Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию - Карен Хорни

затруднения в работе неизменно влекут за собой огромные потери человеческой энергии: бесполезные потери сил в процессе работы; потери от того, что человек не позволяет себе делать работу, достойную его способностей; потери от того, что не задействуются существующие ресурсы; потери от снижения качества работы. Лично для человека это означает, что он не может осуществить себя в важнейшей жизненной области. Но индивидуальные потери множатся на тысячи случаев, и нарушения в работе становятся потерями в масштабе человечества.

Признавая факт таких потерь, многие люди тем не менее обеспокоены отношением невроза к искусству или, точнее говоря, отношением творческих способностей художника к его неврозу. «Мы согласны, – скажут они, – что невроз приносит страдания вообще и трудности в работе в частности; но разве мыслимо без него творчество? Разве большинство творцов не страдают неврозами? Разве не уничтожит способность к творчеству попытка психоанализа?» Надеюсь, что некоторая ясность у нас появится, если мы изучим эти вопросы по одному и во всех деталях.

Начнем с того, что не приходится сомневаться в независимости одаренности от невроза. Недавние эксперименты в системе образования показали, что большинство людей может прилично рисовать, если их правильно учить, хотя и тогда не каждый станет Рембрандтом или Ренуаром. Но не следует надеяться, что настоящий талант всегда заявит о себе. Как демонстрируют эти же эксперименты, невроз в значительной степени не позволяет таланту проявиться. Чем меньше чувства неловкости и робости, чем меньше страха не оправдать ожидания окружающих, чем меньше потребность быть правым или совершенным, тем ярче проявляются какие бы то ни было творческие задатки человека. Психоаналитический опыт еще нагляднее показывает, как именно невротические факторы препятствуют творческой работе.

Пока что в опасении за сохранность творческих способностей больше имеет место или нечеткость мысли, или недооценка масштаба и силы имеющегося таланта, то есть способности к художественному выражению конкретными средствами. Но здесь возникает и второй вопрос: хорошо, сам по себе талант не зависит от невроза, но нет ли прямой связи между способностью художника к творческой работе и определенным невротическим состоянием? Для ответа на него нужно выделить те невротические состояния, которые могли бы быть благоприятны для творческой работы. Преобладание склонности к смирению явно неблагоприятно. И фактически людей с такими склонностями не посещают подобные опасения. Они слишком хорошо знают («на своей шкуре»), что это их невроз подрезал им крылья, это он не позволяет им осмелиться на самовыражение. Только люди с явным преобладанием влечений к захвату и группа «бунтарей», принадлежащая к типу «ушедших в отставку», опасаются лишиться из-за психоанализа своих творческих способностей.

Чего же они на самом деле опасаются? Оперируя моей терминологией, скажем, что даже если их тяга к власти может быть невротической, это их движущая сила, она придает им храбрости и энергии для творческой работы и позволяет им преодолеть все связанные с ней трудности. Или же они считают, что могут творить, только решительно оборвав все ниточки, связывающие их с другими, и решив не беспокоиться о том, чего ждут от них окружающие. От этого их (бессознательный) страх, что, отступив на дюйм от чувства богоподобной власти, они увязнут в сомнениях в себе и испепелят сами себя презрением. «Бунтовщик» опасается, что станет налаженной машиной и его творческая сила ослабнет.

Эти страхи понятны, поскольку те крайности, которых они так боятся, в них существуют, в смысле реальной возможности. Тем не менее эти страхи основаны на ошибочном суждении. Многие пациенты подвержены таким метаниям из крайности в крайность, когда они все еще так захвачены невротическим конфликтом, что думают только в парадигме «или-или» и не способны увидеть реального выхода из своего конфликта. Если психоанализ идет должным образом и дает результат, то им придется столкнуться с презрением к самому себе и склонностью уступать, но, конечно же, не всегда они будут жить с такими установками. Они преодолеют компульсивные компоненты обеих крайностей.

Здесь возникает следующее возражение, более продуманное и существенное, чем прежнее: если психоанализ сумеет разрешить невротические конфликты и сделать человека счастливее, не останется ли у него настолько мало внутреннего напряжения, что он будет довольствоваться просто бытием, не испытывая больше внутреннего стремления творить? Не уверена, что это так, но даже если так, разве любое напряжение непременно должно появиться вследствие невротических конфликтов? Мне кажется, что в жизни и без них хватает проблем. Особенно с этим согласится художник, с его чувствительностью выше среднего не только к красоте и гармонии, но и к безобразию и страданию, с его обостренной чувствительностью к эмоциональным переживаниям.

С другой стороны, можно выдвинуть специфическое предположение, что невротические конфликты бывают продуктивны. Наши знания о сновидениях дают повод серьезно отнестись к этому предположению. Мы знаем, что в сновидениях наше бессознательное воображение способно находить решения внутреннего конфликта, длительное время нас беспокоящего. Образы сновидений так насыщенны, уместны, так четко выражают суть, что приобретают черты художественного творчества. Спрашивается, почему бы одаренному художнику, владеющему изобразительными формами своего искусства и способному к необходимой работе, не создать поэму, полотно, музыкальное произведение сходным путем? Лично я склонна допустить такую возможность.

Но мы должны ограничить такое предположение некоторыми соображениями. В сновидениях человек имеет возможность найти различные виды решений. Они могут быть конструктивными или невротическими, со множеством промежуточных вариантов. Этот факт нельзя сбрасывать со счетов и при оценке художественного произведения. Я бы сказала, что, даже если художник наглядно представил нам только свое особое невротическое решение, оно может иметь мощный резонанс, потому что есть много других людей, кому близко такое же решение. Но можно ли до конца верить тому, что говорят нам, например, полотна Дали или новеллы Сартра, при всем их художественном мастерстве и острой психологической наблюдательности? На всякий случай уточню: я не считаю, что пьеса или рассказ не должны показывать нам невротических проблем. Напротив, когда они доставляют страдания большинству людей, художественное изображение может многим раскрыть глаза на существование этих проблем и значение, прояснить их в сознании людей. И конечно же, я не считаю, что пьесы или рассказы, раскрывающие психологические проблемы, обязаны иметь счастливый конец. «Смерть коммивояжера», например, рассказ не со счастливым концом. Но он и не оставляет нас в заблуждении. Кроме того, что в нем выносится обвинение обществу и образу жизни, это открытое заявление о том, что логически ждет человека, сбегающего в воображение (в смысле нарциссического решения) вместо того, чтобы хоть взглянуть на свои проблемы. Произведение искусства смущает нас, если в нем не явно выражена позиция автора или если он выдает и защищает невротическое решение как единственное.

Возможно,