Ночная смена. Остров живых - Николай Берг

С краю поля стоит кучка людей рядом зеленый УАЗ. Дымок тоже есть — видно старый рубероид запалили — струя дыма видна отчетливо, как нарисованная толстым фломастером.

Коля прикидывает недолго, видно расчеты тут простые, выбирает направление, откуда будет садиться — и садится чуток наискось. Опять легонько трясет — и я выпрыгиваю из кабины, бегу к людям, от них навстречу мне, проваливаясь в неглубокий на поле снежок, бежит папа.

Он вовсе не сентиментальный человек, но мы крепко обнимаемся — и я вижу у него на глазах слезы. Наверное, впервые в жизни. И одновременно спрашиваем — я про маму, он — про брата. И оба хором говорим: жива, жив!

Уф, как отпустило! Как камень с плеч.

Дальше как положено фонтан второстепенных ненужных сейчас вопросов, не менее второстепенных ненужных сейчас ответов и все это ворохом, кучей, беспорядочно и нас стопорят достаточно быстро — публика собралась деловая, папа с ребеночком порадовались встрече — пора и честь знать.

Таскаем от самолетика груз, тут же его сваливают в УАЗ, который имеет весьма забубенный и ухарский вид — по всему видно, что этот агрегат участвовал в ралли по самым гнусным дрищам нашей области, у него высокая посадка, зубастые протекторы, нетиповая антенна, куча фар — искателей, чудовищный кенгурятник, не менее свирепый багажник и сзади на фаркопе повешен мятый простецкий чайник, что полностью завершает картину. К хозяину средства передвижения присматриваюсь внимательно — благо надпись на борту УАЗа прямо говорит: "Джипер только на первый взгляд пьяная и грубая скотина, на самом деле он душевный и романтичный мечтатель!" Хорошо, что предупредил, теперь постараюсь рассмотреть глубинную сущность. Пока из всего отмеченного — тщательно почищенная копаная мосинка — с грубовато вырубленным самодельным ложем на его плече. Впрочем, это не удивительно — тут такого добра по лесам с войны валяется много. Винтовка-то явно не из лучших, верховая, раковины здоровенные. Худо значит у них тут с оружием, если даже ржавую копанину в дело пустили.

Коля остается с самолетом, прибывшие — чтоб летчику не скучно было — оставляют смешливую синеглазую девчонку лет 16 да сухонького мужичка с двустволкой.

— Что у вас тут творится? — наконец спрашиваю я у отца.

— Да группа туристов на третий день после твоего звонка пришла. Из них получилось ядро — остальные намотались, как клубок ниток.

— Откуда тут туристы? Очумели они тут в такое время лазать?

— Они не вполне туристы. Ты ж знаешь — тут вроде штаб дивизии погиб, вот они его ищут.

Понятно. Если это не копатели, да еще впридачу черные — то я старая негритянка. А штадив и я тоже искал, хотя, скорее всего — это красивая легенда о том, как загнанные в болото штабники дрались до последнего патрона, и немцам не удалось найти ни знамени, ни сейфов, ни орденов, ни документов — два десятка трупов изодранных минометками и вся добыча. Мне так показалось, что это и не штаб был, а то, что половина из погибших была командирами — ну мало ли что. Всякие сундуки, небось, по болотинам раньше покидали. Пока отступали тут по дрищам, с сейфами тут не походишь.

Встреча с мамой еще более бурная, хотя и мама не слишком расположена к выражению своих чувств на людях. Наш дом как-то кажется маленьким — появились свежие перегородки (сделанные по-деревенски — не до потолка, чтоб тепло шло равномерно) и видно, что у нас тут жильцов прибавилось. Дети какие-то вертятся, путаются под ногами.

От кормления отказываюсь сразу, потому ставят только самовар. К моему удивлению груз собираются тащить куда-то в другое место, приходится наехать — в конце концов, я привез и нефиг тут. Как-то так получается, что гора груза — как она смотрелась в самолете — тут в избе смотрится совсем маленькой. За мужиком, который вроде бы как главный (я — то полагал, что отец за вожжи возьмется, но видно есть кто похаризматичнее) — уже пошли. Он и приходит, раньше, чем толком я самовар раскочегарил.

Неприятная у него морда. Мрачная, на манер топора, на плече — "Сайга". Вешает немецкое кепи на вешалку, присоединяется к нашей компании. Немецкое кепи… Разумеется — все туристы таскают, как же. Знакомимся — назвался Степаном. Ну, Степан — так Степан.

Спрашивает — какие цели прибытия. Отвечаю — забрать родителей и рассмотреть вариант угона в ближайшем будущем самолета из Кречевиц. А груз? А груз для тех, кто тут остается. Но прежде чем про груз толковать — надо бы трех стрелков к пилоту направить — чтоб Аннушку осмотрели.

Степан хмуро смотрит. Потом спрашивает — а нафига нам польский самолет?

— Он — Ан-28. В Польше производился по лицензии. Прост и надежен. И ремонтопригоден. Потому — для укрепления взаимопомощи и взаимопонимания — лучше бы вам в этом деле помочь.

Сидит, думает. Наконец принимает решение, встает, забирает с собой свое ружье, кепи. Неожиданно вежливо спрашивает у моих родителей — не против ли они будут, если Света послушает что да как в мире? Не менее уважительно просит выдать ему одно из привезенных ружей. Сходимся на 12 калибре, подхватывает собранную тут же одностволку, коробку картечных патронов — и уходит.

Мои эту Свету явно знают, потому как соглашаются сразу. Рассказываю о братце — Свете это вряд ли интересно будет, а мои очень рады.

Первый же взгляд на вошедшую женщину — светловолосую, худощавую с очень правильными чертами лица — вызывает у меня сразу две нелепые мысли. Я прекрасно понимаю их нелепость — но что есть — то есть: во-первых, я автоматически разглядываю ее ушки — почему-то ожидая, что они должны быть остроконечными, во-вторых, я совершенно уверен, что видел ее обнаженной — причем, когда был совсем мальчишкой. Бред полный — ушки у нее вполне кругленькие, и помладше она меня стопроцентно — потому если я и видел ее без одежды в мальчишеские годы, то уж всяко бы не запомнил, да и сейчас бы не узнал, потому как подросла бы она изрядно. Ощущение все равно остается, словно жилка от мяса, встрявшая между зубами, словно заноза в пальце. Ну, с ушами — все понятно — одета в зеленое, куртка с капюшоном, высокие сапожки, белобрысая, длинноногая. Такими все время изображают эльфиек. Второе ощущение так и остается невнятным…

Вместе с ней закатываются двое мальчишек младшешкольников — погодки видно.

Но ведут себя смирно, даже странно. Еще и клубящихся по дому детей приструнили.

Потому удается сосчитать — их, этих колесом ходивших — всего трое — две девчонки и совсем мелкий пацан.

Мне приходится изложить максимально сжато все, что только на ум приходит — от состояния Питера, ситуации в Кронштадте, попутно вспоминая всякие вроде бы и уже совсем банальные банальности, которые для местных жителей — откровение. Кабановой-то им по дороге не подвернулось.