Грязь - Motley Crue

Семья Шариз, моя семья, Шариз и мой сын Нейл присоеди-нились к нам с Хайди в больнице, и все мы нервно сидели вме-сте, беря перерывы, чтобы перекусить, в ожидании вердикта врачей, оперирующих её. Все это время мы пребывали в тре-вожном волнении, неспособные даже произнести фразу без того, чтобы не разрыдаться. Я думал о том, что рак пришёл со стороны семьи моей матери, и размышлял о том, была ли здесь моя ошибка. Или, возможно, я не должен был позволять врачам подвергать Скайлэр химиотерапии. Я должен был сказать им, чтобы они удалили почку. Я должен был привезти Скайлэр в больницу, когда полгода назад она жаловалась на боль в желудке. Различные мысли мелькали у меня голове, и все они содержали всё те же два отравляющих и бессильных слова: “должен был”.

Наконец, после восьми часов тревожного ожидания, врачи вышли к нам, чтобы сказать, что Скайлэр вернулась в свою палату. Они успешно удалили опухоль: она весила шесть с по-ловиной фунтов (почти 3 кг). Столько весила Скайлэр, когда появилась на свет. Я даже не мог себе представить, что в ней могло вырости нечто такое огромное.

Я захотел посмотреть на то, что убивало мою дочь, поэтому я попросил врачей, чтобы они сохранили опухоль. Они привели меня в лабораторию патологии и показали её мне и моему рефлексирующему желудку. Прежде я никогда не видел ничего подобного: это было олицетворение зла. Она лежала в ме-таллической кастрюле — перламутровое месиво всякого дерьма. Она напоминала студенистый футбольный мяч, который прока-тили сквозь глубины преисподней, собирая рвоту, желчь и другие испражнения всех проклятых, которые лежат на его пути. Всеми постижимыми путями, это была полная противо-положность нашей с Шариз дочери, которую мы вырастили.

В процессе удаления рака врачи также должны были вынуть правую почку Скайлэр, половину её печени, часть диафрагмы и мышц её спины. Сколько ещё органов могла потерять девочка и оставаться при этом в живых? Но она дышала, а рак ушёл. Каждый день она поправлялась чуть больше, пока не начала говорить и улыбаться. Каждый жест, который она делала — моргала ли она, зевала или говорила “папа” — воспринимался как подарок. Я думал, что теперь всё будет хорошо, что кошмар кончился, что Скайлэр снова сможет быть ребенком. Я прекратил пить в «Муншэдоуз» и начал приводить в порядок дом и свою жизнь, готовясь к возвращению Скайлэр.

Спустя шесть дней после операции я пришёл в больницу с гигантским плюшевым пандой, когда меня встретили врачи. У них был тот самый взгляд… взгляд, который говорит всё и абсолютно ничего, взгляд плохих новостей, которые нужно неизбежно и с прискорбием сообщить. Я напрягся, и прежде, чем они даже промолвили слово, я уже знал, что этой ночью я вернусь в «Муншэдоуз».

“Винс”, сказал онколог. “Это похоже на инфекцию, которая распространяется вокруг оставшейся почки Скайлэр”.

“Это всё, что у неё осталось. Что это означает?”

“Я боюсь, это означает, что мы оказываемся перед необхо-димостью работать снова, чтобы очистить ткани вокруг почки”.

“Господи. Вы оперировали моего ребёнка уже пять раз. Сколько же ещё она может выдержать?”

Оказалось, что большего она выдержать не смогла. После операции она начала быстро слабеть: её легкие, её левая почка и её печень все взбунтовались, отказываясь функционировать должным образом. К счастью (mercifully), скоро она впала в кому. Её маленькое тело просто не могло больше этого выно-сить. Его так много раз разрезали и зашивали снова; оно было настолько накачано лекарствами и наркотиками; оно было пронизано таким большим количеством радиации, которое не выдержал бы ни один человек; оно перенесло расчленение, рассечение, восстановление, очистку и удаление столь многого из его содержимого, что, подобно тормозным колодкам, на ко-торые нажимали много раз, части истёрлись и больше не знали, как функционировать вместе. Когда ваше тело начинает разваливаться, нет никого, кто может починить механизм. Они могут только задержать этот процесс на какое-то время. И я иногда размышляю, поступил ли я правильно, удерживая Скайлэр в таком состоянии так долго, заставляя её терпеть такую боль целых пять месяцев — десятую части всей её жизни.

Я начал пить настолько сильно, что не выдерживал более часа в «Муншэдоуз» без того, чтобы не отрубиться или не об-левать Келси Грэммера (Kelsey Grammer — американский кино-актёр) с ног до головы. Я был воплощением самой патетической фигуры: отец, который просто не мог справиться с болью от осознания того факта, что скоро он должен будет пережить самую страшную трагедию, которая может выпасть на долю родителя — необходимость хоронить свою собственную дочь. Я дал Скайлэр всё, что у меня было, даже мою собственную кровь для переливания. Я готов был положить свою собственную жизнь, если бы это помогло. Я никогда не думал так прежде — ни о своих женах, ни о моих родителях, ни о ком. Возможно, именно поэтому я пытался убивать себя пьянством, чтобы таким образом я мог чувствовать себя мучеником и обменять свое страдание на её. Каждое утро я сидел в её комнате у её кроватки, испытывая похмелье, читал её сказки и проговаривал её шутки, и притворялся храбрым, словно всё ещё, возможно, будет хорошо.

Для меня не было неожиданностью, когда онколог сказал мне начинать приводить её родственников и друзей для прощания. Но это был первый раз, когда я услышал, как врачи сказали, что больше нет никакой надежды. Прежде всегда был маленький шанс или хороший шанс, или крошечный шанс, или об’ективный шанс. Но никогда — никакого шанса. Возможно, я так много раз заверял Скайлэр, что однажды она вернётся домой, и мы снова будем строить замки из песка на берегу, что начал верить в это сам. Позднее я пришёл в палату Скайлэр с Хайди и увидел капельку крови на её губе. Хайди была возмущена тем, что медсестры просто оставили её лежать там в таком состоянии. Она вытащила платок из своей косметички и наклонилась, чтобы вытереть её. Но кровь так и осталась на губе Скайлэр. Она запеклась. Хайди продолжала вытирать её и кричала, “Остановите её, остановите её”. Мы оба были просто сломлены.

Мы оставались со Скайлэр до позднего вечера, а затем уе-хали, чтобы немного перекусить в «Муншэдоуз». Тем временем приехали Шариз и её родители, чтобы сидеть со Скайлэр. Как только мы уселись за стол, бармен сказал, что мне звонят по телефону. “Винс, приезжай в больницу немедленно”, послышался дрожащий голос Шариз на другом конце провода. “Ее жизненные признаки снижаются. Быстро”. Я не запаниковал и не заплакал, я просто поспешил.

Но я прибыл слишком поздно. К тому времени, когда я доб-рался до больницы, Скайлэр скончалась. У меня так и не было шанса попрощаться с ней и ещё раз сказать ей, как я люблю её.