только удастся отыскать. Его личный «врач», массажист Феликс Кер-стен утверждает, что узнал от Гиммлера в 1942 г., будто у того есть досье на 26 страницах, которое доказывает, что Гитлер болел сифилисом и что ему угрожал прогрессирующий паралич. Если такое «досье» действительно существовало, то это было не более чем собрание фантастических измышлений, на которые клюнул введенный в заблуждение Гиммлер.[283] Можно с уверенностью утверждать, что у Гитлера никогда не было сифилиса и он никогда не страдал прогрессирующим параличом.