Генерал де Голль - Николай Молчанов

Человек широких интеллектуальных интересов, каким и был де Голль, уходит в излюбленный мир книг. Основную часть дня генерал проводит в кабинете, в своей башне, за письменным столом. Он много читает, снова обращаясь к Бергсону, Барресу, Пеги, Сен-Симону, Ларошфуко, Валери. Генерал всегда, даже когда он был по горло занят государственными делами, находил время для утоления своей постоянной духовной жажды. Он утверждал, что «истинная школа, дающая умение повелевать, — это общая культура». В основе побед Александра Македонского он видел дух Аристотеля, а в успехах Цезаря — культуру Цицерона. Перечитывая Шатобриана, оН всегда задумывался над его мыслью: «Действие, которое не опирается на знание, — это преступление». В самом деле, управлять — это значит предвидеть, но чтобы предвидеть, надо много знать… Де Голль обращается мыслью к своему недавнему прошлому, пытается рассмотреть туманные контуры будущего.

Особенно внимательно он следит за новыми трудами по истории второй мировой войны. Он читает сочинения германских генералов, описывающих свои недавние походы и их плачевный конец. На его столе появляются самые неожиданные книги. Здесь учебники по садоводству, аэродинамике, по коневодству, книги об охоте и т. п. Он живо интересуется всеми литературными новинками, книгами, получившими премии по литературе. Явления экстравагантные, вроде «нового романа», не вызывают у него особого энтузиазма. Но зато ему нравятся романы Франсуазы Саган, которые он находит классическими по искусству сюжета, слова, полноты чувств. Он читает все произведения Жан-Поля Сартра. Генерал высоко оценивает творчество своего соратника Андрэ Мальро, а о статьях Франсуа Мориака говорит, что «они исторгают слезы из глаз». Интересно, не имел ли он в виду, например, такие высказывания Мориака о деятельности генерала во главе РПФ: «Я поддерживал де Голля, пока считал, что он может предотвратить присоединение Франции к той или другой стороне в „холодной войне“. Сейчас я в замешательстве, ибо де Голль, по-видимому, считает войну неизбежной. А Францию и мир могут спасти лишь такие люди, которые не считают войну неизбежной». Впрочем, именно теперь, после конца РПФ, все идет к восстановлению согласия между де Голлем и Франсуа Мориаком.

За один вечер де Голль проглатывает «Старик и море» Эрнеста Хемингуэя. Его восхищает упорство героя. «А ведь старик, в сущности, это я и есть, — задумчиво говорит он. — Речь идет о том, чтобы я прибыл в порт до того, как акулы оставят мне одну большую обглоданную рыбью кость».

Вообще его жизнь в эти годы становится простой, более обычной. Это нормальная жизнь пожилого человека со всеми ее радостями и горестями. До 1940 года он был почти изолирован от этой жизни; кроме солдат, не видел народа, рамки военной службы ограничивали его жизненное пространство. Затем исключительная роль руководителя «Свободной Франции», главы Временного правительства, вождя РПФ создавала дистанцию, затруднявшую обычные связи с людьми, непосредственность в общении с ними. Теперь он ближе к обыкновенным человеческим нуждам, к своему дому, к своей семье, к соседям — жителям Коломбэ. «Коннетабль» как бы спустился с высокого пьедестала, на котором он возвышался как статуя. Раз в неделю он обычно ездил в Париж, где всегда останавливался в отеле «Лаперуз» в номере 11. На улице Сольферино сохранялся его секретариат, занимавшийся в это время ликвидацией дел РПФ. Оливье Гишар, неизменный «портье» этого отеля, устраивал встречи генерала с разными людьми. Но они становились все реже. Меняются кое-какие привычки 63-летнего де Голля. Так, он бросил курить, чем очень гордился. Метод, с помощью которого он этого достиг, отражает одну из черт его характера. Де Голль всегда заранее создавал для себя необратимую ситуацию и в большом и в малом. Уговаривая бросить курить своего секретаря Гишара, который тоже хотел это сделать, но не знал как, генерал советовал: «Очень просто. Скажите своему начальству, своей жене, своему секретарю, что с завтрашнего дня вы не курите. Этого достаточно».

Да, его жизнь стала внешне намного спокойнее и безмятежнее, но по-прежнему в ней оставалось немало тяжких переживаний. На 20-м году жизни умерла его дочь Анна. Генерал всегда относился к ней с трогательной заботливостью, часами развлекал ее, доставал для нее копии мультипликационных фильмов Диснея. Взрослая девушка сохраняла сознание ребенка… Ее похоронили на кладбище в Коломбэ. Когда могилу засыпали землей, Шарль де Голль сказал жене: «Не плачьте, Ивонна, теперь наша дочь такая же, как другие…»

Вообще «переход через пустыню» оказался тяжелым делом. Раскаленный песок, в котором вязли ноги, мучительная жажда, обманчивые миражи на пути, которому не видно было конца, — все это приходилось испытывать де Голлю в тяжкой для него обстановке Четвертой республики. Крошечный оазис Коломбэ-ле-Эглиз оказался незащищенным от знойных ветров, дувших из мира политики. С каждым днем де Голль убеждался, что он вел свое сначала многочисленное, а потом быстро разбежавшееся войско совсем не в ту сторону, что опасность, на которую он указывал, оказалась несуществующей, а действительная угроза тем временем приобрела к 1953 году устрашающий характер.

Деятельность во главе РПФ де Голль связывал с надеждой на создание республиканской монархии в духе декларации в Байе. Но приобретение власти было лишь средством для борьбы за величие Франции, за ее международное возвышение. Однако патологический антикоммунизм РПФ способствовал на деле тому, что Франция оказалась отброшенной с дороги величия в толпу потерявших независимость западноевропейских сателлитов Соединенных Штатов. И теперь речь шла уже не о завоевании величия, а о защите существования Франции в качестве независимого государства. В то время как де Голль с увлечением размахивал пугалом мифической советской угрозы, росла реальная опасность, порожденная подчинением Парижа Вашингтону. Де Голль не мог не почувствовать в конце концов подлинный смысл событий. 10 марта 1954 года он откровенно говорил о том, в чем убедился еще годом ранее: «Русские не хотят войны. Это ясно как божий день. Впрочем, они никогда не хотели войны. Если бы Россия в 1946, 1947, 1948 годах стремилась нас завоевать, она могла оккупировать Европу вплоть до Бреста так, что мы не успели бы и вздохнуть».

Одновременно де Голль бил тревогу и настойчиво повторял: «Отечество в опасности!» Он видел ее теперь в чудовищной затее, именовавшейся Европейским оборонительным сообществом. Де Голль называл его «военной вавилонской башней… головоломкой экспертов… смесью алхимиков, алгебраической комбинацией кабалистических формул» и т. п. А в результате, возмущался он, «перевооружают Германию и ликвидируют Францию!»