Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме - Юрий Николаевич Крутских

тетрадь. Он уважительно на меня посмотрел, бережно её взял и принялся не спеша перелистывать. Хоть и был я уверен, что почерк мой не разберёт никто, даже самый продвинутый дешифратор из ЦРУ, всё равно по спине забегали мурашки.

Сначала командир листал тетрадь аккуратно, можно даже сказать трепетно, словно это была оригинальная рукопись самого Карла Маркса или на худой конец Фридриха Энгельса. Но вот он стал листать резко, небрежно и, о ужас, подолгу мусолить страницы и вчитываться! Он несколько раз с интересом взглянул на меня, пару раз недоумённо почесал затылок. Пролистав тетрадь до конца, командир как-то нехорошо ухмыльнулся, небрежно сунул тетрадь в свою папку и, ни слова не говоря, удалился.

Лекция по истории КПСС продолжалась. Я попытался понять, о чём идёт речь, но не смог. Вернуться к мечтам об отпуске, который, как известно, был не за горами, тоже не получалось. Оставшиеся до окончания пары полчаса я судорожно гадал: исключат — не исключат и что будет.

Мои уважаемые читатели, особенно те, которые родом из «прекрасного далёка», хорошо понимают, что такие переживания были небеспочвенными. А если бы они ещё знали, что конкретно было написано в тетради, то гроша ломаного не поставили бы, коснись дело спора о возможности моего дальнейшего пребывания в училище. Год, конечно, был не 37-й, но то, что в тетради по марксизму-ленинизму вместо конспектов лекций и первоисточников классиков были помещены стихи антисоветчиков Высоцкого и Есенина, могло быть расценено ретивыми партократами как изощрённая идеологическая диверсия. В этом случае неминуемы были исключение и волчий билет на всю жизнь.

Сразу после занятий командир вызвал меня в канцелярию. Раскрыл наугад тетрадь и, с трудом разбирая каракули, принялся читать:

— Час зачатья я помню… неточно… значит… память моя однобока… но зачат я был… ночью порочной… и явился на свет… не до срока…

Недобро глянул, пролистнул несколько страниц и зачитал ещё:

— Сыпь, гармоника, скука… скука… гармонист пальцы льёт волной… пей со мною… паршивая сука… пей со мной…

Открыв на новом месте, он вновь попал на поэзию, на этот раз то была строфа из поэмы Луки Мудищева, которую я здесь даже боюсь приводить.

Командир перевернул ещё несколько страниц, и, о ужас, стал зачитывать характеристику, которую я ему как-то набросал. Характеристику, мягко говоря, необъективную. В некоторых местах потребовались уточнения. Например, командир поинтересовался, почему слова «Мудак» и «Дебил» применительно к нему я пишу с большой буквы, а «баран» и «осёл» — с маленькой.

— Ну и что это? — закончив читать, обратился командир, потрясая тетрадью перед моим носом.

Что тут можно было ответить? Как объяснить? Никак! Я попросил пистолет, чтобы застрелиться. Командир не дал. Сказал, что на такого дурака ему даже патрона жалко, да и не нужен ему лишний труп в подразделении.

Обильно посыпая голову пеплом, я принялся деятельно раскаиваться. Я сказал, что характеристика — это вообще не про него, а про однофамильца, что приведённые стихи есть золотой фонд нашей поэзии, что исправлюсь и больше не буду… Также сказал, что все необходимые первоисточники законспектирую в полном объёме и даже больше, чем требуется. Последнее заявление было, конечно, опрометчивым…

Поверил ли мне командир? Не знаю. Но тетрадь не попала в политотдел. И в училище я остался. Остался в прямом и переносном смысле. Все каникулы провёл в казарме, конспектируя труды классиков марксизма-ленинизма. Новые фильмы в кинотеатрах так и остались непосмотренными, а друзья и красивые девушки как-то обошлись без меня.

53

Новогодние приколы, или Грабли — наш русский бумеранг

К пирсу нас поставили 31 декабря перед обедом. Оказывается, есть ещё на флоте добрые начальники, которые заботятся о своих подчинённых и которым совсем не наплевать, где и как те будут встречать Новый год! Радости нашей не было предела. Штурман, освежив по блокноту пароли и явки, успел уже сбегать на проходную к телефону-автомату и обзвонить все варианты. Теперь его ждали в пяти местах в разных концах города одновременно, и надо было решать, как выкручиваться.

Молодые мичмана-холостяки, организовавшись, прикидывали, у кого соберутся в общаге и где столько выпивки взять. Механика эти проблемы не волновали, он сидел довольный в своей каюте, любовно поглаживал канистру со спиртом — с таким богатством для него сегодня были открыты все двери. Макс, начальник РТС, наш первогодок и молодожён, мысленно пребывал уже дома, под бочком у молодой жены и, находясь в полной готовности отчалить, трепетал в ожидании, когда старпом объявит новый состав суточного наряда.

Нет большего наказания для молодого женатого офицера, чем загреметь на вахту в новогоднюю ночь. Шанс у Макса был достаточно высок — один к трём, ровно такой же, как у Васи и у меня, так как только нам троим старпом оказывал высокую честь заступать дежурными по кораблю. Вася тоже был молодожён и тоже боялся, к тому же на днях к нему из Ленинграда приехала жена, и тоже молодая, причём всего лишь на неделю. Молодая жена — вещь, конечно, хорошая, но не бог весть какой дефицит. У многих такая есть. Имелась и у меня, и ничуть не хуже, чем у Васи и Макса, а может быть, даже и лучше. Но они боялись, старались лишний раз не попадаться старпому на глаза, а я, как храбрый зайчишка, спокойно ходил перед самым его носом, и всё мне было нипочём. Более того, утром за завтраком я смело вступил со старпомом в какой-то интеллектуальный спор и имел наглость в чём-то с ним не согласиться. В течение дня доставал каверзными вопросами, пару раз как бы случайно вместо «Сергей Гариевич» назвал Сергеем Горынычем и даже разок дерзко похохмил.

Категоричное заявление старпома, что никто из офицеров не уйдёт домой, пока не будут поданы планы мероприятий на праздничные дни и заполнены журналы ЖБП[32], мной было воспринято легкомысленно. Тут же демонстративно, буквально на колене, я накидал какую-то галиматью и с победным видом сдал ему самым первым. Как видите, страха во мне не было никакого.

Но не боялся я не потому, что такой смелый и дерзкий, а потому, что пребывал с утра в прекрасном расположении духа. Но что могло быть причиной прекрасного настроения у лейтенанта, который провёл две недели без берега и перед которым маячил реальный шанс остаться на борту ещё и на новогодние праздники? Скажу вам по секрету, что поводов для хорошего настроения у молодого лейтенанта, а тем более подводника, не бывает никогда, и тот факт,