Маска времени - Мариус Габриэль

– Похоже, дитя мое, очень похоже, но я все равно сомневаюсь в том, что это окончательная истина.

– Прости, бабушка. – Анна протянула руку, чтобы коснуться ладони Эвелин. – Все это должно быть ужасно для тебя. Но мне непонятно, почему ты против моих попыток найти Джозефа. Хотя, с другой стороны, понятно. Если Джозеф и человек со шрамом – это один и тот же человек, то получается, что именно он убил твоего мужа. Но познать истину – значит достичь гармонии и примириться.

– Я достигла такого состояния, – холодно заметила Эвелин, с трудом приподняв веки. – Я примирилась с этим очень давно. Если Красновский и убил когда-то моего мужа, то зла на него у меня не осталось никакого.

– Потрясающе, бабушка. Тебя просто невозможно понять, и вряд ли мне это удастся когда-нибудь.

– Но если у вас нет никаких злых чувств по отношению к Красновскому, – неожиданно вмешался Филипп, – то почему же вы тогда не хотите, чтобы Анна нашла его и завершила дело, начатое Кейт?

– Потому что я не вижу в этом ничего хорошего, – отрезала Эвелин.

– Обычное и понятное стремление познать истину.

– Или удовлетворение своего любопытства. По этому поводу существует немало пословиц, не правда ли, Филипп?

– Пожалуй. Я вижу. Эвелин, вы любите пословицы.

– Конечно, в сжатой формуле они норой выражают самую суть вещей. Но мне все это не нравится. Это старо, как мир, – преступления, кровь. Как сказано в древней книге: мы не знаем, кто мы есть на самом деле. Поиски человека, который давно уже исчез. Психопат, получающий удовольствие от убийства женщин, который к тому же верой и правдой служит тому, кто почему-то не хочет, чтобы Джозефа Красновского нашли. Нет, Филипп, все это не внушает мне доверия. И я бы посоветовала Анне забрать мать из Вейла. И уберечь от этих поисков. Поселиться там, где много тепла, солнца, счастья, где можно начать жить заново. И куда не проникнут тени из прошлого.

– Бабушка, ты говоришь сейчас, как ведьма. – Анна почувствовала, как по телу побежали мурашки.

– Что ж, я привыкла. Меня называли и похуже. – С этими словами Эвелин отодвинула кресло, готовясь встать. Филипп бросился помогать ей. Он поцеловал руку Эвелин и отправился наверх, в свою комнату. Анна нашла, что этот предупредительный жест очень трогателен.

Вместе с бабушкой Анна поднялась в спальню, где их ждала ночная сиделка. Спальня Эвелин почти не изменилась со времени детства Анны – такая же уютная и простая, с горящим камином. О роскоши говорила только просторная кровать – фамильная принадлежность старинного дома. Сиделка принялась помогать Эвелин готовиться ко сну. Анна хотела уйти, но Эвелин остановила внучку.

– Не уходи, дитя мое. Побудь со мной. Мне так приятно, что ты здесь.

Анна почувствовала, как комок подступил к горлу. Эти теплые слова были столь необычны для Эвелин. Анна послушно села на край постели, наблюдая за тем, как сиделка расстегивает молнию на вечернем платье Эвелин.

– Спасибо, что рассказала мне о человеке со шрамом. Могу представить, какое это было потрясение для тебя, бабушка.

– Ты никогда не знала своего деда, – сказала Эвелин, продевая руки сквозь узкие рукава шелковой ночной рубашки. Ее плечи не выдавали возраста, и кожа по-прежнему оставалась гладкой, словно слоновая кость. – Может быть, не стоит называть этого человека твоим дедом?

– Нет, уж лучше зови.

– Мне было бы неприятно, если у тебя сложится впечатление, что Дэвид не имел никаких положительных качеств.

– Я так не думаю. Ты ведь его любила. И Кандида тоже испытывала к нему самые нежные чувства. Он, должно быть, обладал каким-то очарованием.

– Он был просто соткан из чар, – тяжело вздохнула Эвелин, – и отличался какой-то особой красотой. Такой высокий, сильный. Он был похож в молодости на крестоносна. О его слабостях трудно было догадаться…

Пальцы молчаливой и исполнительной сиделки завернули рукав ночной рубашки на тонкой руке Эвелин, а затем принялись нащупывать пульс. Анна увидела, как на шее у бабушки пульсирует голубая жилка, и подумала о том времени, когда Эвелин была молодой и красивой и была способна свести с ума не одного мужчину.

– Твой Филипп, – начала старая женщина, глядя на Анну, – тоже очень красив и обладает каким-то магнетизмом. Я понимаю, почему ты так любишь его.

Анна почувствовала, как кровь прилила к щекам.

– Неужели это так заметно?

– Я знала тебя еще ребенком. Трудно представить себе, чтобы женщина твоего возраста не потеряла рассудка от такого мужчины, как Филипп.

– Надеюсь, я выгляжу не очень глупо?

– Это он купил тебе бриллианты?

– Да. – Анна слегка коснулась платиновой цепочки на груди.

– Королевский подарок. Платина и бриллианты. Он, видно, специально выбрал самые дорогие материалы на земле.

– Но я не знаю, любит ли он меня, бабушка. И полюбит ли когда-нибудь.

– Не это беспокоит меня в Филиппе.

– А что же?

– Не знаю.

Сиделка между тем послушала пульс и достала тонометр.

– У вас немного поднялось давление, миссис Годболд. Я думаю, что вы переутомились сегодня. Вам надо быть осторожнее.

Затем она сделала какие-то записи и дала Эвелин пилюли. Бабушка проглотила их, скорчив гримасу. Анна поправила подушки, и Эвелин улеглась, вздохнув облегченно и закрыв глаза. Анна расправила простыни вокруг ее худого тела. А сиделка заняла свое привычное место в кресле у камина, надела очки и принялась читать книгу.

Анна вглядывалась в лицо бабушки, держа ее за руку:

– Как бы то ни было, я всегда думаю о тебе как о своей бабушке.

Легкая улыбка промелькнула на губах Эвелин, и ее пальцы слабо сжали ладонь Анны, а веки немного приоткрылись.

– Если бы он не любил тебя, то зачем бы он отправился с тобой в Европу? И почему ему так хочется помочь тебе найти Джозефа Красновского?

– У него есть свой план, бабушка. Филипп горит желанием узнать, что произошло с его собственным отцом. Явно он его очень любит.

– Этого человека он никогда не знал.

– Но он же его отец, бабушка. Как и мою мать, его неотступно преследует эта мысль. Как и меня, – после небольшой паузы добавила Анна.

Эвелин протянула руку и коснулась кончиками пальцев бриллиантов на шее Анны.

– Очень дорогие камни, – прошептала она. Веки Эвелин слабо дрогнули, и Анна поняла, что бабушка вот-вот погрузится в сон. – Надеюсь, что Филипп найдет, что ищет, да и ты тоже. Но будь осторожна, дитя мое, будь осторожна.

Когда бабушка заснула, Анна тихо поднялась с места и нежно поцеловала ее в бровь. Шепотом она пожелала доброй ночи сиделке и вышла из спальни Эвелин. Старый дом погрузился во тьму, коридоры были пустынны. Отовсюду веяло холодом. Зима в Нортамберленде – это не сезон теплых ласковых ночей. Отопление и освещение в Грейт-Ло были далеки от совершенства, несмотря на все усилия Эвелин осовременить эти системы в 1950 году. Правда, спальни еще как-то обогревались каминами и теплом батарей от работающей котельной. Стоя в пустом коридоре, Анна слышала, как щелкнул замок в двери и где-то внизу послышался шепот прислуги.

Она направилась к двери Филиппа и тихо поскреблась кончиками пальцев, прежде чем войти. В комнате царил полумрак. В отблесках пламени горящего камина угадывался силуэт Филиппа, стоящего у окна и вглядывающегося в ночь.

Анна закрыла дверь и тихо подошла к Филиппу.

– Что ты там ищешь? – прошептала она.

– Смотрю во тьму.

– И что же увидел?

– Полную тьму. Ночи в Вайоминге точно такие же. Так долго живу в городах, что стал забывать, как выглядят настоящие ночи.

Анна прижалась к нему сзади и почувствовала, как рука Филиппа скользнула по ее плечу. Она отдалась этой теплой силе. Филипп успел переодеться, и сейчас на нем был шелковый халат.

– Ты прав, – прошептала Анна, – тьма великолепна.

– Вечер оказался для тебя тяжелым?

– Да. Настоящее потрясение. Я даже не представляла, что узнаю что-то новое о Дэвиде, мне никогда об этом не рассказывали. Но сейчас, кажется, все сходится. Мать, наверное, всю жизнь преследовал этот ужас: как у нее на глазах убивают отца. И когда она прочитала дневник, все встало на свои места. Мать узнала наконец, кто же этот человек со шрамом и почему он убил Дэвида. Она разыскивала его не только потому, что это ее отец, но и чтобы предложить ему…

– Прощение, да еще полное, – добавил Филипп.

– Да, может быть.

– Но ведь он же убил Дэвида Годболда. Просто взял и размазал его мозги по земле.

– Хмм… Этим, наверное, объясняется, почему он до сих нор прячется.

Филипп с любопытством посмотрел на Анну.

– Значит, это убийство для тебя ничего не меняет?

– Ничего.

– Но Джозеф Красновский совершил свое преступление не в порыве страсти, а совершенно хладнокровно, причем через пятнадцать лет после войны.

– Пятнадцать лет для Дэвида, а Джозеф только успел выбраться из России, не забывай об этом. Поэтому назвать его хладнокровным я не могу.