Мой замок - Раиса Сапожникова

– Великолепно... Теперь вопрос о членах суда. Я – судья графства, в этом сомнений нет. Мне почему-то кажется, что обвинять наших подсудимых захочет сэр Роланд Арден, который также является судьей в наших местах, о чем имеется с ним договор, правда? Подходит вам эта роль, юный лорд? Насколько помню, прежнему соглашению это не противоречит?

– Да. Подходит. Согласно прежнему соглашению... – глухо подтвердил тот. – Я буду обвинять.

– А кто будет защищать? – немедленно влез с вопросом неугомонный Родерик.

– Защищать, сын мой, будет леди Арден... Не удивляйся. Знаю, что ты и сам пожелал бы заняться таким делом, но на сей раз у леди лучше получится. Я уверен. А ты послушаешь и выучишься, как это делают.

Твоя же роль будет другая. Твой черед наступит потом.

А засим – мы немедленно приступим к допросу.

Лорд Арден откинулся в своем кресле и устремил грозный глаз на сидящих перед ним людей. Четверо мужчин и женщина. На вид не идиоты, не пьяницы и не уроды.

– С кого начнем, почтенные господа подсудимые?

– С этого, – указала вдруг леди Арден на силача Джона.

– Суд не возражает защите. С этого, так с этого... Кто вы такой, друг мой? Как ваше имя? С каких земель и какого рода?

Нежданно вызванный говорить крепыш явственно стушевался. Он никак не ожидал быть первым. Взглянул влево, на своего друга Вильяма, потом дальше – на молодого Фиц-Керна, но не получил от него поддержки. Все молчали, и все ждали его собственного ответа.

Джон повел крепкими плечами и выложил на стол две огромные, заскорузлые темные ладони. Он вдохнул и хрипло произнес свое первое слово:

– Я... я – мужик, м...милорд. Джоном меня зовут.

– Из каких мест? – упер в него глаза лорд-судья, чем вовсе смутил беднягу.

– Из мест... Линкольншир вроде зовут ту страну, м...милорд. Да мы разве землеведению обучены? А имение барона Карста... Жили мы там давно. Еще при милостивом короле Генри, когда мой дед в живых был. Говорили, мол, деду моему земля та вроде бы насовсем дана, чтобы служил, сыновей растил, да и барону в войско их посылал, ежели война или там король требует... Латников, стало быть, так король Генри на землю сажал, чтобы и войско жило, и землица не загуляла... Только не вышло так...

Никто его не перебивал, и Джон постепенно перестал хрипеть и даже разговорился, словно в корчме:

– Дядьки-то мои, два брата отцовых, с королем Ричардом в Святую Землю ушли. Там и службу несли, там и сгинули. Жен-детей у них ни у одного не было. Дед пахал, сеял, урожай баронскому управителю пополам сдавал. Испольщики мы, были то есть испольщики, называют так мужика, что пол-урожая барону отдает за то, что землю его пашет и на ней хлеб растит... И избу себе строит, и прочий уклад. Ничего, хорошо жили. Мать, сестры свою бабью работу делали, пряли шерсть, что с овец барон настрижет, ткали, все на манор шло. Барону Карсту в оброк. Ну, покуда семья мала, оно вроде хватало... Из братьев моих один только и умер дитем еще, да сестра одна, что, говорят, после меня была, года не выжила. Молока, мол, у матери не хватило, а козу нашу аккурат свели со двора. Дескать, заместо урока пряжи, что мать спрясть не успела. Ну, мать после того и лета не дожила...

Джон прервал долгую речь, пересохший язык его попытался облизнуть губы. Самым волшебным образом на столе появилась кружка пива, подсудимый Джон машинально из нее отпил. Только потом он вздрогнул и оглянулся. Из-за его спины смуглый мальчик лет четырнадцати водрузил на стол тяжелый поднос с кувшином и дюжиной деревянных кубков. Сам Мозес догадался, или отец ему подсказал, не суть важно. Паж Арден-холла выполнял свой долг.

Граф Конрад, главный судья, одобрительно улыбнулся мальчику.

Никто не произнес слова, и Джону пришлось возобновить показания.

– Ну, ждали мы барона с похода. Долго ждали, да не вернулся барон Карст. Сгинул, видать, как и мои дядьки. Война и благородных не милует... А управитель в маноре жил, точно барон! Золотом себе стол уставил, полотно на стороне закупал, рухлядь мягкую... на все деньги нужны. А где взять? С мужика взять, больше неоткуда... Другой, может, добычу на войне взял бы, да не этот. Этот только оброки горазд был высчитывать...

– Вот и стал он прикручивать посильнее. Как испольщину меряет, себе более добавляет, нам менее. Мол, ячменя вам не полагается, одна рожь, а овес вовсе и делить нечего, коней-то у мужика нету, кур-гусей со своего стола, мол, объедками выкормите... А козу кормить, дескать, так это все одно баловство, когда еще она вырастет! Да и баб, говорит, нету у вас, чтоб ребят молочком выпаивали!..

– Отец мой по той зиме... что я аккурат до притолоки дорос... хворать начал. После матушки, что преставилась. Братья... Было их у нас двое. Старший, что всегда его Лотом кликали, Бог знает, что за имя крестное, а кликали так... Вроде спокойный был. К делу всякому ручному годный, да и не ленивый. Пахал, сеял, сам плуг таскал, да и я за ним, точно за конем. И если что, косу направить мог без кузнеца, сено в стог верстал один, вилы в две сажени ему что соломинка! И добрый был Лот. Слова злого не говорил. А второй, средний, что остался еще, другой был. Он слушать да говорить умел. Да еще, на беду нашу, сам считать научился...

Вот и сказал он мне раз: «Джон! А знаешь ли ты, что управитель наш не вполовину, да и не в две трети у нас берет? Выходит у меня тут, что отдаем мы семь мер на одну свою. Обманщик он, брат Джон! Как есть, мошенник да мужиков грабитель. Нас, испольщиков, тут три дюжины изб, да с каждой по семь мер содрать, да не за год, а за десять лет! Да он отца нашего в смерть загнал, Лота, меня, тебя, жадностью своей в три года тоже угробит! Сколько можно?!! Да король Генри, благодетель, да барон Карст, наш добрый сеньор, да милорд судья Линкольншира такого бы в жизни не допустили! Жалобу подать, мол, на управителя! Правды искать! Суда! Самому королю жаловаться!..»

И ведь сделал брат так... Лот, простак, не остановил его. А я, младший, что я понимал, кроме плуга да топора? Пошли к одному доброму монаху, что грамоте разумел, наговорили ему, что кто хотел, тот пергамент весь как есть исписал и велел каждому к сургучу палец приложить, вроде как печать – мол, чтоб все знали, кто письмо написал.

Честь по чести пергамент тот в свиток скрутили, со всего села на гонца денег наскребли и послали... Жалобу в королевский совет.

Короля-то тогда в Англии не было. Воевал король то в Святой Земле, то в морях, то еще, говорят, чужой король его в плен взял. Не было его. Совет правил, лорды да управители. И, видать, прочитали они-таки брата моего расчисления...

Джон умолк. Еще одна кружка пива утолила его жажду. Здоровенный косноязычный разбойник, оказывается, мог быть красноречив, если его слушать и не перебивать.