Беглый - Винсент Килпастор

Оплотовцы-оккупанты выстроились в ряд и начали нас шмонать. Первый в ряду прозванивал металлоискателем, а второй, натянув синие хирургические перчатки — тискал уже вручную.

Для меня прошедшего тысячи шмонов за время отсидки это интимное действо было настолько привычным, что я даже испытал волну расслабляющей ностальгии — будто домой съездил. Этого нельзя было сказать об остальных гражданах, которые по неопытности начали вести себя как перепуганные мясником овцы, раздражая жандармов и оттягивая время.

Все что вам нужно во время подобного шмона это дружелюбно улыбаться шмонщику как родному, чтобы не вызвать инстинктивной вражды и подозрения. Можно сказать пару слов о хорошей погоде сегодня. Этот кажущийся пустозвон у человеков тот жест, что и миролюбивое виляния хвостом у собак — «что вы, я очень хороший, я даже не собираюсь вас кусать».

Во время шмона нужно подмечать каждую деталь, каждый промах в работе шмонщика, они ведь тоже люди. Приматы пищевой цепочки. Например — не заставил шмонщик разжать вытянутых в стороны кулаков, значит потенциально можно прятать в потном кулачке контрабанду. Не заставил снять кепчонку — значит потащим груза прямо на голове. Количество жандармов на кпп ограничено несколькими сменами — тремя, может четыремя. Выберите в каждой смене «своего» — вам подскажет интуиция — самого приятного или приятную на первый взгляд особь. Подружитесь на тонком уровне дружелюбных взглядов и жестов, сделайте так, чтобы он расслаблялся, шмоная вас, будто это не работа, а перерыв. Потом с разговоров о погоде переходите в разведку боем. Узнайте успела ли сегодня его тетушка ширнуться инсулином или все-таки впала в криз. Угощайте противника всякой мелочевкой, которую язык не повернется назвать взяткой — жвачкой, сигаретой, холодной водой или брелоком с Амуром Тимуром и его домашним животным.

Помните, вы сталкер, связь между двумя мирами, проводник через Портал. Если бы Иоанну Богослову удалось протащить из экскурсии к ангелам хоть какие артефакты, книга его дерзких откровенней перешла бы из раздела «Религия» в раздел «Наука».

Просочившись сквозь синие пальцы шмона американской полевой жандармерии, мы снова выстроились в очередь уже в другой вагончик. Вернее даже не вагончик, а покрашенный в желтые цвета американской пустынной униформы морской контейнер, в котором аккуратно вырезали окна и двери. Позади вагончика висели плакаты с лаконичной надписью «Off limits». Я, такой великий специалист по английскому, совсем и не понял тогда, что же вместе означают эти два слова. Смысл каждого слова по отдельности мне хорошо известен, а вот вместе — сломал мозг.

Теперь предстояло сдать узбекский пропуск, напечатанный на дешёвой жёлтой бумаге и получить американский — литерный, закатанный в пластик нашейный значок. У американцев в будке была заготовлена целая куча таких разноцветных бейджиков. Стоя в очереди, я продолжал потихоньку наблюдать нравы шмонщиков. К моему ужасу и разочарованию, я почти не слова не понимал из тех фраз, которыми перебрасывались оккупанты базы. От злости на себя я впился ногтями в ничем неповинные ладони.

На площадку для обыска выкатился старинный зилок с унылыми рабочими в кузове. На борту зилка неровными буквами было выведено «Ёшлик фирмаси» — фирма Юность. Не смотря на поэтическое название, казалось грузовик вот-вот развалится. У самих пассажиров, вяло перепрыгивающих борта был измождённый вид галерных рабов. Одеты они были крайне скудно Поверх акриловых турецких свитеров были натянуты мятые пиджаки. Почти все поголовно были в сапогах или калошах. Головные уборы у них были двух типов — тюбетейки или национальные вязанные шапочки-найки. В их глазах сквозил естесвенный ужас перед пришельцами. Это были генетически придавленные властью акакии акакиевичи, которые помнят на своих плечах нагайку Амура Темура.

Жандармы быстро разбили акакиев на три колоны и принялись потрошить. Во время разворота у старого грузовика, что-то громко хрустнуло внутри и он заглох. Но перед тем как заглохнуть, он совершил подвиг разведчика — из выхлопной трубы грузовичка вылетело пламя и раздался резкий сухой выстрел.

Реакция пришельцев была мгновенной — хаммеры немедленно запустили двигатели и откатились задом метров на двадцать-тридцать, взяв на прицел всю стоящую тут публику. Сами жандармы спрятались за бронированные задницы машин и тоже взяли нас на прицел.

Один из жандармов заорал на оторопевших акакий акакиевичей: «Лэй даун он да граунд, нааау!»

Узбеки никак не проиреагировали и это, очевидно, обозлило жандарма, усмотревшего в их действиях протест. Тогда он вскинул винтовку-бластер и шарахнул на их головами короткую очередь.

Как и любой переводчик, давший клятву Гиппократа — переводить везде, где требуется, я заорал узбекам — «Ложитесь на землю!»

Жандарм который только что стрелял, подскочил ко мне с винтовкой на перевес. Он был выше меня раза в два и шире в плечах. Из бластера остро пахло горячей ружейной смазкой. Он ткнул меня в грудь ручищей в перчатке с пластиковыми протекторами и заорал прямо в ухо:

— Ю спик инглиш?

По его интонации можно было догадаться, что скорее всего он хотел сказать: «Следующая очередь — твоя, если не завалишь хлебало».

Мне на выручку выступил сам Ван Эппс, Донован. На своем прекрасном принстонском выговоре, на котором в США говорят сенаторы, генералы и менеджеры высшего звена он с улыбкой сказал:

— Ай спик инглиш. Лет аз ол тэйк ит иизи!

Присутствие белого гражданина сразу успокоило тестостеронового жандарма.

— Вы не могли бы объяснить идиоту-водителю, что если он сейчас же не уберёт свою рухлядь с КПП, я его инсенерирую!

Шкипер мягко попросил водителя уехать с КПП. Водитель поклонился Эппсу и взмок. Мотор ни как не заводился. Некоторые из пассажиров грузовичка встали из пыли, видимо намереваясь его толкнуть. Похоже их и ранее использовали в качестве колёсного привода.

Несанкционированное восстание узбеков из праха снова бросило жандарма в истерику. Он стал толкать несчастных акакий акакиевичей мордой на землю. Яростными пинками жёлтых армейских ботинок жандарм раздвигал им ноги.

Остальные американцы целили в нас из-за хамви. Один из них заорал нервному жандарму:

— Эй, Камбоджа! Хорош скакать на линии огня. Давай к нам, я уже вызвал погрузчик!

Эту команду отдал высоченный негр, похожий на стероидного Уилла Смита с сержантскими нашивками на рукаве. Прапорщиков в американской армии нет, но дикого количества разновидностей сержантов хоть отбавляй.

Буквально минут через семь из облака пыли возник мамонтообразный погрузчик, которыми в порту ворочают контейнеры. Не особо заботясь о грузовичке, он легко его подхватил своими стальными бивнями, отвёз метров на триста в сторону выезда, да и сбросил там на обочину тракта.

— Чего же это они у вас такие нервные? Тихо спросил я Эппса.

— Они же солдаты. Солдаты бывают или нервные или мёртвые. Ты ещё полицейских американских не видел. У нас в штатах у населения полно оружия. Человек имеет право себя защищать. Так вот, копов в свое время постреляли немерено. Поэтому они у нас никогда не кричат: «стой, стрелять буду!» и не палят в воздух. Сразу, без предупреждения в верхнюю часть туловища специальным полицейским. Вот такие у нас все нервные!

Прошло два часа с тех пор как мы подъехали к базе на такси до того момента как удалось убедить всех, что мы гости майора Гудмана из контрактного отдела, повесить на шею пропуск, и шагнуть на территорию Оплота Свободы.

Переход сквозь КПП на американский лэнд действительно сродни пересечению мексиканской границы. Из хлопковых полей украшенных мантрой юртбаши и Амура Темура — «Куч адолат до дыр», ты переводишь дыхание уже в самой настоящей Америке.

Воздух свободы в К2 отдавал соляркой от работающих на износ генераторов. КПП хватало и внутри. Это были межсекторные пропускники, где людей сортировали по цвету пропуска. Вместо жёлтого кирпича дороги были выложены неместным крупным серым гравием с очень неуютными острыми углами. Углы чувствовались даже сквозь толстую подошву ботинок.

Жители-оккупанты проезжали мимо нас, обдавая пылью. Эппс бодро маршировал по острым каменюкам будто Петр Первый на амстердамских верфях. Я еле поспевал следом и крутил головой, как оглашённый. Каждая обгоняющая нас машина была иномаркой, да еще и такой каких и в Москве-то не часто увидишь. Желто-пыльные военные грузовики, фордовские пикапы, тракоры джон дир и хамви, хамви, хамви. Меня охватил детский восторг, хотелось приплясовать на камнях и петь:

Мы в город ИзумрудныйИдём дорогой трудной,Идём дорогой трудной,Дорогой не прямой.Заветных три желания,Исполнит мудрый Гудман…

Эппсу передался мой восторг: