Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

И вдруг сегодня узнал, что "курилка", кажется, по-прежнему жив, что он недалеко от него, назначен недавно редактором газеты одной из дивизий, воюющих под Орлом!

Лахновский остановился, еще раз с ненавистью оглядел угрюмые, притихшие дома. И пошел дальше, размышляя уже не о Полипове, а о том, что после семнадцатого года мечта приобрести подобную усадьбу лопнула, как мыльный пузырь. Деньги он заблаговременно успел превратить в ценности, но что это уже все стоило? Долгие годы потом он жил, как смог, как судьба определила, и судьба эта, как казалось, была благосклонна к нему, она выводила год за годом его к старой и неумирающей мечте. И хотя в высокие сферы, к центру борьбы против большевизма, его не допустили и мечты его об этом, как он вскоре понял, просто наивны, все же его преданность и его труд ценили, перед войной он получил звание подполковника. Началась война, и поместье, о котором он бредил всю жизнь, было обещано немцами. Где-нибудь на берегу Волги или Днепра. Правда, тут случилось непонятное - его из органов военной разведки перевели почему-то в войска СС. И, повысив в чине, назначили всего-навсего бургомистром жалкого и нищего Жереховского уезда.

- Фюрер и Германия вам доверяют, господин штандартенфюрер, - сказал ему высокопоставленный длинноносый чиновник в городе Орле. - В Жерехове вы должны создать образцовый административный округ со своими полицейскими силами, чтобы мы могли рекламировать его как образец нового порядка в будущей России. Отправляйтесь к месту службы. Там есть небольшой воинский гарнизон, на первых порах он вам поможет. Жерехово это вам знакомо, до войны там у вас была недвижимая собственность, не так ли?

- Да, я владел там небольшим домиком, - растерянно сказал Лахновский.

- Владейте теперь всем уездом, - сказал равнодушно и казенно немец. Да... полковничью форму рекомендую надевать только во время вызовов к вышестоящему начальству. А в Жерехове... не стоит раздражать население. Все и без того будут знать, что вы полковник. Вам все понятно?

- Так точно, - сказал Лахновский, все действительно сразу поняв. Полковник! Какой он, к черту, полковник?! Он старик, глубокий старик, немцы выжали из него все, что можно, теперь он им не нужен. И они отправляют его в эту дыру, в Жерехово.

Это было в ноябре сорок первого. Сейчас июль сорок третьего, Орел еще у немцев, но Курск давно снова у русских, в начале июля начались сражения на Курском выступе; пока немецкие войска чуть продвинулись вперед, снова отбили, кажется, Жерехово. Но, судя по всему, скоро немецкое наступление выдохнется, русские решили, видимо, во что бы то ни стало освободить Орел. А за Орлом недалеко и Шестоково. Того и гляди, вот на этой улице разорвется русский снаряд, а в его кабинете, как в Жерехове, посыплются стекла. Вот тебе и владейте...

Нет, дом с колоннами, отражающийся в воде, большое поместье на берегу Волги или Днепра - все это растаяло, как мираж, еще там, в Жерехове. И, кажется, навсегда, навсегда...

Лахновский стоял перед большим, на два входа, домом, в котором жил Бергер. Самого начальника "Абвергруппы" в Шестокове не было - вчера утром он был срочно вызван в Орел, где находился главный штаб "Виддера".

- Прощайте, господин оберфюрер, - мрачно произнес Бергер, сделав откровенно издевательский акцент на последнем слове: какой, мол, ты полковник, фикция одна.

Уже остывающая в венах у Лахновского кровь закипела, больными толчками начала колотиться в череп. И он, сдерживая себя, чтобы не ткнуть своей страшной тростью ему в грудь, ровным голосом произнес:

- Почему же "прощайте"? До свидания. Может быть, вас вызывают, чтобы вручить наконец погоны майора.

- О-о! - произнес Бергер свое обычное, по достоинству оценив ответ. И с угрюмой усмешкой сказал: - Ах, господин Лахновский... вы полковник, я всего лишь капитан. Но разницы между нами нет - мы оба неудачники. У русских есть вот такая пословица: искал дед маму, да и попал в яму. Или это поговорка? Я, знаете, никак не могу понять между ними разницы.

Кровь в жилах у Лахновского остыла. Именно неудачники, прав Бергер, и чего тут обижаться друг на друга, обливать друг друга насмешками?

- Поговорка, Рудольф. У русских на любую тему много поговорок, глуховатым голосом сказал он. - А на эту нашу с вами тему я знаю еще одну: вожжи в руках, да воз под горою. Увы...

- Да, да. Под горою... Я боюсь, Арнольд Михайлович, что в "Абвергруппу" больше не вернусь. Потому и говорю на всякий случай "прощайте".

Да, Бергер мог не вернуться, дела у него были из ряда вон плохи. "Абвергруппа-101" должна помимо разведывательной работы против частей Советской Армии на противостоящем фронте вести борьбу с партизанскими отрядами, засылать туда своих агентов, выявлять оперативные планы партизан, парализовать их действия да главных коммуникациях к фронту, осуществлять убийства партизанских командиров. Но какие там, к черту, убийства и выявление оперативных планов, если агентов из местного населения завербовать невозможно, мужского населения попросту не было. Правда, какое угодно количество людей можно было взять из лагерей для военнопленных. Но не многие из них соглашались стать немецкими агентами. А те, которые соглашались и проходили в учебном пункте соответствующую подготовку, а затем засылались в партизанские отряды и воинские части противника, чаще всего не подавали больше голоса. Значит, они были или разоблачены, или, что вероятнее, немедленно являлись к своим с повинной. Возвратившихся же в "Абвергруппу" с выполненным будто заданием можно было смело расстреливать без суда и следствия - девяносто девять процентов из них были уже советскими агентами.

- Проклятая страна, здесь все не как у нормальных людей! - кипятился Бергер, сильнее обычного дергая глазами. И он без колебаний расстреливал любого возвратившегося агента, если на того падало хоть малейшее подозрение в измене. Но застрелить агента было легко, найти и подготовить нового не так просто...

Леокадия Шипова, отданная в наложницы Бергеру, исправно информировала Лахновского о всех делах начальника "Абвергруппы". Не так давно она сообщила, что ночью Бергеру звонили из Орла, из главного штаба "Виддера", интересовались, нет ли у него "преданного человека из русских, очень преданного". И добавила от себя, что, видно, очень уж им нужен для чего-то такой человек, раз позвонили глубокой ночью и говорили открытым текстом.

Лахновский усмехнулся и стал ждать. Где возьмет Бергер такого человека? Он обратится обязательно к нему, Лахновскому, а он что, из кармана вынет да подаст?

Бергер действительно обратился где-то через неделю:

- Дорогой Арнольд Михайлович! Дважды звонили из Орла... И официальный запрос прислали. Нужен очень преданный нам русский для какого-то важного задания.

- Какого же?

- Не знаю. Очень важного. И где-то, как я понял, глубоко в тылу России. Если найдем такого, мои шансы сразу поднимутся. Так мне дали понять. Этот русский должен быть человеком грамотным, безупречно чистым перед советскими властями, а главное - беспредельно преданным рейху. Одно задание - и он сделает себе жизнь.

- О-о! - произнес Лахновский с интонацией Бергера. - А я не гожусь для этого задания? Я преданный.

- Значит, не годитесь, - желчно проговорил Бергер. - Как я понял, таким человеком интересуются из самого Берлина. А вы что же... вы там известны.

- Сожалею, но ничем не могу вам помочь, - с подчеркнутой вежливостью сказал Лахновский.

Вчера, уже садясь в машину, Бергер обреченно, как пес, которого привели к веревочной петле, поглядел на Лахновского.

- Ах, если бы мы нашли такого человека...

Лахновскому стало искренне жаль Бергера, он в ответ только вздохнул и развел руками.

Вокруг дома Бергера ходили четверо часовых - двое в одну сторону, двое в другую. Левая половина дома была совершенно глуха, а сквозь закрытые оконные ставни правой, где жила Шипова, проливались струйки света.

Часовые были из "армии" Лахновского, из взвода охраны штаба, и, когда он, опираясь на трость, шагнул к дому, охранники взяли на караул.

Из-за угла дома вышел как раз командир этого взвода, а сегодня дежурный по гарнизону Федор Савельев, мужчина лет под пятьдесят, родом из Сибири. Он был хмур, не брит, форма на нем сидела мешком и была измята и измазана, будто он валялся в дорожной пыли. Тяжелый вальтер в кобуре оттягивал ремень, обезображивая фигуру. Все это Лахновский увидел, осветив его карманным фонариком.

- Что за вид, лейтенант Савельев?!

- Посты проверял. Везде пылища, такая сушь стоит, - буркнул тот. От него попахивало спиртом.

- А ну-ка, дыхните! - строго сказал Лахновский.

- А-а... - отмахнулся Савельев.

- Я запретил пьянствовать! В любой момент могут напасть партизаны!

- Ну чего разоряться-то? Не нападут...

Этот Федор Савельев служит у него уже около полугода, и это единственный, кто не боится его, Лахновского, и его трости. Он был прислан к нему еще в Жерехово с группой солдат из орловской зондеркоманды, устроивших пьяный дебош в городском публичном доме, во время которого они переломали там всю мебель, перебили зеркала, а потом принялись со второго этажа выбрасывать в окно девиц этого заведения.