Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов

извивающиеся языки пламени. Зевс мчался по небу в запряженной орлами колеснице. Одной рукой олимпиец сжимал скипетр, в другой держал двухлезвийный топорик-лабрис.

Геродот задохнулся от радости: никаких сомнений — это священный сфагион Зевса. Когда Мис сообщил ему о том, что Амони обещал принести на встречу с ним реликвию, галикарнасец весь вечер не находил себе места от волнения.

Но кариец вернулся ночью с пустыми руками. Что произошло, он не знал, хем-нечер просто не пришел в условленное место. И вот сфагион у него в руках, а принес его странный египтянин с пустыми глазами. Неужели это тот самый Амони?

Внезапно Амони затрясся. Он поднял над головой косу и с ревом раненого животного бросился на Геродота. Тасуэи, стоявшая к нему лицом, сделала шаг вперед.

Но сдержать заколдованного жреца было так же трудно, как сдержать бешеного быка. Опрокинув хесит, которая упала на каменный пол, Амони впился в нее безумным взглядом. Эта женщина встала между ним и жертвой, а значит, должна умереть.

С яростным оскалом на лице жрец рубанул косой сверху вниз. Раздался скрежет — Геродот, не отдавая себе отчета в том, что делает, подставил под лезвие сфагион. Тогда Амони повернулся лицом к галикарнасцу и снова поднял оружие. В последний момент перед ударом на защиту Геродота метнулся Мис.

Амони уже не мог остановиться, словно его рукой управлял не он сам, а кто-то невидимый, неумолимый и безжалостный. Коса вошла карийцу под ключицу почти по самую втулку.

Закричав от боли, Мис рухнул на руки Геродота. Жрец не успел выдернуть лезвие, потому что секира Настеса разрубила его грудь от шеи до ребер.

Хети помог сестре подняться. Беглецы молча стояли над трупами египтянина и карийца. Осознание того, что реликвия спасена, а враг убит, не облегчало боли от потери преданного товарища, сына и брата.

5

Миса оставили в пещере.

Хоронить сына на некрополе египтян Настес не захотел. После того как Геродот принес из сундука серебряную драхму, Лид положил ее брату в рот. Помолившись Кибеле, Атису и Сабазию, карийцы завалили тело Миса камнями.

Труп Амони так и бросили валяться среди костей. Настес презрительно плюнул на мертвого жреца, пожелав ему участь растерзанных беркутами ягнят. Хозяева пещеры уже парили над долиной, ожидая, когда непрошеные гости уберутся из их логова.

К вечеру отряд вернулся на подворье. Прежде чем спрятать сфагион в сундук, Геродот озабоченно погладил борозду от удара косы. Он не мог понять, что заставило его использовать реликвию вместо щита. А ведь судьбу Тасуэи решило всего одно мгновение. Не иначе сам Зевс Сотер направил его руку.

Царапина на золоте оказалась не единственной.

«Ничего, — решил он. — Реликвия народа, который с оружием в руках защищает свою свободу, должна быть именно такой — помятой, омытой кровью и намоленной в боях».

Усталые карийцы сразу завалились на тюфяки, а галикарнасец все никак не мог расстаться с хесит. Тасуэи сказала брату, что хочет поговорить с Геродотом наедине, тогда Хети отправился к жреческому кварталу в одиночестве.

Геродот и Тасуэи сидели на треснувшем мельничном жернове за воротами постоялого двора.

Озабоченно покачав головой, хесит сказала:

— Любовный заговор — это очень мощная магия... Если Мис выполнил все мои указания, Амони не мог его ослушаться. Но что-то пошло не так... Из ослепленной страстью жертвы хем-нечер превратился в безжалостного убийцу... Я вижу только одну причину — в их отношения вмешалась семет Сехмет. Один заговор наложился на другой, из-за этого воцарился хаос... Мы с тобой не погибли только потому, что я вовремя почувствовала опасность. Ну, помнишь, я про сны тебя выспрашивала... Теперь я понимаю, как у причала на восточном берегу оказался барис с символом ярости Сехмет на парусе... Я уверена, что она нас преследует.

Геродот поцеловал Тасуэи:

— Не бойся, я не дам тебя в обиду.

Она с нежностью посмотрела на него:

— Я знаю... Ты уже дважды спас меня, но сейчас скорее я тебя защищаю. Против магии нельзя идти с голыми руками... Я не про оружие говорю, потому что секира в борьбе с демонами Дуата не поможет. Магию можно отвести только встречной магией...

Поежившись, как от холода, Тасуэи продолжила:

— Мне не по себе... Не хочу сегодня оставаться одна... Проводишь меня?

Геродот обнял ее:

— Конечно.

За Восточными воротами жреческий квартал готовился к ночи.

Матери забирали с улицы детей, несмотря на их протестующие крики и плач. Подростки гнали в загон коров и коз. Загасив печь, кузнецы откладывали в сторону молоток, развешивали на стене мастерской щипцы, а потом устало вытирали руки о фартук.

Горшечники заботливо мыли гончарное колесо. Подмастерья накрывали рогожей кучи песка, извести, гипса, золы и древесных опилок, собирали в мешок глиняный бой.

Вот с урочной службы в храме возвратился жрец. Поднял на руки сынишку, целует его в голый живот. Малыш уворачивается и колотит ножками в грудь отца. Оба счастливо смеются.

А там подросток в грязной схенти торопит хворостиной гусей с пруда. Птицы недовольно гогочут, норовя ущипнуть обидчика за икру. Старик пинками поднял свинью из лужи под шадуфом, а та, зная, что сейчас будут кормить, лениво направилась прямиком к корыту.

Над дворами усадеб поднимались струйки дыма — хозяйки готовили ужин на печи или на мангале. Пахло жареным луком, свежеиспеченным хлебом, топленым гусиным жиром и вареным мясом.

Тасуэи остановилась возле высокого глиняного забора.

Это дом херихеба храма Амона-Ра. Он разрешил мне пожить