Черный день - Алексей Доронин

В последний раз взглянув на поезд, издали казавшийся кораблем пришельцев, потерпевшим крушение, Данилов двинулся вдоль занесенных путей в ту сторону, куда мчался состав, прежде чем встретить свою гибель.

«Куда же ты прешь? — спрашивал он себя в тысячный раз. — На тот свет торопишься?»

Глава 6

Ветер

Данилов шел на восток. Его взгляд был устремлен туда, где каждый день вставало из-за горизонта невидимое солнце. Он уже ни во что не верил и ни на что не надеялся, но продолжал идти вперед как заведенный.

Уходя все дальше во тьму, Александр убегал от себя, но мысли гнались за ним, не отставая ни на шаг. Он достиг нижней точки своего горя, Марианской впадины отчаяния, но продолжал скользить вниз. Ему хотелось только одного — провалится сквозь землю и падать, падать, падать…

В день он проходил едва ли километров пятнадцать. У его выносливости имелись четкие пределы, но они не шли ни в какое сравнение с теми барьерами, которые воздвигала перед ним взбесившаяся погода. «Бабье лето» в этом году не порадовало уцелевших людей ни одним теплым деньком. К середине сентября температура упала настолько, что никакая одежда уже не могла защитить от ледяного дыхания зимы. Похоже, к ядерной присоединилась обычная — и вместе они решили расправиться с остатком людей быстро и безжалостно.

После одного часа ходьбы в этом антарктическом аду он чувствовал себя так, будто отмахал три смены кузнечным молотом, хоть и имел смутные представления об этом занятии. Все кости ломило, все мышцы горели. Хотелось одного — лечь и не вставать хотя бы целые сутки.

Возможно, будь на его месте кто-нибудь более тренированный, он бы справился лучше. Но не факт. Данилов смутно догадывался, что для человека, непривычного к физическим нагрузкам, он держится хорошо. Порукой тому служило продолжение его марафона, в то время как другие, может быть, куда более сильные, на его глазах сходили с дистанции.

То, что Александр до сих пор жил, иначе как чудом назвать было нельзя. Человек, который чуть ли не с самого рождения вел малоподвижный образ жизни, презирал зарядку и не хотел заниматься никаким спортом, кроме шахмат, продолжал бороться наперекор всем законам физики и физиологии.

Но самым страшным испытанием был даже не холод, а невиданной силы ветер, стихавший всего на несколько часов в сутки. Повинуясь вселенскому закону подлости, его направление почти всегда было противоположно Сашиному. То есть дул он тому исключительно в лицо и хлестал парня, как плеть жестокого надсмотрщика, словно задавшись целью сорвать и без того почти невесомую плоть с его костей. Саша лишь стиснул зубы и закрылся колючим шарфом, оставив небольшую «смотровую щель». Защитить глаза помогли бы лыжные очки, но он их пока не нашел.

Весь мир был против него. Живое, неживое — все ополчилось на бедного скитальца. Казалось, кто-то могущественный и злой задался целью остановить его любой ценой. Но Александр знал, что должен дойти до финиша во что бы то ни стало. Должен вернуться домой. Для чего? Этот вопрос он старался себе не задавать.

Считая про себя шаги, Данилов не позволял себе делать передышку до тех пор, пока счет не дойдет до тысячи. Мизер, по прежним меркам. Меньше, чем от дома до автобусной остановки. Если принять его шаг равным метру… Потом краткий привал и снова в путь. Пятнадцать или двадцать таких отрезков в сутки — максимум, отмерянный ему самой природой. Чтобы хоть немного уменьшить сопротивление, он шел, согнувшись в три погибели.

«Погибели?»

Он двигался вперед, гадая, что же произойдет раньше. Откроется второе дыхание или прекратится первое? Но иногда сила ветра была такова, что его передвижение можно было описать формулой «Шаг вперед — два шага назад». Куртка, такая теплая и удобная, сразу начинала играть роль паруса. О том, чтобы идти с высоко поднятой головой и гордо выпрямленной спиной, не было и речи. За гордыню пришлось бы расплачиваться немедленным падением.

Ему и так часто приходилось валиться на землю. Отдельные порывы, налетавшие со скоростью автомобиля, сбивали его с ног, как кеглю. Такие нокауты были довольно болезненными, когда падать приходилось не на только что выпавший снежок, а на слежавшийся наст или на ледяную корку.

Казалось, в их появлении не было никакой закономерности. Иногда они проносились каждые полчаса, иногда раз в десять минут, а порой следовали один за другим и почти всегда заставали его врасплох. Саша не мог высчитать их периодичность. Он не сомневался, что, если бы не рюкзак, под завязку набитый едой, его давно бы сдуло как пушинку и унесло к черту на рога — с его-то массой.

Он знал, что ветер тоже был частью этой аномалии. Исходя из его скорости, правильнее было бы его назвать бурей или ураганом. Но разве может ураган продолжаться неделями? Что там говорит шкала Бофорта?

Саша был «лириком», а не физиком. Климатология лежала далеко от сферы его увлечений, но он был достаточно начитан, чтоб догадаться, что эти явления связаны с перепадами атмосферного давления. А те, в свою очередь, — с зимой.

Она ведь никак не могла наступить одновременно на всем земном шаре. Похолодание должно было идти неравномерно. Резкое падение температуры в Северном полушарии, где располагались государства, начавшие войну, должно было по логике вещей привести к глобальному перераспределению воздушных масс. А «ветер» — это другое название такого перераспределения. Движение воздуха относительно земной поверхности.

Иногда это «движение» было таким сильным, что ему приходилось сутками сидеть, забившись в какую-нибудь нору, пока снаружи неистовствовал буран. Когда события принимали такой оборот, он особенно остро ощущал свою незначительность рядом с силами двух первоэлементов — огня и льда, — вершивших судьбы мира. Хлипкое здание, давшее ему приют, ходило ходуном, порой крыши срывались листы шифера или жести, а Саша молил всех богов, чтобы те не позволили непогоде застать его вдали от населенных пунктов. Однажды боги его не услышали, и в чистом поле парня настигло настоящее торнадо, которое принялось вертеть и швырять его словно пушинку. Все, что он мог сделать, чтобы спасти свою жизнь, это упасть лицом в снег, поплотнее вжаться в него, а потом целый час слушать над собой завывания, исполненные вселенской тоски и жажды отмщения.

Свой путь по темному небосводу совершала бесконечная вереница бездомных призраков. Мириады погибших без погребения, которых некому оплакивать. Никто не объяснит им, в чем состояла их вина и кто в безумной гордыне распорядился их судьбами. Бессильная ярость, дающая силы буре тысячелетия, — вот все, что у них осталось. Движение воздуха… Движение неприкаянных душ.