Длинная тень - Синтия Хэррод-Иглз

– У тебя истерика, – сказала Аннунсиата, напрасно пытаясь успокоить дочь. – Не следует так легко разбрасываться столь тяжелыми обвинениями. Мартин уехал не навсегда. Он вернется, как только...

– Ты давно украла его, – перебила ее Арабелла. – Неужели ты думала, что я ничего не понимаю. Ты думала, что тебе удается все скрыть, что никто не знает... Вы противны мне, мадам! Мне стыдно называть вас своей матерью. Ни одна мать в мире не могла бы так себя вести! Мой муж и мой брат – единственные люди, которых я любила, а вы...

Терпение Аннунсиаты кончилось.

– Ты? Любила? Ты даже не знаешь, что значит это слово! На Хьюго тебе всегда было наплевать! А что касается Мартина...

– Откуда ты знаешь, что я чувствую? Разве ты когда-нибудь хоть что-то обо мне знала? О моих заботах? О моем горе? Ты никогда не любила меня, с момента моего рождения. Ты просто хотела без забот избавиться от меня. Вот почему ты выдала меня замуж за Мартина. А что сейчас? И ты ни о чем не жалеешь? Я надеюсь, что это сожжет вас, мадам, на медленном огне и будет жечь всю оставшуюся жизнь. Потому, что его жена – я, а ты никогда ею не будешь! Да, да, мы с ним – муж и жена. Я с ним, а ты – нет! И во всем виновата только ты!

– О чем ты говоришь? Как это – ты с ним? – спросила Аннунсиата.

Арабелла победоносно посмотрела на нее:

– Я поеду за ним!

– Нет, тебе нельзя ехать.

– А кто меня остановит? Я его жена и имею полное право разделить с ним ссылку. И мы никогда не вернемся сюда. Никогда! Никогда! Никогда! Вы видели его в последний раз, мадам!

– Не смеши меня, Арабелла, – холодно осадила ее Аннунсиата. – Он не хочет тебя. Кроме того, он уже уехал, а ты не можешь следовать за ним одна. Ты никогда не найдешь его.

– Могу, и сделаю это! – ответила Арабелла. – Клемент сказал, что он поехал в Халл. Верхом я езжу быстрее, чем он. И я перехвачу его.

– Ты глупая девчонка. Тебе нельзя ехать одной. Я запрещаю тебе.

– Ты меня не остановишь. Попробуй только, я всем расскажу правду.

Обе женщины смотрели друг на друга: Аннунсиата – с болью, Арабелла – с нездоровым ликованием.

– А что будет с твоим ребенком? – спросила Аннунсиата, разыгрывая последнюю карту.

Арабелла стремительно развернулась на каблуках.

– Возьми его себе! Я нарожаю других. Клемент вернулся рано утром. Аннунсиата была в часовне, читая молитвы над телом Хьюго. Всю ночь она не сомкнула глаз.

– Мы нашли судно, миледи, – доложил он ей, устало вздыхая после продолжительной ночи, проведенной в седле. – Я сам видел, как он сел на корабль. Похоже, там вполне приличные люди, хотя слегка и грубоваты. Они отплывают на рассвете. Он сразу же отослал меня назад и не разрешил мне ждать. Он просил передать вам это. – Клемент вынул из-за пазухи записку и протянул ей.

– Ты видел мисс Арабеллу? – спросила Аннунсиата. – Она нашла вас?

Клемент выглядел ошеломленным.

– Мисс Арабеллу, миледи?

– Она поскакала следом за вами, надеясь перехватить вас.

– Я не видел се, миледи. Может быть, она прискакала, когда я уже уехал.

– Возможно. Однако мы все равно должны послать людей на ее поиски. Не беспокойся об этом, Клемент. Иди поешь и ложись спать. Я займусь этим сама.

– Да, миледи.

Помешкав в дверях, Клемент спросил:

– А вы не приляжете, миледи? Аннунсиата медленно покачала головой.

– Я не могу. Иди. Оставь меня одну.

Он вышел, и какое-то время она сидела неподвижно, наблюдая, как серый рассвет медленно поднимается за окнами часовни. Сердце ее было далеко отсюда. Оно видело серый рассвет над серым морем и маленькое судно, отважно борющееся с большими черными волнами, маленькое суденышко с белым парусом, вокруг которого бешено крутилась, злилась разбушевавшаяся стихия, посылая на него сгустки грязной пены с гребня волны, похожие на плевки. Аннунсиата вспомнила его слова: «Какова бы ни была цена, я готов платить». «Вот и расплата, – думала она, – боль разлуки». Она представила себе серую длинную череду дней, которые надо будет чем-то заполнять. В пальцах зашуршала бумага, и она вспомнила о письме.

Письмо было написано наспех, до боли родным почерком. Читать было очень тяжело, слезы сами катились из глаз, и она вынуждена была снова и снова останавливаться, чтобы осушить их.

«Моя леди!», – начиналось оно.

Давным-давно, совсем юный Мартин решил называть ее «моя леди», и этот порыв шел из самой глубины души.

«Моя леди, я нашел судно и к тому времени, когда вы прочтете это письмо, уже буду на пути в Голландию. Я оставляю вашему вниманию своего сына до тех пор, пока не вернусь домой. Вы должны сохранить для меня мое королевство. Я не могу много писать, но у меня всегда найдется время на то, чтобы сказать: то, что вам принадлежало, вашим и останется. Сохраняйте мужество и силу. Я всегда с вами. Молитесь за меня, как я молюсь за вас, каждый день, каждый час. Храни вас Бог, моя леди».

Она снова перечитала письмо и долго сидела, держа листок в руках. Боль немного отступила. Серое небо просветлело и стало золотистым. На улице запели птицы, пламя свечей в часовне поблекло. Она смотрела на прекрасное лицо Пречистой Девы – статуя нежно протягивала к ней руки, – умоляя заботиться о нем, беречь его и в конце концов вернуть ей. Сама того не замечая, она снова плакала, поток слез накатывал волнами, и невозможно было остановиться, чтобы хоть ненадолго вернуться в реальность. В неверном свете свечей Аннунсиате казалось, что по лицу статуи Святой Девы тоже текут слезы.

Глава 20

В спокойный сырой жаркий сентябрьский день Аннунсиата родила дочь – крошечное создание с массой темных волос и поразительно смуглой кожей. Это случилось восьмого сентября, в день Пресвятой Девы Марии. Взяв ее на руки, Аннунсиата не выразила никаких чувств. Девочка была маленькая и странная, не похожая ни на одного из родителей и напоминала дитя эльфов из старых английских сказок, подаренное ей взамен погибших детей. Истощенная и слабая после такого напряженного дня, Аннунсиата плакала. Слезы упали на головку девочки, и ее унесли. Хлорис пыталась успокоить хозяйку.

– Она будет становиться все красивее и красивее, – утешала она Аннунсиату. – Ведь Всевышний знает, что для нее это тоже был тяжелый труд. Вы устали, отдохните, госпожа.

– Кто се будет кормить? – сквозь слезы спросила Аннунсиата. – Ты уже стара, Хлорис. Я тоже слишком стара, чтобы быть ей матерью. Что с ней станется?

– Успокойтесь, успокойтесь. Все будет хорошо. Вы очень устали. Такой длинный тяжелый год. Мы найдем бедной малютке кормилицу.

За дверями спальни весь дом был погружен в молчание: казалось, что все покинули его. Хлорис тихо ходила по комнате, проверяя, все ли в порядке, заглянула в детскую, где Доркас единолично правила своим небольшим королевством из четырех подданных. Маленький эльф станет пятым. Кроме Джеймса-Маттиаса и Артура, которому недавно исполнилось пять лет и он должен был скоро покинуть детскую, тут был второй сын Каролин, названный Джоном в честь ее брата, и ребенок Дейзи, умершей от родовой горячки. Это было одно из событий, сделавших этот год таким длинным и трудным, и Джон Элисбери прислал свою маленькую дочку Мэри-Селию сюда, в тишину детской Морлэнда, до тех пор, пока она не подрастет или он не женится повторно. Хлорис уже не могла вспомнить, кто первым назвал девочку Клевер, но имя закрепилось, очень шло ей и подходило гораздо больше, чем настоящее, данное при рождении.